Время.
— Я буду говорить, — с испугом в голосе заявил он, стараясь не переигрывать. — Не надо пыток, я все скажу…
Татьяна старательно переводила.
Тут нарисовался Миша — с каким-то проводом в руках, явно выдранным из недр мотора. Деловито похлопал им по ладони, сказал:
— Ну вот что, братан, либо ты…
— Молчать! — прикрикнул на него Лешка. — Он вроде сам колется…
* * *
Более подходящего момента не будет — все на миг отвлеклись на приближающегося бодрячка. Мадре де Дио, не оставь меня…
Никто не успел ничего понять. Словно произошел маленький беззвучный взрыв — вылетевший из-за спины кулак пленного впечатался в челюсть Алексея, и тот отлетел метра на три от грузовика, распластался на земле, одновременно нога в тяжелом армейском ботинке ударила Борисыча в коленную чашечку, Борисыч охнул и согнулся пополам, секунда — и вот освобожденный пленный уже на ногах, разлетаются обрывки ремня, уже тянется за выпавшим из рук старика автоматом, хватает его за ствол, приклад летит дубинкой в голову Михаила…
А потом произошел второй беззвучный взрыв. Взметнулась копна рыжих волос, удар ребром ступни отшвырнул Лопеса на задний борт грузовика, сержант с хрустом влепился затылком в старые доски, автомат выронил, но сам не вырубился — помотал головой, успел поставить блок на атаку слева, ударил правой, промахнулся… и замер, когда ему в лоб уперлось холодное дуло пистолета.
— Хийо де пута, — сквозь зубы проговорила Люба, ногой отшвырнула автомат подальше и больно вдавила ствол в кожу пленника. — Сабес ло кэ афес!
Пленник стоял молча, хрипло дышал и смотрел на рыжеволосую с бессильной ненавистью. Держа пистолет на вытянутой правой руке, не оборачиваясь, Люба приказала по-русски:
— Всем — десять метров назад. Летисия…
Короткая фраза на испанском — означавшая, видимо, то же самое, потому что смуглянка обалдело закивала и полезла через борт. Встала рядом с Алексеем. Очень близко.
Снова по-русски:
— Десять метров назад, я сказала!
Борисыч со стоном поднялся на ноги.
— Любка, твою мать… — начал было Алексей, держа обоих, Любу и пленника, на прицеле. Говорил он невнятно — скула стремительно распухала и наливалась багрянцем.
— Ну-ка отойди, подруга, — яростно простонал Борисыч, — дай-ка я ему сейчас…
— Выполнять, живо! Времени мало.
Сказано было негромко, но с такой властной интонацией, что все помимо воли повиновались (подчинение, увы, сидит в подкорке каждого рожденного в СССР). Отошли назад по дороге и сгрудились в кучку, бросая на оставшихся у грузовика ошалелые взгляды.
— Лешка, ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Борисыч, растирая колено.
— Не, — помотал головой Алексей. И пояснил: — Я охреневаю…
— Это ж твоя вроде баба. — нахмурился Мишка.
— Мне показалось, или она действительно по-ихнему рюхает?
— Рюхает. И еще как. На стопроцентнейшем испанском, — ответила Татьяна Леше. — Лучше моего. С каким-то местным акцентом… Смотрите, она и сейчас говорит что-то, а тот явно отвечает!
— Не нравится мне это, ох как не нравится…
— Бред… Она же не… ну полный бред…
— А как она его — бах, бах, бах! — осклабился Вова. И вдруг вздохнул горемычно: — Домой хочется. Надоело вусмерть…
Разговор (или допрос?) закончился минут через семь — Любка отступила от пленного на три шага, не опуская пистолет, крикнула:
— Алексей, подойди!
Леха медленно, с опаской приблизился, не зная, кого держать на прицеле.
— Его на мушке держи, — подсказала Любовь. — А я ему пока руки свяжу, по-нормальному, не то что ты…
Алексей молча повиновался. Подошли и остальные. Закончив, Любовь устало, как-то по-мужски опустилась на землю, поглядела на столпившихся вокруг соотечественников, на Летисию. Лопес, вмиг постаревший лет на десять после допроса (все ж таки допроса?), с пустым взглядом тоже осел — как тряпичная кукла.
— Ну? — тускло спросила Люба. — Чего уставились? Я ж говорила — нужно было его лицом к дереву сажать. Его, кстати, Лопесом кличут.
— Ты кто такая? — неуверенно спросил Алексей, водя стволом автомата от Любы к пленному. — Ты его разговорила?
— Ага. Но толку-то — он сам ничего не знает. Поручили захватить шестерых русских и доставить начальству. Вот и все.
— Врет, — убежденно сказал Борисыч.
— Не думаю. Я ему такие имена напомнила, о таких знакомствах своих намекнула, что он не посмел бы…
— Ты кто такая? — вслед за Алексеем слово в слово повторил Мишка, глядя на нее исподлобья.
— Уходить надо, — угрюмо сказала Люба. — У развилки действительно должен быть пост, и если там заметили дым…
— С места не сдвинусь, пока не расколешься, — рявкнул Мишка. — Ты кто? Где по-испански насобачилась?.. — И вдруг недобро прищурился: — Разводила нас, да?
— Разводила, — легко согласилась Люба. — Ради вашей же, дураков, пользы… Ладно, раз сама виновата, раскрылась, кое-что расскажу… не все, хоть режьте — просто права не имею. — Она неторопливо встала, театрально бросила ладонь к «пустой» голове: — Разрешите представиться: майор Любовь Варыгина, сотрудник внешней разведки России.
— Типа мент, что ли? — потрясенно выдохнул Мишка.
А она собрала растрепанные волосы в пучок на затылке, связала их в «конский хвост» невесть откуда взявшейся резинкой… И словно преобразилась.
Изменились не только интонации — изменились ее манеры, походка, жесты, взгляд… словно Любу вдруг подменили на сестру-двойника, которая никогда не танцевала в стриптиз-клубе в Свердловске, а всю жизнь прослужила, скажем, в элитной части ВДВ.
Она подошла к Вовке и несильно щелкнула его по лбу. Сказала:
— Ох, и пришлось же за вами побегать, Владимир Анатольевич… — Обернулась, сообщила деловито: — Поступаем так: сейчас сталкиваем грузовик под откос и уходим в лес — этого гада усатого берем с собой, — а там я вам расскажу одну поучительную историю. Пока наши друзья с развилки будут разбираться, куда мы делись после «аварии» и что вообще тут произошло, мы уйдем подальше. Готовы?
Аккорд четырнадцатый
Момент истины
Рассказала я, конечно, далеко не все, товарищ генерал-майор, только в общих чертах. У меня выбора не было — иначе бы не поверили, иначе бы стали подозревать…
Интересно, а вот если человеку по долгу службы приходится длительное время изображать из себя, мягко говоря, полного и законченного идиота, не тупеет ли он на самом деле? Вопрос не праздный, потому что я с самого момента взятия персоны класса «А» под контроль проявляла себя далеко не лучшим образом. А прямо говоря — вела себя как распоследняя дура. Каковой, собственно, и является личина Любови Варыгиной, по легенде бывшей простушки-стриптизерши из Свердловска, а в недавнем прошлом — обыкновенной подстилки для дона Эскобары де ла Квантъоса эс Муарде по кликухе Падре — наркобарона, предводителя Медельинского Картеля и по совместительству одного из влиятельнейших людей Колумбии. Подстилки, у которой мозги расположены исключительно между ног… но которая опять же по совместительству является не самым последним, скажу с ложной скромностью, российским агентом влияния — кодовое имя «Неваляшка»… Интересная теория — насчет отупения актера с амплуа кретина, надо бы предложить ее штабным психологам: а может, я гений, может, я открытие какое сделала и мне положена солидная премия в области медицины? А что, Вовик-то наш придурковатый гением ведь оказался…
Короче, по порядку.
Некий придурковатый гений — то есть тогда еще никто не знал, что он гений, а был он просто подающим надежды фармакокинетиком, страдающим, правда, редкой формой поверхностного аутизма, сопровождающейся пониженной ориентацией во времени и пространстве, неадекватной реакцией на внешние раздражители и еще что-то там, я не спец, не разбираюсь…
Нет, не так.
Не было никакого «засланного казачка» среди пассажиров несчастной «Виктории». А я — та самая идиотка, поскольку вцепилась за эту версию и даже не потрудилась прокачать другие.
А все было значительно проще. «Жучок». Обыкновенный маячок, который…
Нет, еще проще.
Девять дней назад в Медельине я, по долгу службы, просматривала записи последних телефонных переговоров моего «возлюбленного», наркобарона дона Эскобары-де-ла-и-все-такое-прочее по кликухе Падре. И натолкнулась на интереснейший диалог между означенным возлюбленным и неким Мигелем Испартеро по кличке Маэстро, ближайшим сподвижником Падре. В этом диалоге мой подопечный дон Эскобара напоминал о том, что в Панаму (точнее, в Ла-Пальма), по совершенно точным сведениям, полученным от верного человека (тут Борисыч явственно заскрипел зубами, но лицо его оставалось невозмутимым), то ли послезавтра, то ли через два, а может, и через три дня прибудет некий русский, которого необходимо аккуратно и бесшумно перехватить, в целости и сохранности доставить на некую базу С-117, после чего воздухом переправить в Медельин, в резиденцию Падре. И, мол, русский этот столь важен, что Падре готов на любые расходы, лишь бы ни один волос не упал с его головы. Вам ясно, дон Испартеро? Разумеется, Падре… позволю лишь спросить… любые расходы — это значит любые? Именно так, дорогой Мигель… дело в том, что чертов русский стоит любых затрат. Ага, ясно, будет исполнено в лучшем виде, Падре…
