ответил Павло Онысько. – Вроде как ушел однажды на болота, да так и не вернулся. Пропал. Вроде как утонул в болотах. Так сказала сама Ганна. Она приходила в сельсовет с заявлением, чтобы, значит, мы поискали ее мужа. Да ты что же, не слышал?
– Я хуторской… был, – запнулся на слове Евген. – На хуторах свои слухи. И что же, никого не нашли?
– Это на болотах-то? Будто сам не знаешь, что это дело гиблое. Коль уж пропал человек на болотах, то хоть ищи его, хоть не ищи… Сколько их на нашей памяти пропало – вот так-то? Пошел на болота, ступил один неверный шаг, и тебя уже нет. Год назад это было. Почти сразу, как пришла советская власть.
– И что, с той поры эта Ганна так и живет одна?
– Почему же одна? – усмехнулся Павло. – Вот Олекса к ней по ночам приходит. Да только не верю я…
Павло хотел сказать еще что-то, но не успел. Потому что в хате вдруг скрипнула дверь, и на крыльце возник темный женский силуэт.
– Это Ганна! – шепнул Павло.
Женщина тем временем подошла к воротам, отворила их и вышла на улицу. Здесь она немного постояла, будто прислушиваясь к тому, что происходит в темноте или вглядываясь в нее, а затем неслышным скорым шагом пошла по улице.
– Интересно, куда это она пошла? – шепотом произнес Павло. – Ведь почти ночь… Ну-ка, пойдем за ней!
И Павло с Евгеном такими же неслышными шагами, какими передвигалась и сама Ганна, пошли вслед за нею. Шла Ганна довольно-таки долго. Село длинной прерывистой линией было растянуто вдоль болота, и женщина дошла почти до самой сельской окраины. Здесь она подошла к какому-то дому и постучала в окошко – не так, как стучал к ней Олекса, а обычным, торопливым и прерывистым стуком. На первый стук никто не ответил, и Ганна постучала еще раз. Только тогда на оконце отодвинулась занавеска, и чье-то лицо приникло к оконному стеклу, вглядываясь в темноту.
– Откройте двери! – резким, почти приказным тоном произнесла Ганна.
В доме что-то ответили или спросили, но ни Павло, ни Евген не услышали ни звука. Зато они отчетливо расслышали слова, которые в ответ произнесла Ганна.
– Перемога все видит! – сказала женщина.
– Это же их пароль! – удивленно прошептал Павло. – Я его уже слышал там, в хате Свирида Зеленюка… Так это же…
– Цыть! – цыкнул на него Евген. – Слушаем дальше!
А дальше отворилась дверь и тотчас же захлопнулась. Судя по всему, хозяева впустили Ганну в хату. Свет в хате так и не зажегся.
– Кто здесь живет? – шепотом спросил Евген.
– Василь и Горпина Гнатюки, – ответил Павло. – Перебрались недавно с хутора.
– Этих знаю, – сообщил Евген. – Были соседями… Не знал только, что они перебрались в село.
– Так в селе спокойнее, – сказал Павло. – К тому же Василю здесь предложили хорошую работу – заведовать пекарней.
– Угу, – произнес Евген. – И что будем делать дальше?
– Думаю, ждать, пока Ганна выйдет из хаты. А там… Честно говоря, не знаю.
– Зато я знаю! – жестко произнес Евген. – Ганна уйдет из хаты, а мы войдем в ту хату! И разузнаем, что и как.
– А если их там целая куча? – с сомнением спросил Павло.
– Это кого же?
– Болотяныков. А нас всего двое…
– У тебя пистолет, у меня автомат, – сказал Евген. – Значит, нас уже не двое, а четверо.
– Это так, – согласился Павло. – Но все равно, будем ждать, когда она выйдет.
Ганна пробыла в хате недолго. Вскоре скрипнула дверь, и на пороге возникли два силуэта – женский и мужской. Женщиной была Ганна, а вот кто был мужчина – поди догадайся: может, это был хозяин Василь Гнатюк, может, еще кто-нибудь.
Выйдя из дома, Ганна пошла в обратном направлении – откуда пришла. Евген и Павло последовали за ней. А иначе было никак нельзя – вдруг Ганна захочет зайти еще в какую-нибудь хату! Но женщина никуда больше не заходила. Она пришла к своей хате и вошла в нее. Павло и Евген для верности прождали еще добрый час, но больше Ганна из хаты не выходила, и к ней также никто не приходил.
– Ну что, теперь – к Гнатюкам? – спросил Евген.
Они пошли по улице быстрым шагом, чуть ли не бегом, и скоро были у дома, где жили Василь и Горпина.
– Кто там? – спросил мужчина, приникший к оконному стеклу. – Всю ночь нет от вас покоя.
– Перемога все видит! – сказал Евген. – Отпирай, есть срочный разговор.
В хате что-то загремело и зазвякало, и дверь вскоре отворилась.
– Перемога все знает! – полушепотом произнес хозяин. – Входите побыстрее, пока никто не увидел.
В сенях было темно, и Василь Гнатюк (а это был он) не смог распознать в ночных пришельцах Павла и Евгена.
– Вот сюда, в хату, – сказал он.
Прошли на ощупь в хату.
– Вы кто? – спросил Василь.
– А ты зажги лампу – и увидишь, – сказал Евген. – Ничего, зажигай. Я позволяю.
Василь зажег керосиновую лампу и глянул на гостей.
– Эге… – растерянно произнес он.
– Что, признал? – На лице Евгена появилась деревянная идольская улыбка.
Из другой комнаты, кутаясь в платок, вышла Горпина и вскрикнула.
– Вижу, что и ты нас признала! – сказал Евген. – Это хорошо. Что, поговорим?
– О чем же? – угрюмо спросил Василь. – Это что же за разговор – посреди ночи?
– А что, своей гостье ты тоже говорил такие же слова? – сощурился Павло.
– Какой еще гостье? – буркнул Василь.
– Той, что приходила к тебе перед нами, – сказал Павло. – Которую звать Ганна Кравчук. Ну так что ты ей говорил? И что она говорила тебе и твоей жинке в ответ?
– Не ваше дело! – огрызнулся Василь.
– Вот ведь какой ты, оказывается, смелый! – усмехнулся участковый, помолчал и добавил: – Перемога все знает. Перемога все видит. Что, правильно я сказал эти поганые слова? Может, ты объяснишь нам, что они означают?
Василь на это не сказал ничего, да и что он мог сказать, даже если бы и захотел? Обычно бывает так, что человеку, застигнутому врасплох, нечего говорить, а только то и остается, что беспомощно молчать. Василь сел на лавку.
– Ну так мы ждем от тебя подробного рассказа! – Евген снял с плеча автомат и переложил его с руки на руку. – Или, может, ты хочешь, чтобы мы сейчас тебя скрутили и спровадили, куда надо? А равно и твою жинку? Есть у нас такое право. Да мне и право никакое не нужно. Я сам себе право, и сам себе суд. Ну так говори. А мы тебя послушаем.
– Расскажи им все, Василь! – со
