– А мне плевать, – сказал он упрямо. – Тоже мне, аргументы… У нас, по-моему, получается?
– В койке у нас получается, – сказала она нарочито грубо. – Что ни о чем еще не говорит. Не гожусь я для семейной жизни, друг Теодор, решительно не могу себя представить в роли супружницы.
– Давай попытаемся.
– Давай мы это дело отложим? – предложила Даша, ощущая некоторую неловкость. – Подумаем хорошенечко, и вообще… Хочешь гениальные стихи послушать? – попыталась она резко сменить тему. – Дедушка Кухарук приволок. Слушай, читаю с выражением…
– Жена, провожая супруга на службу,
обняв его, тихо сказала:
«Люблю я тебя и ценю твою дружбу,
хочу, чтоб ты стал генералом».
А муж, что недавно лишь стал капитаном,
лишив жизни банды отпетой,
ей в шутку ответил, что он, как ни странно,
ни разу не думал об этом.
Проводив, умолкла,
в ноги к детям села
и при свете желтом
на их сон смотрела.
И снова нет отдыха стражу порядка,
как многим, с кем трудится вместе:
ночные проверки, засады и схватки
со всеми, не знает кто чести,
кто грабит, насилует и убивает
детей, стариков, мирных граждан,
кто нам атмосферу во всем отравляет
на улице, дома – не важно…
– А потом убьют орла-капитана, – сказала она, отложив листок и стараясь не встречаться взглядом с верным любовником, возмечтавшим вдруг стать верным мужем. – Падет он вниз головою, прошептав: «Умираю…»
– Смешно, – без улыбки согласился Федя. – Может, обсудим все как следует? Получается, конечно, с бухты-барахты, но мы друг к другу уже вроде бы немного присмотрелись…
Не поставишь же его по стойке «смирно» и не отправишь из кабинета строевым шагом… Даша гадала, как преодолеть мучительную неловкость ситуации – и стук в дверь приняла, как сигнал к спасению.
– Входите! – воззвала она в полный голос.
Ввалился Паша Горбенко, глаза так и сверкали в знакомом охотничьем азарте. Нетерпеливо покосился на Федю.
– Обождите в коридоре, курсант, – сказала она официальным тоном, увидев Пашино нетерпеливое движение бровей в сторону свидетеля.
Федя вскочил и сговорчиво выкатился, успев, правда, одарить ее влюбленным взглядом.
– Где-то я эту фигуру видел… – сказал Паша задумчиво.
– Стажер, – нетерпеливо сказала она. – Привлеченный для практики… Что у тебя?
– Сорок минут назад засекли голубчика выходящим из штаба округа. Майор, эмблемы общевойсковые. Сел в белую «семерку», похоже, личная, вели до Ленина, до того дома, что рядом с ЦУМом. Коричневый, сталинский. Квартира сорок один. Минут через десять вышел при полной шумковской форме, сел в машину и двинул во дворец культуры комбайностроителей.
У Шумкова там сегодня какое-то сборище. Ребята его ведут, вошли следом в зал – там пускают без всяких билетов и пропусков…
– Сколько их?
– Двое.
Даша встала, осклабясь в радостном предвкушении, сорвала с вешалки пуховик:
– Организуй группу захвата. И едем. Возьмем его на выходе, аккуратненько. А я заодно посмотрю и послушаю, что там за слет юных колчаковцев…
– Они ж тебя моментально срисуют с фаса.
– Ну и что? Убить не убьют, побить не побьют. Хотя, вообще-то, получится скандальчик, а мне хочется посидеть и послушать… Ничего, Паша, так уж заведено, что женщинам маскироваться легко. – Она нетерпеливо рванула дверцу старенького шкафа. – Сейчас, где-то тут валялся… Слушай, пока я закамуфлируюсь, позвони в «полицейскую академию». Или нет, пошли машину. Там есть такая Ксения Белякова, пусть едет в темпе и дожидается нас. Девочка толковая, она нам его моментально опознает, гада…
…На входе в зал и в самом деле не требовали никаких пригласительных. Возможно, из-за катастрофического недобора кворума: в зале, рассчитанном мест на пятьсот, занята была едва четверть кресел.
Даша была уверена, что опознать ее решительно невозможно: во-первых, светлый парик, во-вторых, густо наложенная косметика, превратившая в этакую лауреатку конкурса «Мисс путана-97». Ни одного подозрительного взгляда, пробираясь поближе к сцене, она не перехватила – исключительно заинтересованные.
Костю Гукасова и его напарника она засекла сразу, присела с краешку в седьмом ряду. Стараясь не вертеть головой очень уж откровенно, попыталась высмотреть майора, приблизительно прикинула, где он должен сидеть – с учетом занятой сыскарями позиции.
Погоны, бороды, гимнастерки… Ага!
Вот он, как две капли воды похожий на свою фотографию, полученную от Фрола. Гимнастерка дореволюционного образца, синие галифе с желтыми лампасами, сидит, покачивая начищенным сапогом, и в самом деле смахивает на орла-ротмистра, чьи погоны нацепил, – спина прямая, как палка, гордая посадка, слуга царю, отец солдатам… Коллега Волховича или нет? Что за игры тут крутят военные, и на кой им черт эта ряженая казачня? Чисто профессиональный интерес? Или какие-то хитрые подвязки?
Ясно было, что застрять здесь придется надолго: действо только началось, а краткостью шумковские шоу никогда и не отличались. От нечего делать она лениво разглядывала сцену.
Сцена была декорирована пихтовыми ветвями, аж тремя огромными бело-зелеными штандартами, а также портретом адмирала Колчака – поясным, но выше человеческого роста. Не подлежало сомнению, что неизвестный художник священнодействовал изо всех своих творческих сил, но муза в тот момент определенно порхала где-то в трагическом отдалении, и потому физиономия таежного адмирала вышла вовсе уж щучьей, а застывший взор (чего вряд ли хотели шумковцы) поневоле выдавал страшную тайну насчет патологического пристрастия к кокаину. Лучше всего получились погоны с черными адмиральскими орлами и два креста на шее и груди – впрочем, орленые пуговицы тоже были неплохи.
В серединке почетного президиума восседал, конечно же, сам доцент Шумков, сияя золотом погон и младенчески незамутненным взором. Слева и справа располагались осанистые сподвижники, числом семеро, среди коих каким-то образом затесалась совсем юная красоточка в гимнастерке. «А это уже что-то новое, – подумала Даша, – раньше он своих лялек в президиум не сажал – значит, полным и законченным вождем себя нынче чувствует…»
Очередной оратор – с физиономией лектора обкома КПСС – красочно живописал, как в царские времена сибиряки делали масла столько, что смазывали им тележные оси. Правда, судя по общим и туманным фразам, сам процесс приготовления масла он представлял себе крайне смутно, но упор делал не на этом, а на злокозненности масона Ломоносова, еще в екатерининские времена разработавшего программу сионистской колонизации Сибири. Насчет Михайлы Васильевича в связи с мировым сионизмом – это было что-то новенькое. Правда, сама идея совращения германскими масонами бесхитростного русского студента выглядела в изложении оратора чрезвычайно красочно и зловеще, изложенная с уверенностью очевидца. Хлопали ему завзято.
Потом на трибуну, путаясь ногами в длиннющей шашке, вылез невысокий колобок с роскошной бородищей, напомнивший Даше профессора Челленджера с виденной в детстве цветной иллюстрации. Представленный как доцент Буромецкий и «наш верный сторонник», колобок заговорил яро и темпераментнейше, глотая слова и помогая себе размашистыми жестами. Даша добросовестно попыталась вникнуть. Доцент вдохновенно излагал тезисы новой науки антропоэкософии, совершенно загадочной и непонятной, перемешивая это с апокалипсическими пророчествами об открывшейся над Шантарском космической дыре, из которой хлещет некая «моновиталистская энергия». Понемногу Даша даже начала понимать, в чем тут дело. Если отвлечься от мудреных терминов, очень похоже, изобретенных самим колобком, все сводилось к простой истине: ежели сибирское человечество будет и далее топить себя в лености и пороке, то вскоре же вымрет, а если возьмется за ум и засучит рукава, то, вполне возможно, еще и побарахтается. И даже, быть может, заткнет космическую дыру. Антропоэкософской пробкой.
Хлопали колобку вяло – видимо, не смогли проникнуться и осознать, устрашенные обилием заковыристых словечек. На сцену вылезла истеричная дамочка, вещавшая, что Тунгусский метеорит был на самом деле закодированным в виде лучистой энергии инопланетным посланием сибирякам, запрограммировавшим их на роль спасителей мировой цивилизации. На смену ей появилась другая дама, столь же истеричного облика, но эта принялась декламировать стихи, где «Сибирь» рифмовалась со «вширь» и даже «поверь».
Все это на нормального человека производило впечатление дурно поставленного концерта самодеятельности в тихом отделении шантарской психушки – и Даша вновь ощутила некий мучительный диссонанс. Концы не сходились. С одной стороны, шумковская компания напоминала скопище деревенских дурачков, с другой же… Кто-то давал им немалые денежки. Кто-то купил Шумкову квартиру в неплохом районе. Кто-то оставил в той квартире совершенно исправный автомат.
