— Ну и?.. — спросил Иван, скрывая могучий зевок.
— Не запряг, — лаконично отреагировал Пётр.
Иван вздохнул и подпёр подбородок рукой. Злиться у него не было сил. Вся злость выплеснулась в первом страдальческом вопле. Паркет быстро согрелся, ногам стало тепло. Голова, заполняемая свинцом сна, вновь начала тяжелеть, и дрема примостилась на согбенных вековой сутулостью режиссерских плечах.
— Петя, если это всё, то я, пожалуй, прилягу. Люблю поспать, особенно когда мне не мешают.
— Нет, не всё, — отрубил тот. — Ты должен быть в половине одиннадцатого на «Пушке», у памятника.
— И поэтому ты звонишь… — Ивану потребовалось приложить значительное усилие, чтобы оторвать подбородок от ладони. Он поднес к глазам будильник, одно временно пытаясь сфокусировать взгляд на циферблате, — в половине шестого утра?
— Я за городом. Люди рано уходят, и я вместе с ними. Так получилось.
— Мог бы и извиниться.
— Что ты говоришь? Плохо слышно.
— Ладно, проехали. — По собственному опыту Иван знал: извинений от Петра не дождешься ни при каких обстоятельствах. Если даже по его вине мир перевернётся вверх тормашками, Пётр лишь пожмёт плечами и буркнет: «Я не виноват. Так получилось». Или вот как сейчас: «Что ты говоришь?» Ну не любит он извиняться. Не в его это привычках. — Так что мне делать на «Пушке»-то?
— Ждать. Я подъеду вместе с одним человеком. Есть серьёзный разговор.
Иван поморщился. Будучи человеком коммуникабельным, он не жаловался, даже если предстояло тащиться к черту на рога. Обычно. А уж «Пушка» — не Московская область, но сегодня синоптики обещали дождь.
Иван открыл один глаз и туманно взглянул в окно, одновременно досматривая вторым мирный седьмой сон. Небо, расплескавшееся по запылившемуся за лето стеклу, было цвета водопроводной воды — странно ржавое с серыми разводами то ли туч, то ли ночи, то ли копоти. Гнусно. Будет дождь. Не ошиблись синоптики. Они вообще насчет бед и катаклизмов редко ошибаются.
— Петь, дождь ведь обещают…
— Зонт возьми.
— Да я не о том… Может, лучше встретиться в офисе?
— Он не может. У него мало времени.
Иван снова тяжело вздохнул, на что собеседник отреагировал адекватно:
— Не ной.
— Ладно, приеду.
— Не забудь только.
Он явно не испытывал мучительных угрызений совести по поводу подстреленного на излете чужого сна.
«Не романтичный все-таки Пётр человек, — подумал Иван. — Не романтичный».
— Приеду на час раньше, — рявкнул он.
В смысле — хотел рявкнуть. Получилось как-то слишком уж неубедительно. Вяло, засыпающе. «Рие а ас аше». Конец цитаты.
— Давай-давай, — согласился Пётр и повесил трубку.
* * *
Синоптики не только не ошиблись. Они милосердно занизили масштабы грядущей катастрофы. Дождь оказался не просто дождем, а ливнем, с ураганным ветром и нервными проблесками молний, рассекающих желто-лиловое небо. Прохожие, поднимая воротники плащей и торопливо раскрывая зонты, спешили укрыться от пронзительных и холодных ливневых струй. Одни заскакивали в подъезды, другие — в магазины, третьи поднимали стекла собственных автомобилей. Но и те, и другие, и третьи одинаково поглядывали на небо: скоро ли закончится водяная свистопляска?
Иван, сиротливо стоящий у памятника Великому Гению Поэзии, раздраженно посматривал на часы. Вымок он в первые же секунды до нитки. Прятаться уже не имело смысла. К тому же Иван не хотел пропустить появление Петра.
Ливень старательно омывал человека и памятник. Памятнику было плевать. Иван злился, бормотал себе пол нос яростные ругательства, на чём свет стоит клял Петра, дождь и синоптиков и старательно отворачивался от ветра, втягивая голову в плечи. Прошло минут тридцать, прежде чем стало ясно: Пётр не появится. Встреча не состоялась. Иван чертыхнулся и побежал к переходу. С его промокшего насквозь плаща текли ручейки дождевой воды.
* * *
«К тому моменту, когда я ввалился в офис, на мне не осталось ни единого сухого пятнышка. Все наши сотрудники повернулись в мою сторону, а Танюшка пробормотала:
— Бедненький. Под дождь попал, да?
— Душ принимал! — жутко оскалился я.
Не хотите получать идиотских ответов? Не задавайте идиотских вопросов. Впрочем, для Танюшки это характерно. Она изумленно захлопала длинными пушистыми ресницами.
— Прямо в плаще?
Вам знакомо ощущение, когда насквозь мокрые трусы и майка прилипают к телу, а в ботинках чавкает вода? Наверняка знакомо. Неприятно, правда?
— Он ещё не появлялся? — рявкнул я.
— Кто именно? — захлопала длиннющими ресницами Танюшка.
— Пётр, чтоб ему!..
— А он уже ушёл. — Танюша растянула губы в умильной улыбке.
Сидящий за столом Олежек громко и непристойно заржал. Наверное, оценил выражение моего лица.
— Как ушёл? — Пётр был начисто лишен чувства юмора, и поверить в возможность подобного розыгрыша с его стороны я не мог в принципе. — Куда?
— Этого мне не сказали. — Со мной Танюшка держалась так, словно Пётр был здесь единственным хозяином, а я так, с боку припека. Придворный дурачок. Арахисная шелуха под державными стопами монарха. Разве что по голове не гладила. — Они приехали часов в девять с каким-то мужчиной, просидели в кабинете минут сорок. Выпили по две чашки кофе. Потом прошлись, осмотрели тут все и ушли. А ещё Пётр Алексеевич перед уходом сказал, что ты скоро появишься и будешь сильно злиться. Сказал еще, чтобы мы не обращали внимания и что это у тебя нервное. С недосыпа.
Танюшка вновь захлопала ресницами. Не будь она редкостной кретинкой, я бы решил, что надо мной издеваются. Все скопом. Однако ей я поверил сразу и бесповоротно.
Ребята уже гоготали хором, по-жеребячьи. Только Стас, угрюмый молчун, смотрел на меня тяжело и тягостно, словно родственник, стоящий у постели умирающего больного.
Значит, Пётр встретился с этим своим человеком здесь, и они мило трепались под кофеек, пока я мок под дождем, их дожидаючись. Ну что же, ладно. С этим мы разберемся отдельно. Спросится с вас, Пётр свет Лексеевич. Спросится. И за побудку утреннюю глумливую. И за трусы мои многострадальные, к телу теперь пристающие. За всё с вас спросится. Согласно прейскуранту.
Сдирая на ходу мокрый до омерзения и чесотки в ладонях плащ, я направился в наш с Петром кабинет. Между делом гаркнул на веселящуюся компанию:
— Ну что гогочете-то? Работайте лучше давайте.
Подразумевалось, что после моего окрика ребята сразу же перестанут ржать и ринутся заниматься чем-нибудь общественно полезным. Но они не ринулись и даже наоборот — заржали ещё громче.
Что за наказание, а?»
Кабинет был не просто богатым. Он был роскошным, несмотря на кажущуюся простоту обстановки. Для человека понимающего подобный кабинет говорит о многом. Элегантное, простое на вид, но дико дорогое кожаное кресло хозяина кабинета удачно сочеталось с еще более дорогими креслами для гостей. Человек, устроившийся в подобном кресле, размякает от комфорта. Кресло словно убаюкивает, лишает воли, превращает в безвольную массу.
На полу громадный афганский ковер с абстрактным узором.
Посреди кабинета стол красного дерева с вмонтированными в него люминесцентными лампами. Аккуратно разложенные по обеим сторонам стола чистые листы бумаги и ручки «Пингвин» давали понять любому входящему: здесь все серьезно и надежно. Не отвлекайте хозяина по пустякам. Он занимается делом. Стены, обитые мягким темно-зеленым бархатом, подчеркивались золотой фурнитурой. Люстра, плоская и широкая, с витиеватым золотым узором, разительно отличалась от своих люминесцентных безликих «подруг».
Константин Георгиевич Фролов официально не был хозяином кабинета, но ощущал себя таковым. Держался он спокойно, хотя в движениях и сквозила легкая тень нервозности. То и дело поглядывая на громадные — не меньше метра в диаметре — часы, висевшие на противоположной стене, Константин Георгиевич курил. Покончив с одной сигаретой, тут же брал следующую. Массивная хрустальная пепельница уже заполнилась окурками почти до краев, однако в кабинете совсем не пахло табачным дымом: отличная работа скрытого обстановкой кондиционера.
Когда запищал зуммер телефона, на лице Константина Георгиевича мелькнула тень озабоченности.
— Слушаю. Да, это я. Одну минуту. — Телефон, по которому он сейчас говорил, был подключен к массивному аппарату, зашифровывающему разговор и ставящему помехи на линии. Константин Георгиевич щёлкнул тумблером. Теперь, если бы их пытались прослушать, то «пшики» услышали бы лишь странный шум, сопровождающийся скрипом, щелчками и потрескиванием. Именно так звучала человеческая речь, пропущенная через кодировщик. До намеченного дня оставалось меньше недели, и он не собирался рисковать понапрасну. — Да, мы можем разговаривать спокойно. Я один. — На лице его отразилось облегчение. — Отлично. Да. — Он потянулся к органайзеру, перевернул страницу. — Да, ничего не изменилось. Когда они приедут? В пятницу утром? Отлично. Брокерские конторы мы уже зарегистрировали. Газетчики и телевизионщики «заряжены». Если успеем отправить деньги сегодня, то они поступят на счёт не позднее вторника. Я прослежу. Получить банковское подтверждение — еще один день. К четвергу мы будем полностью готовы. Отлично. Мой парень заедет к тебе в семь. Нормально? Вот и чудненько. Всех благ.
