На каждого из остальных Грамли или кузенов Грамли имелся по меньшей мере один, а на некоторых и целых пять ордеров на арест по обвинениям в самых различных преступлениях, начиная от кражи со взломом и заканчивая подозрениями в убийствах. Так что большинство публики было вынуждено признать, что эти мерфрисборовские Грамли вовсе не были невинными жертвами.
На следующий вечер мистер Беккер произнес речь перед крупнейшими представителями деловых кругов Хот-Спрингса в банкетном зале отеля «Арлингтон». Он был не просто одаренным оратором, но обладал редкой способностью демонстрировать слушателям обеспокоенность и сочувствие, выказывая при этом непреклонную волю. Он с надрывом говорил о том, как ему пришлось принимать трудное решение — посылать ли своих людей против таких опасных противников, как содержатели игорных заведений и находящиеся в розыске преступники, вооруженные автоматами; но после долгих размышлений он решил, что дело того стоит, поскольку закон следует выполнять независимо от того, какую за это придется заплатить цену. В конце концов, именно наличие закона отличает нас от обезьян. И в отличие от некоторых, он переживал гибель чернокожих так же тяжело, как и смерть белых людей; он сожалел, что подобное произошло, но, увы, это было неизбежным, хотя и глубоко прискорбным следствием его обязательства реформировать город. Азартные игры и коррупция, являвшиеся отличительной чертой Хот-Спрингса на протяжении столетия, должны быть искоренены, и он прекратит все это, независимо от того, какую цену ему придется за это заплатить. Большинство присутствовавших на собрании поверили, что он сам руководил облавами, поскольку он часто упоминал «своих парней» и говорил о том риске, на который они идут ради Хот-Спрингса и всей Америки. Он знал, что впереди трудный путь, но нисколько не сомневался, что идет верной дорогой.
Его проводили с трибуны продолжительными аплодисментами.
Что касается участников команды, то на следующий день рано утром им сообщили, что мистер Беккер решил предоставить им кратковременные каникулы. Все оружие они должны сдать на хранение, а сами отправиться обратно в свой учебный лагерь в Ред-Ривере, откуда смогут отбыть в недельный отпуск.
Но помимо официальных мероприятий состоялись еще две частные беседы. Одна происходила между Эрлом и Френчи — как ни странно, по инициативе Френчи — и состоялась в неприглядной комнатушке насосного корпуса, служившей штабным помещением Эрла.
— Я хотел принести извинения, — сказал Френчи. — Я испортил все дело.
— Каким образом? — поинтересовался Эрл.
— С этими двумя негритянками. Это же я стрелял. Я бежал по лестнице, поскользнулся на гильзах, а перед этим только-только зарядил БАР. Я почувствовал, что она стреляет. Я...
— Ты был в зоне боя и, значит, должен был держать палец на спусковом крючке. В любой момент на тебя мог выскочить с оружием кто-нибудь из Грамли.
— Мне очень жаль. Если бы я только...
— Не трать впустую времени на «если бы да кабы». Можно тысячу раз прокрутить этот случай в голове, и каждый раз будут открываться какие-то новые повороты, отчего и результат будет каждый раз другой. Однако не забывай, что все могло обернуться хуже, а не лучше.
— Да, сэр, — согласился Френчи.
— Вот и хорошо, — сказал Эрл.
— Слава богу, — добавил Френчи, — что это были всего лишь негритянки.
Эрл ничего не ответил, но задумался, и, когда Френчи уже собрался вернуться в спальное помещение, которое Эрл по традиции морской пехоты называл кубриком, он окликнул своего подопечного:
— Подожди.
— Да, сэр?
— Очень жаль, что ты это сказал.
— Мистер Эрл, я же всего-навсего имел в виду те проблемы, которые возникли бы, окажись они белыми. Вот о чем я подумал.
— Нет, ты подумал совсем не об этом. И я знаю о чем. Ты подумал: «Эй, да ведь это были всего лишь какие-то черномазые!»
Френчи помолчал, похоже, испытывая неловкость, и немного погодя ответил:
— Это были всего лишь негры. Я никогда не говорю «черномазые», потому что родители внушали мне, что это грубо, но тем не менее это были всего лишь негры. И если честно, то кое-кто из парней недоумевает, почему мы полезли в такую серьезную заваруху и так сильно рисковали, чтобы спасти нескольких черных проституток.
— Ладно, Шорт, послушай меня, и послушай внимательно. На третий день боев на Тараве, на третий день после длиннющего перехода через отмель по шею в воде меня зацепил японский снайпер. Я изошел бы кровью, но двое мальчишек из роты вооружения, которые служили у нас за санитаров, подползли и вытащили меня. Под непрерывным огнем. Японцев только черт знает где не было, ты меня слышишь? Они выволокли меня из-под огня, положили на носилки и отнесли с продырявленной задницей на перевязочный пункт. Без единого слова. Совсем молодые негритянские парни. Я наверняка умер бы, если бы не они. А через несколько часов туда притащили одного из них, положили его рядом со мной, и он умер. Я видел, как он умирал. Будь я проклят, если его кровь не была точно такого же цвета, что и моя. Ярко-красная, когда течет из раны, и почти черная, когда сворачивается. Так что не говори мне, что между нами есть хоть какая-то разница, черт возьми!
Он сам не заметил, что под конец перешел на крик; вернее, понял это, осознав, что Френчи осторожно пятится от него, а все остальные столпились вокруг и смотрят во все глаза.
— Так. Есть еще у кого-нибудь жалобы?
Тишина.
— Вы хорошие, храбрые парни. Вы не хуже любого морского пехотинца. Но у вас под кожей течет кровь того же цвета, что и у любого нефа, и когда неф умирает, это самая настоящая, бесповоротная смерть. У кого-нибудь есть какие-нибудь чертовы проблемы на этот счет?
— Нет, сэр, — выдавил из себя кто-то.
— Тогда продолжайте укладывать вещи. Мы должны быстро умотать в Техас, и только там мы сможем получить свои отпуска.
В голосе Эрла явственно слышалась ярость, причину которой молодые полицейские никак не могли знать, лишь догадывались, что она связана с предыдущим разговором, только что состоявшимся между Эрлом и Ди-Эй и затронувшим две серьезные темы.
— Эрл, — сказал Ди-Эй, — это воняет такой кучей дряни, что я даже не знаю, с чего начать.
— Начните с начала и закончите концом, — с полной серьезностью предложил Эрл.
— Мальчишка, который убил этих двух женщин. Беккер хочет его вышвырнуть. Он хочет прикрыть им свою задницу. Говорит, что это будет отличный шаг, что он поможет успокоить негров, покажет, что мы отзывчивы к общественному мнению и что у нас есть сердца и совесть.
— Если этот мальчишка уйдет, я тоже уйду, — решительно заявил Эрл.
— Эрл, я...
— Если он уйдет, я тоже уйду, — повторил Эрл. — Только так, и не иначе.
— Эрл, Беккер и кое-кто из его людей начинают думать, что мы вышли из-под контроля.
— Я не могу сражаться по-другому, мистер Паркер. Война слишком серьезное дело для того, чтобы все время оглядываться на людей, которые никогда ее не нюхали и у которых слишком хлипкие поджилки для того, чтобы драться самим.
— Эрл, если честно, то вы приняли несколько ошибочных решений.
— Я знаю об этом. Но в этом виноваты не мальчики, а я. Если были допущены ошибки, то отвечать за них мне. Лучше всего будет, мистер Паркер, если вы уволите меня и оставите мальчишек одних.
Старик покачал головой.
— Проклятье, — сказал он, — до чего же вы упрямый человек. Нет ли у вас в голове какого-нибудь заскока, что вы, дескать, должны умереть и присоединиться к своим друзьям, оставшимся на Тихом океане? Говорят, что такое бывает довольно часто. Что с вами творится? В частности, почему вы не надеваете жилет?
— Я не надевал жилет, потому что мне было необходимо двигаться быстро. Если нужно двигаться быстро, от жилетов никакого толку. Они тяжелые, сковывают движения и быстро выматывают силы, а защитить могут только от дробовика и пистолета. Они нисколько не помогли бы тому, кто угодил бы под эту здоровую немецкую дуру.
— Но вы все время лезете под пули.
— Это единственный способ воевать, который я знаю.
— Как же трудно с вами иметь дело, Эрл! Но я продолжаю настаивать на тех же самых проклятых требованиях. Вы должны носить этот чертов жилет. Я на этом настаиваю. Вы должны командовать снаружи, а не воевать внутри. Это вам не морская пехота. Вы офицер правоохранительных органов, принявший присягу, и ваша обязанность заключается в том, чтобы выполнять инструкции вашего начальника, то есть мои. Эрл, я не стану отдавать приказы, идущие вам во вред. Или вы мне не доверяете?
— Я доверяю вам. Вы справедливый и достойный человек. В этом у меня нет сомнений.
— Но вы не доверяете Беккеру.
— Ни на вот столечко.
— Он хотел, чтобы я уволил и вас, Эрл. Я сказал ему: если вы уйдете, то я тоже уйду. Теперь вы говорите мне, что уйдете сами, если уйдет Шорт. Это звучит не по-деловому.
