– Ну, тогда прошу к столу, – Люба указала на ширму, за которой стояла кушетка.
Виктор послушно прошел в указанном направлении, Калинина тем временем подошла к двери и дважды провернула в замке ключ.
Возле кушетки в укромном уголке оказался передвижной медицинский столик, на полированной поверхности которого вместо привычных медицинских инструментов сейчас стояла длинношеяя бутылка из зеленого стекла с этикеткой знаменитой крымской винодельческой компании. Рядом два одноразовых пластиковых стаканчика и большое блюдо, полное свежих пирожных: продолговатые эклеры, щедро политые шоколадной глазурью и посыпанные сахарной пудрой, темно-коричневые «картошки», украшенные цветами из масляного крема, и пузатые безе.
– Ну, что же ты застыл на месте. Присаживайся и угощай даму, – Люба остановилась в узком проходе и посмотрела на Виктора долгим томным взглядом.
– С удовольствием, – ответил Савченко и собрался щелкнуть каблуками на гусарский манер, но вовремя сообразил, что в стертых тапочках и госпитальной пижаме он будет выглядеть комично.
Виктор с готовностью ухватил бутылку и быстро наполнил на две трети оба стаканчика густым рубиновым напитком.
– За знакомство, – на правах хозяйки предложила Калинина.
– За знакомство, – эхом вторил ей морпех.
Близость женщины, ее духи сейчас его пьянили сильнее вина. Он одним глотком выпил приторно-сладкую жидкость, почувствовав, как она приятно скатилась к желудку.
– Закусывай, – взяв с блюда эклер, молодая женщина поднесла его к губам Виктора. Тот, не сводя взгляда с Любы, послушно откусил сразу половину пирожного. Судорожно дернув кадыком, он стал машинально жевать, не чувствуя вкуса. В следующую секунду Калинина с легким смехом затолкала в его рот остатки пирожного, приговаривая: – Ты сладкоежка, впрочем, как и все мужчины.
Виктор хотел возмутиться по поводу всех мужчин, но полный рот сладкой массы не давал возможности издать ни звука, а впитавшийся в кровь алкоголь затуманил ослабевший после ранения организм.
– По-моему, мы опережаем события, – хихикнув, женщина почти вплотную приблизилась к Виктору.
– Это еще почему?
– Потому что давно перешли на «ты», хотя не пили на брудершафт.
– Так это легко можно исправить, – из бутылки тонкой струйкой полилось вино. В следующее мгновение руки, держащие конусообразные стаканчики, переплелись, напоминая причудливый танец двух рептилий.
После выпитого портвейна поцелуй показался особенно сладким. Виктор уже был не в состоянии себя контролировать, он повалил Любу на кушетку, одновременно пытаясь сорвать с нее халат.
– Не надо так торопиться, – оторвавшись от его губ, прошептала полузадохнувшаяся женщина. Она сейчас напоминала утопающую, которая отчаянно барахтается в водовороте, пытаясь вдохнуть полной грудью. – Глупенький, ты же пуговицы оторвешь.
При этом ее руки расстегивали последнюю перламутровую пуговицу. Через мгновение женщина освободилась от остатков одежды, стащив узкие трусики, и тут же принялась помогать партнеру, который от перевозбуждения запутался в казенной одежде.
Наконец два нагих тела сплелись на узкой полосе госпитальной кушетки. Пальцы молодой женщины впились в спину Виктора, а припухшие губы прошептали:
– Ну, не торопись, не торопись, милый.
Как же не торопиться, когда молодой мужик с противоположным полом не общался несколько месяцев. То, что с ним произошло в следующее мгновение, нельзя было назвать фейерверком удовольствия, так, нечто напоминающее разрядку. Он откинулся спиной на стену и, тяжело дыша, произнес:
– Прости.
– Ну что ты, милый, – Люба приподнялась на локте и поцеловала Савченко сначала в щеку, потом осыпала поцелуями шею, грудь…
Через мгновение рыжеволосая голова оказалась внизу живота Виктора, и следом морпеха накрыла очередная горячая волна возбуждения. Откинувшись, он сладостно застонал. Опустив голову, он мог видеть на своей груди женские руки с ухоженными красивыми пальцам, увенчанными длинными алыми ноготками. Как ни странно, но это видение больше всего возбуждало Савченко.
У них все получилось и второй раз, и третий, а чуть позже даже четвертый…
Через два часа опустела бутылка и были съедены все пирожные, а они, все еще обнаженные, сидели у открытого окна. Люба, сложив ноги по-турецки, курила длинную тонкую сигарету, Савченко, устроившись напротив на подоконнике, бесцеремонно разглядывал ладную фигурку своей подруги.
– Тебя на днях выпишут, – выпустив тонкую струйку ароматного дыма, произнесла Калинина. – Документы уже отправили на рассмотрение комиссии.
– Давно пора, – хмыкнул морпех, его взгляд сполз с вишневых сосков на живот молодой женщины.
– После выписки тебе положен месяц отпуска для реабилитации. Что думаешь делать с этим временем?
Виктор на мгновение задумался. За семь лет непрерывных боевых действий он, в сущности, полностью утратил связь с цивилизованным миром. Сперва чеченский плен, потом побег из плена. Впрочем, назвать это побегом трудно, ибо все происходило в Подмосковье, а пленник, устроив бойню, уничтожил всех своих охранников (больше десятка боевиков). Дальше была тюрьма ГУБОПа, закрытое расследование, из которого он узнал, что за последний бой в Чечне, когда он один остался прикрывать отход разведгруппы, был награжден Героем России (посмертно). Он, конечно, получил свободу, но официально объявить себя живым не мог, за подмосковную резню могли поплатиться его родные. Пришлось остаться фантомом – с тех пор Виктор Савченко стал человеком войны. Вначале воевал в особой группе ФСБ, уничтожая в горной Чечне сепаратистов, потом, получив офицерское звание, он был переведен в отдельный отряд специального назначения морской пехоты. С тех пор для него полем боя стала вся планета Земля.
Взяв у Любы тлеющую сигарету, Виктор рефлекторно спрятал светящийся в темноте огонек в ладонь, потом несколько раз глубоко затянулся и равнодушно проговорил:
– Выпишут – в часть поеду, там легче будет адаптироваться.
– Да, – неопределенно произнесла Калинина, отбирая сигарету, – а я думала, ты этот месяц у меня поживешь.
– А как же твой сын? – удивленно спросил Савченко, все отделение знало, что после развода Калинина одна воспитывает мальчика семи лет.
– Сейчас каникулы, и он гостит у своего отца в Антверпене, – пояснила женщина.
– Крутой папашка.
– Крутой? Да нет, просто пронырливый лимитчик, – с нескрываемым презрением сказала Люба, потом зло затушила окурок о дно пепельницы. – Приехал в Москву из тьмутаракани какой-то, учился со мной на одном курсе, а на втором, не затягивая, решил пустить корни в Златоглавой. Охмурил меня, женился, уже на третьем курсе бросил учебу и занялся бизнесом. А что ему мешало? Квартира, прописка есть. Когда на четвертом родился Максим, мы уже были чужими людьми. А еще спустя два года мой благоверный нашел достойную партию, но я его не удерживала. Теперь он руководит филиалом фирмы своего тестя в Бельгии, торгует сибирским лесом.
Виктор отвел взгляд в сторону и отвернулся, подставив лицо свежему дуновению легкого ветерка. Люба прикурила новую сигарету, потом, прикусив нижнюю губу, будто решившись, вновь заговорила:
– Тебе, Витя, нужно подумать о другой жизни. Москва – город неограниченных возможностей. Мой отец – генерал-майор медицинской службы, у него лечились многие нынешние военачальники, так что с переводом не будет проблем.
– Я морской пехотинец, а в Москве, насколько я еще помню из географии, военного флота нет, – пространно ответил Савченко.
– Не хочешь служить в «Арбатском Военном Округе», можно устроиться в Митино в батальон охраны Главного штаба ВМФ, – не сдавалась Люба. Воодушевленно размахивая зажатой между пальцами сигаретой, она торопливо заговорила: – Знаю, что ты спецназовец, но ведь там ты сможешь командовать ротой антитеррора. Сейчас во всех крупных подразделениях созданы такие группы.
Женщина замолчала и, прикусив нижнюю губу, выжидающе посмотрела на Виктора. Он видел в ее глазах немую мольбу, но по-другому ответить не смог.
– Волк никогда не сможет стать сторожевой собакой, – неожиданно с киношным пафосом ответил морпех.
– Я так и думала, – упавшим голосом произнесла Калинина, она затушила сигарету и легко вскочила на ноги. Одним движением натянув трусики, накинула халат и, застегивая пуговицы, дрожащим голосом сказала: – Уходи, и давай сделаем так, будто никогда не были знакомы…
Завтрак Савченко проспал, а проснувшись, к всеобщему удивлению, отказался от каждодневной пробежки. Его соседи по палате, понимая, что с парнем что-то произошло, с расспросами не лезли.
Через час его вызвали к заведующему отделением, Калинина сказала правду насчет комиссии по выписке.
