Но в голосе его должной твердости уже не слышалось, да и откуда ей было взяться.
– Еще как можете, – вдруг оставив благодушный тон, отчеканил Головин. – И не надо торговаться, господин посол, вы не в тех условиях.
Посол обреченно посмотрел на двух здоровенных мужиков, сидевших напротив него. Ну почему этим русским так везет? Заветная мечта была рядом, и вот – полный провал. Придется уступить им по всем пунктам.
Что скажут в Токио?!
Где-то громко лязгнуло железо о железо. Наташа вздрогнула. Идут за ней? Или это только гремит какой-то механизм?
Она не знала, ни где находится, ни какое сейчас время суток, ни что с ней будет дальше. Впрочем, о последнем она догадывалась. Все эти перемещения не могли закончиться не чем иным, как смертью.
После того как Роман бежал, оставив ее одну, отношение к ней резко ухудшилось. Сначала ее зачем-то обыскали, затем подвергли длительному допросу, пытаясь установить имя сбежавшего. Она мужественно стояла на том, что, кроме имени, ничего о своем знакомом не знает. В принципе, она на самом деле знала о Романе очень мало, но даже то, что было ей известно, весьма помогло бы в розыске. Она могла бы дать более точное описание его лица при составлении фоторобота, а также рассказать о шрамах на его теле. Но она стояла на том, что ей ничего не известно, – и, поорав во все горло, от нее отстали.
Но ненадолго. Ночью ей надели мешок на голову и куда-то повезли. Сначала на вертолете, затем на каком-то судне. Сопровождающие ее люди были крайне скупы на слова. Общались междометиями, она не могла понять, куда и зачем ее везут. Было страшно, она ничего не видела, ее крепко держали чужие руки, бесцеремонно толкая то в одном, то в другом направлении. Когда она попробовала возмутиться, ей без слов надавили за ушами, да так, что она едва не потеряла сознание от боли. После этого она предпочитала молчать, послушно подчиняясь куда-то волочащим ее людям.
Но все-таки прислушиваться она не переставала. И без труда поняла, что ее перевели с одного судна на другое. Когда различила несколько слов на японском, сомнения отпали. Ее отдали в руки японцев.
Не снимая мешка с головы, новые тюремщики завели ее в трюм и посадили в один из отсеков. Мешок сняли. Дали попить и поесть. Японцы от нее не скрывались. Да и чего им было бояться? Из этой железной каморки, запаянной в днище судна, она сбежать не могла. И Роман, которого она не теряла надежды дождаться, сюда не доберется. Ему бы самому уйти от погони.
Через несколько часов после того как она оказалась на яхте, ее навестила Сэй. Наташа дремала и не слышала, как отворилась дверь переборки. Открыла глаза, что-то почуяв во сне, – и обмерла. Японка сидела перед ней на корточках, разглядывала с леденящей улыбочкой. В свете тусклого фонаря ее глаза странно блестели, ноздри короткого носа трепетали. Наверное, так каннибал разглядывает жертву, предназначенную для съедения.
Наташу трудно было напугать, особенно женщине, но тут она почувствовала, как от этого неподвижного взгляда, и в особенности улыбочки, ее охватывает ужас.
– Что тебе надо? – спросила она, стараясь говорить как можно тверже.
Японка не отвечала, лишь слегка шевельнулась, как хищное животное перед прыжком. Наташа заметила в ее руке узкий клинок, похолодела. Вспомнилась угроза Сэй, сказанная в пещере. Что задумала эта психопатка? Зачем пришла сюда с ножом в руках? Руки у Наташи были связаны за спиной, об оказании сопротивления не могло быть и речи. Если только брыкаться до последнего. Но что эти брыкания перед стальным клинком? Уметь бы бить так, как бил Роман. Но он где-то далеко, бросил ее, движимый чувством долга, и вот теперь она одна отдувается за свою непостижимую глупость.
– Как тебя зовут? – прошептала японка.
От ее шепота у Наташи зашевелились волосы.
– Наташа, – громко сказала она. – А тебя?
Японка усмехнулась, тускло блеснуло лезвие ножа.
– Сэй, – не то шепот, не то свист.
– Красивое имя, – кивнула Наташа. – Вот и познакомились. Давно пора. Нам, девчонкам, надо держаться вместе.
Сэй молчала, с прежней людоедской улыбкой глядя на нее.
«Только не молчи, – сказала себе Наташа, – говори с этой сумасшедшей».
– Послушай, Сэй. Я не понимаю, зачем вы со мной столько возитесь. Мне нет дела до ваших игр. Ссадите меня на берег, и я о вас тут же забуду.
Молчание. Жуткая улыбочка. Блеск ножа.
– У тебя милый кулончик, – сказала Наташа, имея в виду висящую на шее Сэй фигурку человека, вырезанную с большим искусством из моржового клыка. – Это что, нэцкэ? Не дашь поносить?
Внезапно Сэй в одну секунду схватила ее за волосы, рывком свалила на пол и села на нее верхом. Наташа почувствовала, как ее клещами сдавливают жесткие колени, и забилась в тщетных попытках высвободиться.
Сэй низко склонилась над ней, щекоча лицо свисшими прямыми прядями.
– Сука, – выдохнула Наташа. – Чего пристала?! А ну, слезь с меня.
Сэй сжала ей пальцами рот так, что затрещали зубы. Потом медленно разрезала ножом майку, перемычку бюстгальтера, обнажила вздрагивающие груди, чему-то засмеялась. Приложила холодное лезвие ножа к соску, пощекотала, наблюдая, как он увеличивается в размерах и твердеет. Губы Сэй раздвинулись в улыбке – и от этой улыбки Наташа забилась, как в лихорадке. Сэй нахмурилась, приставила кончик ножа к веку, надавила.
– Молтшши-и, – прошипела она.
Наташа инстинктивно зажмурилась, мыча от боли и ужаса. Господи, если ты есть, избавь меня от этой твари!
– Сэй! – послышался резкий окрик.
Давление стальных колен ослабло. Сэй неторопливо слезла со своей жертвы, вышла из отсека.
Наташа ворочалась, пытаясь подняться, всхлипывала. Вошел Одзаки, рывком поднял ее на ноги, оправил разрезанную одежду, посадил в угол.
Сэй с прежней улыбочкой смотрела на Наташу.
Одзаки вышел, запер дверь, что-то резко сказал сестре. Та засмеялась, затем голоса затихли и пропали.
В эту ночь Наташа больше не уснула. Только закрывала глаза – видела вампирские клычки и блеск узкого клинка перед самыми зрачками. До этого она держалась довольно мужественно, но после посещения Сэй почувствовала, как внутри что-то начинает мелко вибрировать, стоит ей услышать какой-то неясный звук.
Время шло медленно. Наташу дважды покормили, дали попить. Руки развязали, но дальше отсека не пустили. Вместо уборной приспособили ведро, накрытое фанерой. Было противно и страшно. Казалось, что ей навсегда суждено остаться в этом железном ящике.
Но через какое-то время за ней пришли. Услыхав шаги, Наташа, забывшись коротким сном, подхватилась, запахивая на груди майку… Шаги были тяжелые, мужские, и это несколько ее успокоило.
Как оказалось, прежде времени.
Ей вновь связали руки, нахлобучили на голову глухой мешок, не забыв завязать тесемки под подбородком, и потащили наверх, по крутым металлическим ступенькам, о которые она в спешке побила все ноги.
Новая пересадка – и очередной трюм. Здесь уже и мешка не снимали, везли так, кулем.
На какой-то рыболовецкой посудине – даже через ткань Наташа слышала густой рыбный запах – они тряслись несколько часов.
Затем двигатель заглох, наверху послышались громкие звуки. Наташе показалось даже, что стреляют. Сердце затрепетало надеждой. Это – свои, сейчас ее освободят.
За ней пришли, но, увы, не «свои». Те же, кто привез ее сюда, подняли и повели по каким-то бесконечным ступенькам и гулким переходам в неизвестность. Испытывая стыд от того, что грудь ее почти обнажена и беспомощно торчит у всех на виду, Наташа слепо волочилась за своими мучителями, мечтая лишь о том, чтобы все это быстрее закончилось.
Наконец они остановились. С нее стянули мешок, развязали руки. Наташа огляделась. Железные стены, крашенные белой краской, железный пол, потолок. Новая клетка, только побольше. В углу составлены штабелем большие ящики – хоть какое разнообразие в интерьере.
Провожатые захлопнули дверь – видно, спешили. Наташа походила по клети, вслушиваясь в звуки. Ничего не слыхать. Как в погребе. А может, и правда погреб?
Увидела не замеченное сразу окошечко под потолком, зарешеченное стальными полосками-жалюзи. Даже не окошко, а так, отдушина. Наверное, ее сунули в какое-то складское помещение. Вон и ящики стоят.
Ящики были большие, как гробы, тяжелые. На крышках, запертых на ключ, надписи иероглифами. Наташа попробовала сдвинуть один из ящиков, чтобы подтащить его к окошку и выглянуть наружу. Какое там! Ящик и на сантиметр не поддался.
Тогда она влезла на штабель и издали попробовала различить что-нибудь между полосками жалюзи. Было видно что-то голубое, расплывчатое, не имеющее контура, но что – не понять. Море? Небо? Но хоть не подвал, и то легче.
Здесь о ней словно забыли. Время шло – никто не являлся. Хотелось пить. Она постучала кулаком по толстой двери. Тишина. Приложила ухо. Показалось, что кто-то закричал. Женщина, что ли? Нет, вряд ли. Скорее всего, слуховые галлюцинации.
