— Отставной каплей Назаров медленно, опираясь на перила, спустился по лестнице с первого этажа пятиэтажного дома, где он жил. Открыв скрипучую дверь подъезда, выбрался наружу. Порыв сухого и теплого ветра с суши подхватил полы его плаща, разметал их в стороны. Старик подставил свое лицо ветру и ласковому солнцу, в августе уже подолгу скрывающемуся за линией горизонта на ночь, однако в середине дня так нагревающему стены домов и склоны сопок, что находящемуся там человеку становится по-летнему жарко. Август — самое спокойное время на Баренцевом море, когда море меньше всего штормит, когда небо чаще очищается от облаков.
— Здорово, каплей! — Голос коменданта Митрофаныча заставил старика оглянуться. — Это ты куда ж собрался? Неужто зятька своего провожать? Ну, ты герой, ничего не скажешь!
— А чего ж не проводить? — приветливо улыбнувшись своему старому другу, отозвался Назаров. — Как-никак я ему родной человек все-таки.
— Ты смотри-ка! — не без добродушной иронии воскликнул Митрофаныч. — И без палочки идет, как молодой! Неужто не боишься, что ноги подогнутся, а опереться не на что будет?
— А чего мне бояться? — усмехаясь, возразил старик. — Вчера вот на огороде был, так я и туда и обратно своим ходом дошел. А там еще работать пришлось — редиску пропалывать. Так ничего, держат ноги меня.
— Ну ты смотри, а! — с искренним восхищением воскликнул Митрофаныч. — Ты прямо молодеешь и молодеешь. Так, глядишь, и меня переживешь!
— И тебя переживу, если надо будет, — с усмешкой ответил старик. — Ты-то куда направился? Тоже гидрографическое судно в плавание проводить? Так пошли вместе, веселее будет…
Некоторое время два старика шли бок о бок молча, Митрофаныч — несмотря на возраст, любитель быстрой ходьбы — шел осторожно, приноравливаясь к шагу отставного каплея. Назарову даже в таком темпе идти было тяжеловато, но тот, кто видел его три месяца назад, знал, что прежде пешеходная прогулка для старика Назарова была невыносимым испытанием. За прошедшее время каплей похудел, выпрямился. Цвет его морщинистого лица из желтого превратился в розовый, одутловатость исчезла, а в глазах появился задорный блеск и желание жить.
— Ну, орел! — поощрительно проговорил Митрофаныч, оглядываясь на шествующего рядом с ним каплея. — Прямо со мной в скорости ходьбы сравнялся! Не устал?
— Ничего, все нормально, — посапывая носом, ответил Назаров.
— А Наташку-то твою предупредил? — вдруг спохватился Митрофаныч. — А то уйдет ее Полундра в плавание, а она и не проводит его.
— Она уж там, с ним, — отозвался отставной моряк. — Звонила мне — сказала, чтобы я приходил обязательно. А я и приду! Как можно? Такое событие: гидрографическое судно, которое все считали уж чуть ли не потопленным, теперь снова отправляется в плавание. Обязательно надо пойти, проводить их.
— Значит, говоришь, удовлетворили его рапорт о возвращении на военную службу? — спросил Митрофаныч. — Сережи Павлова, зятька твоего…
— Конечно, удовлетворили, — кивнул отставной каплей. — А куда ж они денутся? Такого специалиста днем с огнем не сыщешь! Американцы, как узнали, что он в одиночку из артпогреба из затонувшего эсминца сто контейнеров с золотом перетаскал, так сразу ему контракт предложили с последующим гражданством.
— И он отказался?
— А то! — Старый каплей усмехнулся. — Говорит: я русский офицер, свою Родину за доллары не продаю. Те так рты и пооткрывали. Не ожидали, что на их «зеленые» не все на свете покупается!
— Ну, насчет денег твой зятек тоже не внакладе, — возразил Митрофаныч. — Говорят, ему американцы один слиток золота подарили как сувенир. Ничего себе, сувенирчик! Сколько он, кстати, стоит-то?
Много, — ответил старик. — Мне Сережа точную сумму не говорил, но, учитывая, какие он Наташке подарки к свадьбе понакупил…
— Понятно. — Митрофаныч кивнул. — Не слишком хорошо получилось: только поженились, и уже снова в поход. А когда же гулять-то молодым людям?
— Вернется, нагуляются, — отозвался старый моряк. — Наша служба морская такова — сам себе не принадлежишь. Сказано: собирайся в поход, собираешься и идешь.
— А со Стариковым что? — спросил Митрофаныч. — Говорят, крышка ему. И денег лишился, и под суд попал. А как кичился тут, пыль в глаза пускал: и дорогие машины, и телохранители. И судно наше купил на свое имя как прогулочный катер какой-то…
— Да, из-за этой продажи в штабе флота до сих пор стон стоит, — заметил отставной каплей. — Полетели там головы и погоны. Это надо же учудить: продать судно с секретнейшим, суперсовременным оборудованием, не имеющим аналогов даже в ВМС НАТО. Да там некоторые приборы вообще новейшая разработка. А они взяли и за бесценок его частному лицу продали! Считай, самое настоящее предательство получилось, за такое в прежнее время к стенке ставили!
— Да уж, мерзавцы они все там, — согласился Митрофаныч. — Я удивляюсь, как это американцы наше судно не арестовали и себе не присвоили в качестве компенсации за причиненный ущерб.
— Наши выкрутились, — ответил каплей. — Там наш мичман толковый на судне оказался, Витька Пирютин. Он так дело повернул, будто они вовсе не гидрографическое судно и к подъему золота никакого отношения не имеют, а просто оказались случайными свидетелями, за что команда его и была расстреляна. Он вот один уцелел…
— Что ты говоришь! — воскликнул Митрофаныч. — А разве золото нашли не на гидрографическом судне?
— Нет, — отрицательно мотнул головой каплей — Мне Сережка точно все рассказал — там был рыболовецкий траулер с бандитами. Пираты, самые настоящие пираты. Внезапно напали на гидрографическое судно, всю команду перебили.
— И потом их все-таки поймали?
— Норвежский сторожевик перехватил, — ответил Назаров. — Говорят, целое морское сражение было — на сторожевике три человека погибло и сколько-то было ранено, они подмогу вызывали. Этот чертов траулер едва ко дну не пустили… Но золото взяли.
— И куда оно пошло?
— Американцам, конечно, — ответил каплей — Они ведь по праву его собственники. Нашим морским шкурам ничего не досталось. Так им и надо!
— Слышь, каплей, — Митрофаныч продолжал задавать свои вопросы. — Значит, говоришь, Витька Пирютин выжил, только он у норвежцев пока остается?
— Да, как нелегально пересекший границу суверенного государства. Андрей вот тоже пока остается там, в Норвегии. Из госпиталя его уже выписали, но норвежские бюрократы все никак не хотят ему визу на выезд из страны оформить.
— Боятся, — кивнул Митрофаныч. — Они же его допрашивали, значит, он может порассказать чего не надо. А что у него тут жена осталась, которую он пятнадцать лет по их милости не видел, так это дело десятое.
— Ничего, он говорит, подождите немного. Скоро я к вам в гости приеду.
— Да, Андрюшка Павлов, — задумчиво проговорил Митрофаныч. — Командир подлодки К-31. Слышь, каплей, я ведь его все эти годы мертвым считал, даже несколько раз свечку за упокой его души ставил. А он, видишь ты, живой.
В это время оба старика уже подошли к бетонному парапету, отделяющему охраняемую военную часть порта от остального военного городка. Множество народу уже толпилось там: люди что-то кричали, махали друг другу руками, возбужденные, встревоженные предстоящей разлукой. Дивизион эсминцев Северного флота, как на параде, выстроился вдоль причала, готовясь отбыть на очередное свое задание. Среди их могучих, темно-зеленых бронированных корпусов небольшое гидрографическое судно смотрелось чуточку нелепо, однако все присутствующие на берегу знали, что размеры судна во флоте не всегда соответствуют его ценности.
Возле самого парапета, просунув друг другу руки сквозь бетонные перила, стояли и не сводили друг с друга глаз богатырского сложения морской офицер с тремя золотыми звездочками на погонах и молодая женщина. Ее белокурые волосы спадали до плеч. Рядом с ними — чуть поодаль — стояла мама Полундры, держа на руках крепкого малыша, завернутого в пеленки, так что только его розовое личико выглядывало наружу.
Каплей Назаров и Митрофаныч подошли к ним ближе.
— Ну что, кума. — Разговорчивый Митрофаныч и тут завел беседу первым. — Как наши детки? Все не насмотрятся друг на друга-то!
— Не насмотрятся, это точно! — согласилась мама Полундры.
— Это значит, жди нового пополнения в семействе, — продолжал, добродушно усмехаясь, Митрофаныч. — Внук у тебя уже есть? Жди, скоро будет внучка!
Протяжный, берущий за душу вой сирен раздался вдруг над причалом.
Полундра очнулся, оглянулся на свое судно, где ему уже махали руками. Отнял от себя руки своей жены.
— Ну, прощай, — негромко сказал он. — Прощай, мать. За меня не бойся, со мной ничего не случится. Прощайте, дядя Саша, берегите Наташку. И ты, Митрофаныч, прощай, не ругай меня тут за глаза-то…
