Трава отросла по колено. Когда бы не машинист, не узнать бы ему луга, по которому впервые довелось бегать босиком. Все остальное тоже казалось подозрительно неузнаваемым. В каких широтах помогает теперь путникам большая желтая звезда по имени Амадеус?..
«Если бы Ковалева была в курсе мужниных дел, — мысленно рассуждал Моцарт, направляясь к прибрежным камышам, — то не стала бы называть Черного озера. Перескажет ли она Донникову то, что узнала от меня?.. Вера свяжется с ним, как только вахтер отдаст ей ключи от «фольксвагена», оставленного на редакционной стоянке. Станет ли поднимать опергруппу Первенцев? Впрочем, я ведь этого не хотел. Больше ни перед кем оправдываться не придется!..»
Берег, который запомнился ему пологим и песчаным, тоже был неузнаваем. Плес, луг, «железка», автодорога за нею… Да, вот оно, то самое место! Вода поднялась, а не спала, как водится в это время… Неужели здесь шли дожди?.. И луг не скошен… Если спиной стать к «железке» и держать все время прямо… Розовеет по правую сторону — там восток. Фасад дачи выходит на юг — это Моцарт помнил точно. Значит, нужно держать все время прямо, ориентируясь во-он на ту островерхую ель в глубине леса…
Над озером послышались выстрелы. Шла охота на уток, их должно быть много в этих местах. Вот и Епифанов возил сюда Ковалева охотиться. Моцарт подумал о картине Маковеева «Ночная охота», которую так живописала Вера. Недаром Маковеев с Епифановым земляки: охота — их общая страсть.
Из-за промокших до половины брюк было зябко. Он хотел обойти озеро по берегу, но сухое место на краю луга у насыпи, похоже, было здесь единственным: стоило забрать вправо — и под ногами противно зачавкало. Чтобы обойти километровое в диаметре озеро по такому берегу, понадобится несколько часов.
Моцарт разделся. Приторочив к голове одежду, вошел в воду. Как только окунулись плечи, чувство холода исчезло и он поплыл, ритмично дыша и взмахивая руками.
«Сегодня в десять мне предписано быть в прокуратуре. Повестку я оставил на сиденье «фолькса». Вера увидит, поймет, что я туда не приду… и непременно свяжется с адвокатом!..»
Поднялся ветер. Мутное солнце скрылось за стеной приближающегося леса. Одежда съехала на сторону и слегка подмокла, но ничто уже не заставило бы Моцарта свернуть с пути.
«Вперед, Моцарт! Только вперед!»
Когда силы были на исходе, он нащупал ногами илистое дно. Самым трудным оказалось преодолеть набрякшее, пузырящееся болото. Вскользь проталкивая найденную на берегу корягу в пиявках, он добрался до низкорослой березки — здесь почва начинала твердеть и уже не «дышала»; когда нога ушла в мякоть между двумя сухими кочками, Моцарт нисколько не испугался, а просто взял правее — к поросшему молодым ельником мыску.
Выстрелы были где-то совсем близко. Как бы шальная пуля или дробинка не угодили в него — это уж будет совсем нелепо.
Одеваясь на песчаной просеке, он вдруг услышал отчетливую автоматную очередь. Это едва ли имело отношение к охоте. Если он не сбился с курса и не попал куда-нибудь на полигон, то, вполне возможно, стреляют на даче.
Наскоро обувшись, Моцарт пошел на выстрелы, но они очень скоро смолкли. «Несколько охотничьих стволов, помноженных на эхо, вполне могли на большом расстоянии создать иллюзию автомата», — решил он, успокоившись.
Молодняк отсекала поросшая травой лесная дорога. Моцарт подумал, что через месяц-другой здесь будет полно свинух и рыжиков. Он пошел перпендикулярно колее, по которой давно никто не ездил. Мокрый мох пружинил под ногами, потрескивали ветки; лесополоса казалась нескончаемо широкой, беспросветной, он даже удивился, что так быстро преодолел ее той ночью. Снова послышались сухие щелчки одиночных выстрелов, и прежде чем стрельба резко оборвалась, он успел выровнять курс.
Наконец показалась грунтовка. Дойдя до глубокого, заросшего бурьяном рва, он огляделся. Дача виднелась справа — метрах в трехстах. Серый каменный дом с черепичной крышей призрачным монолитом нависал над высоким забором; совершенно городское здание не вписывалось в панораму с лесом и полем на восточной стороне — ни селения, ни каких-либо построек поблизости.
У забора замерли две большие машины, на дороге стояла еще одна. Моцарт подумал, что по случаю дня выборов Президента, объявленного выходным, на даче Епифанова собрались «авторитеты» в генеральских погонах — поохотиться, подсчитать барыши, посидеть за «смирновочкой» под дичь.
Пробираясь за деревьями — так, чтобы оставаться невидимым, но все время держать в поле зрения грязно-желтую мятую ленту дороги, — он рассудил, что это хорошо: он получит возможность увидеть весь мафиозный «генштаб» разом, а если повезет, то и засечь номера машин. Не азарт и не жажда отмщения руководили им. Наверно, со стороны все это походило на поединок моськи со слоном, но именно потому он и не стал посвящать в свои намерения никого со стороны. Ему нужны были имена, лица, улики — тогда он станет неуязвим!
Добежав до участка леса напротив ворот, он сиганул в заросший ров. Отсюда было видно все как на ладони.
За машинами притаились четверо в масках, направив на окна дачи стволы автоматов. Три одинаковых автомобиля «ниссан-патруль», поблескивая никелем в рассветных лучах, не иначе принадлежали каким-то спецслужбам: и одинаковые автоматы с подствольниками, и серые пятнистые комбинезоны, и даже уставные камуфляжные маски с круглыми дырами для глаз и ртов походили на амуницию «Альфы» или «Сириуса» — шевронов отсюда было не разглядеть. Но то, что бандиты экипируются не так, Моцарту было уже известно. Над забором стелился дымок. Пахло паленым мясом. Не иначе, группа захвата застала банду за пожиранием шашлыков на рассвете.
«Свои, — подумал Моцарт об автоматчиках и едва не сплюнул от досады: — Опередили!» Было это, впрочем, неплохо: дальше чем определить местонахождение логова, бывшего еще совсем недавно его тюрьмой, и понаблюдать за происходящим, его фантазия не работала. Но все же и обидно было от того, что теперь он наверняка не встретится ни с Епифановым, ни с Графом с глазу на глаз, теперь они не в его власти, а во власти правоохранительных органов, и ему отводится роль не обвинителя, а всего лишь свидетеля — значит, снова оправдываться перед Первенцевым, судом и собой…
За воротами взревел мотор, и со двора стремглав вылетела бежевая «волга». Моцарт готов был отдать голову на отсечение, что это — та самая, что преследовала его на московских улицах! Получалось… что за ним следили сотрудники милиции?.. Чертовщина!
Вздыбив мокрую грунтовку, «волга» свернула направо. Фонтан гравия брызнул в сторону рва, несколько камешков оказались на расстоянии вытянутой руки от Моцарта. Затем произошло и вовсе непредвиденное: автоматчики не открыли огня и не пустились в погоню — «волга» коротко притормозила у крайней от леса машины, и из-за тонированного окошка послышалась приглушенная команда: «Уходим!»
Со двора стали выбегать люди в таких же одинаковых комбинезонах и масках. Всего их Моцарт насчитал девять. Четко распределившись по «ниссанам», они умчали за «волгой» вслед.
Бросились за кем-то вдогонку, получив сообщение по рации? Но что означало в этом случае «Уходим!»?..
Между тем никто за ними не гнался и проводить никто не вышел. Дача словно омертвела. Двигатели стихли вдали, наступила гнетущая, недобрая какая-то тишина. Ветер плутал в верхушках сосен, поскрипывал приоткрывшейся створой ворот, прижимал к земле траву. В глубине леса прокричала птица.
Моцарт осторожно выглянул из своего укрытия. Не увидев никого поблизости, встал… но не успел разогнуться в полный рост, как мощный взрыв потряс землю и отшвырнул его на дно оврага. Оглохший, ошеломленный, он лежал, обхватив голову руками, и уже решительно ничего не мог понять: где он, кто эти люди, зачем они испортили такой хороший дом и почему он снова оказался на войне, словно и не было семи лет беззаботной жизни?.. Грохот обломков, лязг железа, звон разбитых стекол смешались; жаркая волна гари и свет пламени дошли до сознания спустя несколько секунд. Поняв, что все кончено, что теперь он здесь один и больше уже ничего произойти не может, Моцарт заставил себя встать.
В клубах быстро разносившихся ветром пыли и дыма лежали развалины дома. Часть его — правое крыло первого этажа и даже проем окна с рамой без стекол — каким-то образом уцелела. Не раздумывая, Моцарт бросился в пролом в изгороди.
Рухнула тяжелая бетонная балка, погасила горевший пол. Едкий дым заволакивал единственную уцелевшую комнату. Из-за опрокинутого кресла торчали чьи-то ноги в грубых ботинках армейского образца. Моцарт разгреб обломки, схватил лежавшего за брючины и выволок на свет.
Человек был мертв. Очередь рассекла грудную клетку; одежда промокла от крови, еще не успевшей остыть. На месте правого глаза зияла дыра. Моцарт перевернул его на живот, осмотрел. Мертвого добивали в затылок — одиночным из пистолета. Спецназовцы в Афгане называли такие выстрелы «контрольными»…
