— Женька завтра в церковь приглашал — племянника крестить собирается, — сообщила она.
Остановились у арки его дома. Петр отвлекся от тяжелых раздумий и впервые за эти дни вспомнил о Женьке и Нике. Оттого, что они есть, что звонят ему и общаются запросто, накоротке, оттого, что с ними можно посидеть и поболтать о выставке, выпить по сто грамм, сходить в театр, бассейн, Петр едва ли не физически ощутил, как заполняется пустота, годами разъедавшая ему душу.
— Зайдем? — предложил он.
Больше всего он сейчас боялся, что она замолчит и исчезнет, а милая болтовня прекратится, и он опять останется один на один с проблемами, от решения которых могли зависеть жизнь государства, благополучие кланов и начальствующих особ, положение силовых ведомств в коррумпированных структурах, дислокации воинских формирований и смена министерских портфелей — все, что угодно, только не его личная жизнь, частичка которой сейчас была перед ним.
— Спасибо, меня ждут. Давайте в следующий раз? — и по тому, как она отвела глаза, по смущенной улыбке и поспешно протянутой руке, он понял, что она разделит с ним компанию в следующий раз, но женское достоинство не позволяет ей принять предложение сразу.
— Я провожу вас, — Петр решительно шагнул в направлении Первомайской.
— Спасибо! Пошли к нам? В холодильнике селедка есть. Отварим картошки в мундирах…
Оба шли, нарочно замедляя шаг, говорили о картошке и селедке, об Антиохийской церкви святых апостолов Петра и Павла, «Черном квадрате», концептуальном искусстве. Ника успела прочесть кусочек «Эдды», Петр рассказывал о галерее в Казани, где был, и о Центре Помпиду, где не был — и эта чертова ересь не имела никакого иного смысла, кроме поиска взаимопонимания между двумя представителями загадочных друг для друга поколений.
«Когда у меня будет такая дочь, — думал Петр, — мне исполнится шестьдесят два года… Нет, не дожить…»
Нещадно матерясь, пиная фонарные столбы, киоски и урны, по перекрестной улице толпой прошли пьяные подростки. Их вопли омрачили прогулку, но немного, ведь вид пьяного хулигана стал неотъемлемой частью жизни для любого россиянина.
«Амфора, я — Дым, объект направляется к метро «Первомайская». С ним женщина».
«Дым, проследите за ними».
«Понял вас. Выполняю».
В шесть часов утра у гаража собрались Швец, Шевелев, Лунц, Боков и Воронков. Завгар собирался отправить их на «РАФе», но Боков распорядился подать «правительственный», недавно вышедший из капремонта «ЗИЛ-117» — «для солидности и комфорта».
До самой МКАД раскачивались ото сна. Боков, накануне побывавший на совещании у Ерина, сыпал итоговыми показателями борьбы с преступностью за январь — сентябрь. Швец пребывал в состоянии полудремы, то погружаясь в неглубокий, тревожный сон, то чувствуя прилив небывалой энергии. В моменты, когда веки слипались и голова беспомощно клонилась к груди, в памяти его всплывали дорогие сердцу воспоминания, вызванные знакомой с детства дорогой на юг, по которой они с отцом не раз ездили на стареньком «москвиче-401» на дачу. Во сне снова и снова возникала дочь бакенщика, она стояла на мостках на противоположном берегу и, размахивая косынкой, подзадоривала: «Плыви же, Петька, быстрее плыви, ну?!» И он — почему-то теперешний, сорокалетний — подплывал, но вместо Насти видел вдруг смеющуюся Нику и… просыпался.
— …А в общей сложности один миллион девятьсот девять тысяч четыреста пятнадцать по России, из них раскрыто — пятьдесят восемь и восемь десятых процента.
— Капля я море.
— Ну, положим, не капля, хотя не густо, конечно.
— Смотря с чем сравнивать.
— С Америкой или с 1913 годом, разумеется.
— А по Чечне, Андрей Николаевич?
— Данных не представили.
Туман перед глазами рассеялся. Впереди, наподобие взлетной полосы, улетала вдаль широкая трасса, голоса затихали, и в мозгу снова и снова прокручивались детали, обрывки разговоров со свидетелями, потерпевшими, мизерные факты и улики по филоновскому делу, фрагменты допросов. Полученная установка на ограниченный срок расследования заставляла буквально порами ощущать уходившие в небытие секунды, уплотнять время, и совесть недовольно напоминала: мало, мало, мало, Швец! Быстрее, быстрее, быстрее работай! Думай, думай, думай!..
В депутатском корпусе никого по фамилии Елахов не оказалось. Никаноровичей же было целых два: депутат Анатолий Термезов и депутат Ефим Окунь. Оба не знали или почти не знали Филонова, ничего общего с ним не имели, и его записи в депутатском блокноте не касались сферы их деятельности. Впрочем, записи были и другие: «350 тыс. в И. С.», «Доски, горбыль — 1,4 куб. м.», «Шустову лекарство от ишем.», «Турецкий брак»… — все данные были проверены, относились, как выяснилось, к депутатскому быту, закончившемуся выстрелом на людном Арбате.
— Пензяки круто работают. Вот у них — семьдесят три процента.
— А в Еврейской автономии?
— Точно не помню, что-то порядка семидесяти. И зарегистрировано всего четыре тыщи с небольшим…
Снова одолевала дрема, но Петр уже не путал девчонку из детства со знакомой, поразившей воображение старого холостяка. Уцепившись за неясную, безотчетную мысль о Нике, он почувствовал, что его по-человечески тянет к ней, как к спасительному, тихому островку в бушующем океане будней. Вероника… Зачем она актриса? Будто металлический рубль — новый, блестящий, неразменный — ударился о придорожный камень и рассыпался на сотню мелких монеток, тут же исчезнувших в густой пыли. Разменять одну-единственную жизнь на сотни чужих — временных, вымышленных… Зачем? Ради собственного удовольствия? В чем оно?.. «Инстинкт театральности… Весь мир — театр…»
— А по составу, Андрей Николаевич?
— Бешеный прирост мошенничества, а кражи, например, убывают. Вот, Шевелев, как психолог, скажет вам, к чему бы это.
— Во-первых, я не психолог, начнем с этого. А данные эти свидетельствуют о всеобщей дебилизации населения. Вы, конечно, ожидали, что я скажу о возросшей наглости преступников? Понятно, дать себя обокрасть — одно, а когда он мошенничает, глядя тебе в глаза… Но ведь и ты смотришь ему в глаза? Если верить Чезаре Ломброзо, у него на роже все должно быть написано — каинова печать от рождения: мошенник! Я их, например, за версту чую.
— Ох, не зарекался б ты от сумы, Шевелев!
Каинова печать. Вчера в следственной камере в присутствии Илларионова Швец допросил Слепнева и Завьялова. Опухшие лица, отсутствующие взгляды, дрожащие пальцы, позднее раскаяние, никаких попыток оправдаться, и даже поисков смягчающих обстоятельств никаких — только маски. Бывшие военнослужащие из хозроты в/ч 1132 внушали отвращение. Ничего нового допрос, проводившийся если не с пристрастием, то в довольно жесткой форме, не дал — версия об умысле не подтверждалась, фамилии косвенно виновных в ДТП из плана расследования можно было вычеркнуть, передав дело в трибунал. И все-таки… «Мало, мало, мало, Швец! Быстрее, быстрее!.. Думай, думай!..»
-..и всегда стремились воздействовать на мозг. Как на кибернетическую систему управления, абстрактно, вне зависимости от материальной природы. Взять хотя бы астральное прозрение, третий глаз, способный увидеть больше, чем отпущено человеку. Путем медитации человек может покинуть тело, вознестись над миром, ограниченным физическим пространством. И ничего противоестественного! Может быть, в поздних экспериментах Кашпировского или старика Вольфа это и выглядит как оружие, но только с точки зрения ортодоксов. И все равно полета мысли не запретить, как и движения души. И то и другое способно перемещаться во времени, а значит, имеет потенциал, материальную основу…
«Странно вообще, что она все время занимает мое воображение. Человек из другого мира, на восемнадцать лет моложе — зачем?.. В сорок не стоит менять жизнь. Хм, страх, который роднит алкоголиков и холостяков: первые боятся протрезветь — им кажется, что внешний мир изменится тогда не в лучшую для них сторону, вторые, привыкнув к долгому одиночеству, опасаются перемен, которые неизбежны с появлением женщины… Что это за имя — Вероника?.. Нормальное имя, такое же, как Вера, Надежда, Любовь…»
Петр тряхнул головой, избавляясь от тошнотворного полузабытья. Машина остановилась на каком-то перекрестке в Подольске.
— …направить его труднее, чем, скажем, электромагнитное поле — индивидуальный фактор и почти невероятная концентрация. Но если их, эти поля, идентифицировать, то создание подобной аппаратуры становится реальностью и ее можно на основании расчетов настроить на что угодно!..
Володя говорил ненавязчиво, несколько отчужденно, словно речь шла о самых обыденных вещах.
— И манипулировать сознанием масс и отдельных индивидуумов, — с вызовом вставил Лунц, кивнув лысой головой.
