Он налил себе стакан водки и, выпив одним махом, вышел в коридор. За ним последовали Вишневецкий и снайпер Снежин. Санаев обвел глазами лица жены и Лагина и наконец выговорил:
– Что это такое было?
Затянувшуюся тишину нарушила Александра. Она облизнула сухие губы и ответила:
– Он заходил попрощаться.
Эпилог: СО СЧАСТЛИВЫМ КОНЦОМ?
Париж, март 1953 года
Ты слышал? – спросил человек в светлом пальто и смерил взглядом группу девчонок в сопровождении двух парней, которые со смехом шли по мосту Мирабо. Человек оперся на перила и смотрел вниз, туда, где катилась Сена, туда, где в волнах плескались огни глаз старого пьяницы Аполлинера. – Ты слышал, Боря?
– Говори по-русски. Что я должен был слышать?
– Сегодня передали. Умер…
– Кто? У тебя даже дыхание перехватило. Кто умер?
– САМ, – ответил человек в светлом пальто и провел динными пальцами по растрепавшимся на ветру волосам.
Борис Вишневецкий глянул на Каледина и спросил тихо, почти шепотом, словно боялся, что их услышат:
– Сталин?
– Да. Ты понимаешь? Ты понимаешь, что это значит?
– Ты что, Илья, в самом деле думаешь, что сможешь вернуться?
– По крайней мере, у меня появилась надежда на это.
– После всех мытарств, после всего риска, с которым мы вырвались, после этого твоего белого колымского ада?.. Ты хочешь – назад?
– Даже Деникин до последнего вздоха хотел назад. Я – не Деникин, я – мелочь, но все-таки и у меня есть родина.
– Ты совсем отупел от местной жизни, – со вздохом сказал Вишневецкий.
Лед оживился. Он оторвался от фигурных литых перил моста и пристроился за упитанным средних лет месье, а потом, едва коснувшись его, спросил на отличном французском:
– Простите, сударь, а вы не слышали, действительно ли умер русский диктатор Сталин?
Господин смерил его недоуменным взглядом и ответил:
– Честно говоря, я не в курсе. Мне все равно. Да и какое вам дело до этих русских? В конце концов, будь на то воля Сталина, Сибирь простиралась бы уже до высот Монмартра!
– Вы считаете, что он так всемогущ, что способен изменить европейский климат? – весело отозвался Каледин. – Всего доброго, месье.
Каледин вернулся к Вишневецкому и произнес:
– Да, здешние жители тоже не разделяют моего неравнодушия к смерти Сталина и к России. Зато я разделил с этим господином его жалованье.
– Ты украл его бумажник?
– Ну ты же сам сказал, Борис Леонидович, что я отупел от здешней жизни. Я и решил проверить, какие навыки я потерял, утратил, а какие нет. Начал с самого невинного. О! Неплохое жалованье у этого аполитичного толстяка. А что, нам сгодится. В конце концов, даже ту часть ценностей, что завещал лично нам добрый Тамерлан, мы все равно уже выкупить у ростовщика не сможем. Расхитители!
– Да что там, мы едва десятую часть смогли вывезти, – махнул рукой Вишневецкий. – И то повезло. Остальное, наверно, будет дожидаться нового хозяина. Все-таки твой общак – мягко говоря, не самое лучшее помещение такого завидного капитала.
– Шутим? – хмыкнул Лед. – Многие на этой теме уже дошутились. Да ладно… ко мне вообще деньги и ценности как-то не липнут. Не деньги главное, как любил говорить один мой знакомый ворюга, который воровал белье с балконов. Ладно… Никому этот твой клад не принес счастья, Леонидыч, а чем мы лучше? Пойдем в трактир, я тут знаю один. Закажем по водке со льдом.
– Ну да, – ответил Вишневецкий, – безо льда нам никак. Выпьем, а потом подумаем: может, нам все это только снится, кажется, и на самом деле мы уже давно умерли, сгорели там, на ялтинском серпантине? И не было никакого сокровища вовсе, а просто я на раскопках напился до белой горячки и потери сознания?
– Да ты философ… – буднично поддел собеседника Каледин. – Бытие, сознание… Идем, что ли…
Марвихер – вор, специализирующийся на кражах в гостиницах, а также на светских приемах. (Здесь и далее прим. ред.)
Шниферы (жарг.) – воры, грабившие сейфы путем их взлома.
Бебехи (жарг.) – ценности.
Паутинка (жарг.) – цепочка.
Баллоны (жарг.) – деньги.
Ставить (жарг.) – обворовывать.
Каэр (от аббр. КР) – контрреволюционер.
Здесь и ниже: грузинская нецензурная брань.
Из стихотворения Н. Гумилева «Мои читатели».