Больше я не влюблялся. По крайней мере, без памяти. Русоволосая Дюймовочка с бантиками напрочь лишила меня иллюзий, обычных для мужчин (особенно молодых).
Я повиновался лишь зову плоти. Что делать, против природы не попрешь. И пусть мне простят те женщины, которым я в порыве страсти вешал лапшу на уши, создавая необходимый в подобных делах звуковой фон. В такие моменты я и впрямь был искренен.
Но все в этом мире преходяще, в том числе и нечаянные увлечения. Утром я становился прежним Волкодавом, бойцом спецназа, для которого отец – это командир, казарма – мать родная, а винтовка – любимая женщина…
– Ты как вчера?.. – спросил я, не поднимая глаз.
Не сказал бы, что меня мучили угрызения совести по поводу моего внезапного исчезновения из "Третьего Рима", просто нужно было как-то начать разговор.
– Нормально, – живо ответила Марья.
– Что значит – нормально?
Не знаю, что там уловила Марья в интонациях моего голоса, но на мой вопрос она ответила весьма сдержанно и осторожно:
– Посидела еще немного, а затем вызвала такси и уехала домой.
"Сама уехала?", – едва не сорвалось у меня с языка. Но я вовремя опомнился и спросил совсем про другое:
– Как обстоят дела с квартальным отчетом?
Главный бухгалтер заболел, и бумажными делами занимался его зам, не имеющий достаточного опыта.
Потому я попросил Марью держать бухгалтерские дела на контроле.
– Идем с опережением графика. Осталось заполнить формы по пенсионному фонду и службе занятости.
– Молодцы. Но прежде чем сдать отчет, пусть всю эту цифирь на всякий случай проверит главбух. Он уже выздоравливает, так что легкая нагрузка ему не повредит.
– Будет исполнено, – по-военному ответила Марья.
– А заодно и проведаете его, – добавил я, доставая из кармана деньги. – Купите чего-нибудь вкусненького… на ваше усмотрение. К сожалению, составить вам компанию не смогу.
– Вы уезжаете?
– Да.
– Когда вас ждать?
– Трудный вопрос… Может быть, к вечеру. Короче говоря – созвонимся.
Я поднялся и стал одеваться. Марья посмотрела на меня долгим, испытующим взглядом, хотела еще что-то спросить, но передумала. Она уже была у двери кабинета, когда я сказал:
– Марья, ты прости меня за вчерашнее… Я действовал по ситуации. А она была очень серьезной.
– О чем речь… – Марья мягко улыбнулась. – Мужские дела и поступки всегда загадочны для нас, женщин.
Поэтому и прощать-то нечего. – Она чуток помолчала, а потом все-таки задала вопрос, который вертелся у нее на языке: – Можно полюбопытствовать, что это был за человек, за которым вы бросились с такой прытью, словно вас к нему привязали?
Ах, черт! Все-таки Марья усекла, кому я упал на хвост. До чего же проницательная девка… Ей бы в разведку. А ведь там, в ресторане, она ни единым движением не выдала, что поняла мои устремления.
– Полюбопытствовать не возбраняется, – ответил я сдержанно. – Но пока я не могу сказать тебе правду. А врать не хочется. Уж извини…
Я подошел к ней и взял ее за плечи.
– И еще одно, Марьюшка… Есть у меня просьба. С сегодняшнего дня мы на осадном положение.
Поостерегись. Всегда блокируй дверки машины и не выходи по вечерам на улицу. Я не шучу и не преувеличиваю опасность. В принципе, охотиться будут за мной. Но мне совсем не хочется, чтобы и ты попала под топор – так сказать, за компанию.
– Я понимаю, – серьезно ответила Марья. – Охрана предупреждена?
Нет, ну что за женщина! Никаких "ах" да "ох", "кто" и "почему". Предельная собранность и конкретность.
У нее даже глаза потемнели и словно покрылись ледяной коркой, а возле губ образовалась жесткая складка.
И я был абсолютно уверен, что она не испытывает страха. Что было бы вполне естественно для слабой женщины.
– Не волнуйся, парни свое дело знают. Но несколько слов я, конечно, им скажу.
– Удачи вам, – сказала Марья, посмотрев на меня таким взглядом, что у меня сердце затрепыхалось, как заячий хвост. – Берегите себя.
– Уж постараюсь, – буркнул я смущенно.
И быстро покинул кабинет.
В этот момент мне до сердечной боли захотелось, чтобы встреча с Анубисом и предстоящая разборка с "покупателями" магазина на Левобережной улице (а что она грядет, я в этом совершенно не сомневался) оказались всего лишь дурным сном.
Дрозд был какой-то взъерошенный и чем-то очень озабочен. Его глаза горели лихорадочным огнем, а на скулах время от времени играли желваки. Похоже, у него болели уши, потому что время от времени он прикладывал к ним примочки и капал пипеткой лекарство.
Но то, что у Андрея случились неприятности, он заметил сразу.
– Что с тобой, парень? – спросил Дрозд. – Ты очень бледный.
Андрею не хотелось сразу рвать с места в карьер, рассказывая ему о своих бедах и приключениях. А потому он начал с того, что мучило его уже добрый час, – с повязки, которая ослабла и сползла на колено. Из-за этого начала неприятно зудеть рана.
– У вас есть бинт? – спросил юноша.
– Всенепременно. Зачем он тебе?
– Ногу перевязать, – коротко ответил Андрей.
– Ногу? – Дрозд посмотрел на него исподлобья, задумчиво пожевал губами, но больше ничего не спросил.
Он достал свою походную аптечку и отыскал там бинт. Андрей всегда про себя удивлялся: на кой ляд Дрозду столько разнообразных лекарств? Ведь он практически здоров. А в аптечке чего только ни было.
Уезжая в очередную командировку, Дрозд аптечку брал с собой. Внешне она смахивала на небольшой докторский саквояж; такие Андрей видел в каком-то старом фильме.
Андрей снял брюки, которые зашил и выстирал дворник психбольницы, и начал снимать бинт. Дрозд сидел возле стола и перебирал какие-то бумаги. Казалось, что он не обращает никакого внимания на манипуляции юноши, но это была только видимость.
На самом деле Дрозд время от времени бросал в сторону Андрея короткие пронзительные взгляды, в которых сквозила явная заинтересованность.
Посмотрев на рану, юноша едва не вскрикнул от радостного удивления: она начала затягиваться! И это за такой короткий срок. Наверное, подействовала мазь, которую дал дворник, подумал Андрей. Какое-то и впрямь чудодейственное зелье…
Он достал из брючного кармана баночку с мазью и начал обрабатывать рану. Банку он переложил в карман брюк еще в "скорой" из опасения потерять – плащ дворника был таким ветхим, что казалось вот-вот расползется прямо на плечах и осыплется вниз как осенняя листва.
Мазь обладала острым незнакомым запахом и поначалу немного жгла. А точнее – покалывала. Создавалось впечатление, что миллионы мелких иголочек впиваются в кожу, разогревая ее до высокой температуры.
Юноша подивился: когда дворник накладывал мазь на рану первый раз, ощущение было совсем иным.
Впрочем, покалывание и жжение длились совсем недолго. Спустя минуту-две он уже ощутил значительное облегчение и начал довольно неумело накладывать повязку.
– Погоди… – Дрозд встал и подошел к юноше, который сидел на диване. – Так это не делается. Давай я помогу.
Андрей согласно кивнул. Дрозд посмотрел на рану, хотел что-то спросить, но промолчал. В его умелых руках бинт, казалось, ожил и сам начал укладываться ровными, в меру тугими, слоями.
– Другой компот, – с удовлетворением сказал Дрозд, ловко закрепив свободный конец бинта. – Можно идти на дискотеку.
– Спасибо, – поблагодарил Андрей.
– Что это за лекарство? – спросил Дрозд, взяв баночку с мазью в руки.
– Мне дал его… один мужик, – неопределенно ответил Андрей.
В этот момент он мучительно размышлял, как начать разговор с Дроздом.
Дрозд, макнув кончики пальцев в баночку, потер их, а затем понюхал. Сначала на его худощавом лице появилось удивленное выражение. Но тут же он вдруг нахмурился и задал Андрею странный вопрос:
– Этот мужик приехал из Южной Америки?
– С чего вы взяли? – пришла очередь удивляться и Андрею.
– Парень, я так много чего в жизни видел и знаю… Чтобы тебе было известно, это очень ценная и дорогостоящая мазь, которую можно достать лишь в Южной Америки и то не всегда и не везде. Секрет ее приготовления знают только африканские колдуны из глубинки. Эта мазь – чрезвычайно эффективное средство при заживлении ран.
– Я не знаю, где он ее взял, – ответил Андрей. – Только я сомневаюсь, что этот человек мог привезти ее из Южной Америки.
– Кто он? – неожиданно резко спросил Дрозд. – И как ты с ним познакомился? И наконец – кто тебя ранил?
Только не говори, что это бытовая травма! Пулевое ранение не спутаешь ни с каким другим.
Андрей немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем рассказал всю свою эпопею, закончив повествование событиями в больнице и своими намерениями разобраться с Самураем.
Дрозд, который сидел в кресле напротив дивана, слушал юношу внимательно, не перебивая. Его лицо было закаменевшим, а глаза словно смотрели внутрь. Несмотря на внешнее спокойствие Дрозда, юноша подметил, что тот весь напряжен, как струна.
