Максим попытался другой рукой найти упавшую на пол ракетницу, но боль застилала пеленой глаза.
– Что? – кричал рядом Буторин. – Что, Максим?
– Ракетница! – из последних сил крикнул Шелестов.
– На кой черт? Ты ранен? Пригнись, ниже пригнись!
И тут пулеметная очередь прошла очень близко, две пули со скрежетом где-то пробили металл корпуса машины. «Только не в мотор, – думали разведчики, – только не в мотор». Оказаться посреди реки на заглохшей амфибии и стать легкой целью для пулеметчиков и артиллеристов не очень-то хотелось. Еще всплеск, разрыв – и снова всех накрыло фонтаном воды. Машину сильно качнуло, да так, что вот-вот она зачерпнет воды. Под ноги Буторину прямо под педаль что-то попало. Он сунул руку вниз и нащупал ракетницу. Пуля сбила с головы Буторина фуражку, и он ругнулся. Противоположный берег слишком медленно приближался. Теперь это понятно. Не успеть. Сейчас пулеметчики пристреляются, выпустят еще несколько мин, их возьмут в «вилку», и следующие лягут точно в машину. Все!
– Пускай ракеты, – простонал Шелестов. – Витя, пускай. Там знают…
Буторин смотрел на Шелестова, не понимая, что тот имеет в виду. Ведь никакого разговора о сигнальных ракетах при возврате через линию фронта не было. Вообще такой вариант не рассматривался при планировании операции. «Надеюсь, что Максим не бредит», – подумал Буторин и, подняв руку, выпустил вверх две ракеты. Они взвились, отражаясь в темной воде удивительным малахитовым цветом…
Еще две мины легли близко от машины, качнув ее корпус в воде, амфибия зачерпнула бортом, и нога Буторина почувствовала воду. Сначала он подумал, что это плеснулась вода, когда машина зачерпнула, но потом понял, что в корпусе пробоина, через которую машина набирает воду. И он прибавил скорость до отказа. Есть риск перевернуться при близком разрыве мины, но близкий разрыв, скорее всего, убьет всех в машине. Еще одна пулеметная очередь прошла прямо перед машиной, несколько чувствительных ударов пуль пришлись в капот. Ах ты черт… Буторин сразу стал искать признаки появившегося дыма или попытался уловить перебои в работе двигателя, но мотор тянул ровно.
И тут с советской стороны стали слышны хлопки. Следом свист мин, который уносился назад. Две пулеметные очереди сорвались с берега напротив и трассирующими линиями унеслись к немецкому берегу. Снова раздались хлопки и свист, хлопки и свист. Буторин обернулся назад. Даже в полной темноте, которая освещалась частыми вспышками от разрывов мин, было видно, что берег затягивает дымом. Минометы начали огонь задымляющими боеприпасами. Они ставили дымовую завесу.
– Ребята, вы там как? – крикнул Буторин, пытаясь померить ногой уровень воды в машине.
– Пили быстрее, – отозвался Сосновский. – Вода ледяная, сводит все тело!
– Терпите, скоро будет еще хуже, – пообещал Буторин. – Мы тонем.
– Дождешься от тебя приятных слов, – снова подал голос Сосновский. – Нет чтобы заткнуть дырочку большим пальцем ноги или вычерпывать воду ботинком. И не надо травмировать нежную психику товарищей.
Буторин понял, что случилось неладное, и обернулся всем телом. Сосновский балагурил, а сам из последних сил пытался удержать Когана. Одной рукой он держался за корпус машины, и рука была белая от холода и напряжения. Ругнувшись, Буторин полез назад, помогать Михаилу, но тот только хрипло послал его:
– Иди ты знаешь куда, Витя… к рулю иди, пока не утопил нас совсем… Я держу его.
Буторин проигнорировал слова Сосновского и схватил Когана за воротник шинели. И тут машина ткнулась передними колесами в землю. Берег был низкий, и амфибия выскочила на твердую почву, два раза дернулась и заглохла. Застонали раненые немцы, Буторин от толчка повалился назад, выпустив воротник шинели Когана и ударившись головой о рулевое колесо. Шелестов от такого толчка стукнулся головой в лобовое стекло и раненой рукой о приборную панель. В глазах потемнело от боли, но он умудрился не потерять сознание. В глазах метались искры, и рука болела так, будто ее прожигали раскаленным прутом.
Как в тумане Шелестов увидел, как к машине подбежали советские автоматчики. Буторина, который помогал Сосновскому вытаскивать из воды Когана, согнули пополам, обыскали и положили на землю лицом вниз, приставив к спине дуло ППШ. Он видел, как обыскивают самого Сосновского и уводят куда-то в темноту. С заднего сиденья бесцеремонно вытащили связанных немцев. Шелестов попытался встать на ноги и сам выбраться из машины, но он покачнулся и упал прямо на одного из советских солдат. Он грубо поймал его и оттолкнул. Максим зашипел от дикой боли и обматерил солдата на последних остатках моральных и физических сил. Он выругался с таким наслаждением, чувствуя, что вокруг свои, что он дома.
– Вот это да! – вырвалось у кого-то из автоматчиков. – Вот это загнул. Да там, что, и правда наши есть? Где этот старший лейтенант, что в окопе с нами сидел?
Шелестов лежал на земле и сжимал страшно болевшую руку. Он увидел над собой широкое лицо и улыбающиеся глаза. Человек с погонами старшего лейтенанта смотрел на него и шевелил губами. Шелестов только помотал головой. Не слышу. Старший лейтенант помог ему подняться, взвалил на себя руку Максима и буквально поволок за деревья. В каком-то окопе Шелестова несли уже двое, а потом блиндаж, свет коптилки. В нос ударил резкий запах какой-то медицинской соли или нашатыря. Рука ничего не чувствовала, но Шелестов ощущал, что с ним что-то делали. Кажется, перевязывали рану. Потом в голове прояснилось.
– Ты старший? – спросил старший лейтенант. – Вот мои документы, – поднес он к глазам Максима красную книжечку с крупными буквами Смерш на обложке. – Ты меня понимаешь, друг? Все хорошо, вы у своих, вы прорвались! Теперь слушай меня. «Тетка из Тюмени не приедет. У нее ангина. Но приедет ее дочь, она играет на виолончели». Ты понял меня, браток?
– Да, – улыбнулся Шелестов. – «Я куплю два билета на концерт в седьмом ряду. Места одиннадцать и двенадцать». Передай в Москву срочно «в седьмом ряду, места одиннадцать и двенадцать». Бумаги опечатать и под надежной охраной самолетом в Москву.
