— Ну еще бы, — пробормотала Катя.
— Катя, погоди!
Лемехов догнал ее, схватил за плечо. Она резко развернулась, сбросив его руку.
— Лемехов, уйди, по-хорошему тебя прошу. А то ведь не посмотрю, что ты нижестоящий сотрудник, так врежу — до самого ГУВД катиться будешь, как Колобок.
— Катя, да что такого страшного случилось-то?
— А ты не понимаешь, что случилось? Димка же продюсер. Он с иностранцами переговоры ведет, за бугор ездит. После суда его не то что в Америку или Европу — в Африку не пустят. Даже разговаривать не станут. Ты же ему всю жизнь сломаешь судом этим, кретин малохольный.
— Да это ты — кретинка! — окрысился Лемехов запальчиво. — О чем ты думаешь? Какое кино? Какая Америка? Тебе сейчас на работе появляться нельзя! Гриня только этого и ждет. Возьмет под белы рученьки и отправит на медицинское освидетельствование. И весь наш план — насмарку. Поди докажи потом, что ты не верблюд. В лучшем случае с работы вылетишь. В лучшем! Вот о чем бы подумала! А ты про кино мне тут заливаешь! Твоему Диме и без Америки не хреново будет житься. — И, поскольку Катя молчала, он придвинулся ближе, понизил голос: — Пойми, Катя, Гриня такую кашу заварил, что у него пути назад нет. В кои-то веки ему громкое дело подвернулось. Борец с коррупцией, три премии и медалька на грудь. А заодно прямая дорожка в областную прокуратуру. Ему теперь рапорт только победный нужен, понимаешь? Иначе — труба, загнобят и не видать ему повышения, как своих ушей. Подумай, Катя.
Катя посмотрела на него, сказала тихо:
— Гад ты, Лемехов, — и побежала вниз по лестнице.
— Катя! Да постой ты! — Лемехов покатился следом. — Да что ты делаешь-то, ну?
У подъезда Катя чуть замедлила шаг. Только тут ей пришло в голову, что машина-то, ненаглядная «семерочка», так и осталась брошенной на окраинной улице. Поди, разграбили уже, если, конечно, на спецстоянку не отбуксировали сердобольные коллеги из ГИБДД. Так непривычно было передвигаться на своих двоих. До автобусной остановки — квартал с небольшим. Общественный транспорт ходит редко.
Катя выбежала на улицу, взмахнула рукой. Проезжавшая мимо «Волга» тормознула, прижалась к тротуару.
— До ГУВД, срочно.
— Это на Октябрьский, что ль? — молодой водитель прищурился. — Семьдесят устроит?
— Устроит, поехали.
Катя забралась на заднее сиденье. До Октябрьского от силы полтинник, но она не стала торговаться. Так вообще можно не уехать. Да и Лемехов уже топал за спиной бодрой рысью.
Водитель нажал на газ, и «Волга» рванула с места с такой скоростью, что Катю вжало в кресло.
— Стой! Шеф, стоять, говорю! Милиция!!!
— Врет, — предупредила Катя. — Он такой же милиционер, как я — балерина.
— Катя!!! Погоди!!! Мне нужно тебе еще кое-что сообщить… — Лемехов бежал следом, покуда дыхания хватило, но в конце концов отстал.
— Муж, что ли? — спросил водитель.
— Любовник, — отрубила Катя.
— То-то я и смотрю, ломится, как скаковая лошадь, — усмехнулся водитель. — Мужья так не бегают.
— Только побыстрее, пожалуйста.
— Да мы и так восемьдесят идем. На проспекте, правда, сбросить придется. Там сегодня ментов туча. На каждом перекрестке торчат.
— Ничего, — отмахнулась Катя. — С ментами договоримся.
— С ними договоришься, пожалуй, — снова усмехнулся водитель.
— Договоримся. Я — начальник оперативного отдела ГУВД.
Водитель присвистнул изумленно.
— Чего ж сразу-то не сказали?
— А вам-то какая разница?
— Меньше запросил бы.
— Не опоздали еще.
— Понял. Сороковка не напряжет?
— Не напряжет.
— Договорились.
«Волга» выехала на проспект. Ментов и правда хватало, Но то ли после суточного дежурства притомились, то ли просто плевать им было на отечественные тачки, не остановили «Волгу» ни разу.
С таким пассажиром водитель осмелел и подъехал к самому крыльцу ГУВД. Катя достала из кармана куртки несколько купюр, протянула и тут же выбралась из машины.
— И вам до свидания, — пробормотал водитель, перегнувшись через сиденье и закрывая за Катей дверцу.
Катя вбежала в дежурную часть. Сидящий за консолью скучающий сержант поднял голову.
— Вы куда, девушка?
— Сюда должны были привезти задержанного. Примерно час назад. Молодой парень. Наркотики у него нашли.
— Не Дима случайно зовут?
— Дима? Он здесь был?
— А вы ему кто?
— Я ему невеста.
— А-а, — уважительно протянул сержант. — Тогда понятно. Выпустили вашего жениха. Минут двадцать назад.
— Под подписку?
— Да не, совсем. Он наркотики добровольно сдал, его и выпустили.
Катя едва успела перевести дух, как за спиной послышалось энергичное:
— Сержант, тут надо ориент… Кого я вижу! Светлая! На ловца, как говорится, и зверь бежит.
— Черт! — Катя обернулась и увидела торжествующую улыбку Гринева. И что бы ему не задержаться на пару минут в своем кабинете? В туалет бы не зайти по дороге или, скажем, к начальству. Шнурки перевязать, наконец? — Добрый день, Павел Васильевич. Ребята сказали, вы меня разыскивали?
— Правильно сказали, Екатерина Михайловна. — Гринев не стал подходить, держался на расстоянии. — С самого обеда вас ищу, никак только найти не могу. Вот, — он тряхнул зажатыми в руке бумагами, — даже в розыск собрался объявлять.
— Что же я такого натворила, что вы так усердно меня ищете? — Катя попыталась изобразить улыбку.
— А вы, Екатерина Михайловна, подозреваетесь в совершении убийства.
У Кати появилось ощущение, что ее ударили по голове. Она была готова к чему угодно, кроме того, что услышала.
— И кого же я убила? — через силу поинтересовалась Катя, стараясь удержать на губах натянутую улыбку, не показать, что она растеряна и совершенно сбита с толку.
— Некоего полковника Америдзе. Руслана Рубеновича. Слыхали о таком?
— Слышала.
Мысли понеслись вскачь, но были они профессионально четкими, логичными. Значит, Тощий догнал-таки Америдзе? Догнал и убил из ее пистолета. Впрочем, нет. Пистолет Козак забрал позже. Но в Америдзе должны были стрелять утром, поскольку в противном случае у Кати будет жесткое алиби. Врачи подтвердят, в какое время она поступила в больницу. Минус время на дорогу. Иначе говоря, Тощий и Козак должны были встретиться сразу после того, как бросили ее на шоссе. Если стреляли в труп, экспертиза это легко установит. Значит, им пришлось оглушить Америдзе, усадить в машину, привезти на место и там застрелить. Не годится. Слишком много «но». Тощий мог Америдзе не догнать — раз. Не справиться с ним физически — два, не суметь оглушить — три. Любой из этих промахов — и весь их план пошел бы насмарку. Впрочем… чего сейчас гадать? Эксперты дадут заключение — тогда и станет понятно, что да как.
Наверное, любому сотруднику милиции присуща определенная доля безразличия к смерти. Катя не думала об Америдзе как о погибшем человеке. Или как о сотруднике ФСБ, застреленном бандитами. Это он вчера был сотрудником ФСБ, а сегодня стал значком в уравнении. Для нее, Кати. Наверно, и Лемехов не стал ей говорить все, надеясь сам выгородить Катю из этой ситуации.
— В связи с тем, что убийство относится к числу особо тяжких преступлений, мной выписано постановление о заключении вас под стражу, — закончил тем временем Гринев и, очевидно, не полагаясь на собственные силы, скомандовал: — Сержант, помогите мне задержать капитана Светлую. А я пока машину закажу в отделении. Вечерком в СИЗО отправим.
Сержант сглотнул от волнения, Посмотрел на Катю, затем на Гринева и снова на Катю.
— Так это… — нерешительно сказал он.
Катя прикинула, что вполне могла бы сейчас сбить с ног сержанта, а уж с Гриней-то справиться и вовсе невелик труд, но… побег был равнозначен признанию вины.
Это только в дурном кино главный герой шустро делает ноги, а потом ставит на уши весь город, нарывая тонну доказательств своей невиновности и устраивая показательные стрельбы. В жизни же доказательства эти суд не примет, а герою за его потрясающую прыткость и последующие подвиги навесят так, что мало не покажется. Всю оставшуюся жизнь будет париться на нарах и жалеть о том, что мама с папой вообще научили ногами двигать. И то если при побеге пуля не догонит. Спросите любого мента, он подтвердит.
В общем, Катя сочла за лучшее остаться на месте. Единственное, что ей было действительно необходимо, — помощь Димы. Не в смысле адвоката, хотя адвокат у Димы был хороший, именитый, а в смысле заботы о дочке. Катя дико за нее волновалась. Настена ведь даже не знала, что ее задержали. Зная же систему изнутри, Катя понимала: скорее всего, это надолго. В лучшем случае неделя-две. В худшем… О худшем ей думать не хотелось. И она сделала то, чего при любых других обстоятельствах не сделала бы никогда.
— Павел Васильевич, мне бы дочку предупредить, — едва ли не просительно сказала Катя.
