— А если без ерничества? Если серьезно?
— А если серьезно — то сидим мы в дерьме по самое горло. И не сегодня-завтра начнем хлебать. Пока не потопнем. До смерти.
Без той дискеты мы не жильцы. А искать ее больше негде. Вся надежда была на этот адресок.
— Может, ее здесь и не было?
— Может, и не было. А может, ее до нас нашли. Более удачливые конкуренты.
— И что же теперь?
— Сушить весла. И плыть по течению. Тут недалеко…
— Может, они еще где-нибудь есть?
— Есть. Одна точно. У генерала. Борис обреченно покачал головой.
— Генерал высоко сидит. До него нам не допрыгнуть. Пупки по дороге развяжутся.
— Может, и не допрыгнуть. Но идти больше некуда. Этот адресат последний.
Борис внимательно взглянул в лицо Сан Санычу.
— Ты что-то придумал?
— Ничего я не придумал. Кроме банального попрошайничества. Может, он поймет, что нам и так жить осталось недолго. Поверит, что о сути предмета осведомлен я единственный. Может, ему будет довольно одного меня? Зачем ему все жизни?
— Может, и поймет, — вздохнул Борис. — Но вряд ли. Генералы понимают только маршалов. Значит, пойдешь? — еще раз спросил Борис.
— Пойду!
— А нам как быть? Ждать у моря погоды?
— Наверное, ждать. Ничего другого не остается. На самый крайний случай я вам оставлю свои подробные показания. Обо всем и обо всех. От самого начала до самого конца. Кроме пионерского лагеря. Если я не вернусь, попробуйте с ними поторговаться. Попробуйте выторговать хотя бы Марину с дочкой.
— Попробуем. Чего ж не попробовать. Только вряд ли чего добьемся.
— Если не выторгуете жизнь, так хоть погромче хлопните напоследок дверью. Передайте все то, что я вспомню и напишу, журналистам. Свалить они их с постов не свалят, но, может, хоть перышки пощиплют. Ничего другого я предложить не могу. К сожалению.
— Может, передумаешь? Может, не будешь напрасно бисер перед лампасами метать?
— Я бы передумал. Я бы не метал. Если бы это касалось одного меня. А так — не могу.
— Когда пойдешь?
— Завтра. Сегодня все напишу, завтра тебе передам. И завтра же пойду.
— Ну что ж. Это твое решение. Удерживать тебя силой я не могу, — сказал Борис. — Жаль, что так все получилось.
— Жаль, — согласился Сан Саныч, вставая и уходя прочь. Все дальше и дальше.
— Эй, Полковник, — крикнул ему вдогонку Борис.
— Что еще? — обернулся Сан Саныч.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За эти последние недели. За драку. За возвращение в молодость. И, наверное, даже за смерть. За такую смерть. Не в богадельне, не в казенной постели, где до тебя тихо испустили дух полета человек. За смерть в бою! Конечно, хорошо было бы еще пожить. Но если умирать — то только так. Ты меня понимаешь?
— Понимаю.
— Тогда счастливо тебе, Полковник. И удачи!
— Генерал! Я прошу у вас аудиенции, — сказал Полковник по телефону.
— Кто это? Сан Саныч? Ты? Отчего ж так официально? Мы вроде бы не чужие. Можно сказать, не один пуд соли в ведомственной столовке скушали.
— Оттого и официально, что дело официальное.
— Ну, тогда заходи ко мне в приемную. Я распоряжусь. Ты по какому поводу?
— По поводу переданной вам дискеты. И смерти Михася.
— Дискеты? И смерти? Знаешь, давай сделаем так — здесь на службе у меня действительно суетливо, если я и смогу с тобой встретиться, то лишь на несколько минут. А вот после работы — хоть на всю ночь. Считай меня в полном твоем распоряжении. Поговорим. Повспоминаем. Коньячку попьем. Ты не против?
— Где и когда?
— В восемнадцать ноль-ноль. У бюро пропусков. Я вышлю за тобой машину.
В восемнадцать ноль-ноль машина была у крыльца.
— Давай, Саныч, забирайся, — распахнул дверцу генерал.
— Куда мы?
— На дачу. Дома у меня ремонт. Грязь и бардак. Там нормально не расслабиться.
Машина, мягко приседая на рессорах, катила по асфальту. Из города. Гаишники ее не останавливали. Они знали начальственные номера наизусть.
— Ну, как живешь? — спросил генерал.
— Живу, — ответил Сан Саныч. — Пока. Генерал усмехнулся и замолчал. До самой дачи.
— Машину подгонишь завтра с утра. К восьми, — приказал генерал водителю. — Ты не против, Полковник, погостить у меня до утра?
Сан Саныч неопределенно пожал плечами.
Зашли внутрь. Дача была скромненькая. По нынешним-то воровским временам.
— Располагайся. Вон кресло. Вон холодильник и бар. Уничтожай все, на что глаз упадет. Не стесняйся.
— Я не коньяк сюда пришел пить. И не икру лопать.
— Даже так? Ну, тогда рассказывай, зачем пришел. — Генерал упал в кресло напротив.
— За дискетой.
— За дискетой? За какой дискетой?
— За той, которую я вам передал. Из рук в руки.
— Да брось ты! Не помню такого. Убей, не помню.
— Убил бы. Но мне не смерть ваша нужна, а дискета.
— Может, ты чего-нибудь путаешь? По старости. Может, ты не мне давал, и не дискету, и вовсе даже не давал?
— Мне нужна дискета, которую мне передал покойный Иван Степанович и которую я передал вам в надежде на определенные следственные действия по заключенной в ней информации.
Генерал расстегнул китель, отбросил в стороны полы.
— Ладно, давай откровенно. Чтобы время не тянуть. Дискету я тебе не отдам. Даже если бы я очень захотел ее отдать. Это дело вышло за рамки моей компетенции. Если я пойду тебе на уступки — я подставлю под удар свою голову. А ей цена не маленькая. Единственно, чем я тебе могу помочь, — это из уважения к нашему совместному прошлому устроить тебя до конца дней в один очень закрытый пансион. Роскошеств там не обещаю, но нормальный уход и питание до самой смерти — вполне.
— А как же все остальные?
— Остальные — это остальные. А ты — это ты.
— Я не могу принимать решение, не имея гарантий в отношении моих товарищей. Я требую…
— Он требует! Не смеши меня! Что ты можешь требовать? Какие гарантии? Взгляни на себя. Ты немощный старик. Тебе утку через каждые полчаса надо подносить, чтобы штаны не намокли. А ты — «требую»!
Спустись на землю. Твои требования остались в прошлом. Сейчас даже я не могу себе позволить ничего требовать. С ними, — задрал генерал палец к потолку, — с позиции силы не разговаривают. Только просьбы.
— Ну и что, удовлетворяют?
— Кого?
— Просьбы удовлетворяют?
— Удовлетворяют. В полной мере. Ты это хотел услышать? Может, хватит из себя бескорыстного героя корчить? Ты думаешь, я очень рад принесенной тобой дискете? Думаешь, от восторга в ладоши хлопаю? Так вот, смею тебя уверить, — нет. Я из-за нее в такой переплет попал, что не знаю, как выпутаться. Мне теперь в пору не о благополучии думать — о сохранении жизни. Знал бы, еще тогда ее, проклятую, спалил, а пепел тебя сожрать заставил. Чтобы ты нормальных людей не баламутил и под удар вместо себя не подставлял.
— Ее и сейчас сжечь не поздно.
— Сейчас поздно. Сейчас все обо всем знают. Теперь я могу только торговаться за жизнь. И за соответствующее материальное вознаграждение. Потому что просто так, задарма, рисковать не хочу. Вот такую свинью ты мне подсунул. Жирнущую. Так что о милосердии к сединам теперь можешь не взывать. И на совесть не давить. Мне мой китель к телу ближе ваших пенсионных пиджачков! Уяснил?
— Как будто, — ответил Сан Саныч. Прав был Борис — сторговаться не получится. Потому что торговаться нечем.
— Вот что я тебе скажу, генерал. Сволочь ты. Первостатейная!
— А это как угодно. Если тебе так легче — можешь считать меня сволочью.
Сан Саныч поднялся, прекращая разговор.
— Куда это ты собрался? — ухмыльнулся генерал.
— Домой.
— Хочешь не спросясь покинуть давший тебе приют кров? Не выйдет. Нет тебе хода отсюда. Не могу я теперь оставить тебя без присмотра. Мало ли каких дров ты, по старческому маразму, надумаешь наломать. Мне рисковать нельзя.
— Угрожаете?
— Трезво рассуждаю. До тех пор, пока я не урегулирую свои отношения с известными лицами, тебе, Полковник, придется находиться на моих глазах. Или…
— Или что?
— Или то! Самое!
— Михась тоже попал под «или»?
— Михась, равно как и все прочие, попал под тебя. Как под танк. Кто просил тебя втягивать их в свои дела? Если себя не жалко, почему о других не думал?
— Значит, Михася ты?!
— Не я. Они. Но я, естественно, не протестовал. Вы сами вынесли себе приговор. Своей чрезмерной любознательностью. Что им делать, как не избавляться от вас по одному? Длинные, любопытствующие носы отсекают вместе с шеями!
— Следующий я?
— Ты последний. Ты свидетель. Ты мне нужен. Против них. Если вдруг дело дойдет до драки.
— А если я откажусь?
— Вот тогда и будет «или». Только не такое, как ты ожидаешь. Я запру тебя в следственном изоляторе по подозрению в соучастии в массовом убийстве на территории бывшего пионерского лагеря «Смена». До времени изолирую. И еще пару надзирателей приставлю, чтобы ты глупостей не наделал.
