Когда перекличка, больше похожая на собачий лай, достигла лисьих ушей, большая умная лиса затолкала щенят в глубь норы, а сама улеглась у входа, поджав хвост. Ее бока дрожали. Чтобы не бояться, она даже зажмурилась.
А вот Янис с Ториком допустили непростительную ошибку. Им бы по-лисьи затаиться в землянке и переждать, но они все медлили; может, вспомнили, что когда-то, еще совсем недавно, были лучшими разведчиками, молодыми дружинниками Ижоры? Издалека заслышав голоса, они прислушивались к незнакомому языку чуть дольше, чем следовало, и лишь потом решили отступить, но было поздно: их заметили.
Викинги засвистели, завизжали, предвкушая веселую охоту. Между стволов летели стрелы. Янис и Торик бежали что было сил, перепрыгивая через корни и кусты и кидаясь из стороны в сторону, как зайцы, неслись со всех ног и все равно уступали неутомимым норманнам в скорости.
Не сговариваясь, они бежали к поселку. Когда деревья расступились, и под ногами вместо неприметных тропок появилась широкая дорога, викинги притормозили, опасаясь засады; и только один, самый молодой, уже натянув тетиву, решил не упускать случая щегольнуть своим искусством. И правда, швед был неплохим лучником. Он пустил стрелу с колена, привычно – на высоте шеи, где у воинов кончаются доспехи, и стрела, по-пчелиному прожужжав на лету, с хрустом врезалась Янису между лопаток.
Парень споткнулся и неловко упал на правый бок. Пробежав уже вперед, Торик почувствовал неладное и остановился: увидев упавшего друга, он бросился к нему, даже не подозревая, что на него нацелено с полдесятка стрел; викинги заняли безупречную позицию за деревьями, но отчего-то не спешили стрелять.
Янис был еще жив. Он хрипел и силился достать стрелу, хотя делать этого не следовало. Если ее выдернуть, кровь хлынет в легкие, и всей жизни тогда останется не более минуты.
– Пойдем, пойдем, – повторял Торик. Раненый и вправду пытался подняться на ноги, но не мог. Он слабел и дышал все быстрее и быстрее, как будто торопился жить.
– Б-беги, дурак, – проговорил он вдруг.
Только сейчас Торик понял, что враги совсем рядом. Он слышал их голоса, но боялся поднять голову. Они приближались.
Когда копье рассекло воздух, Торик успел только зажмуриться.
* * *
В эту самую секунду Филипп вздрогнул во сне, закашлялся и открыл глаза.
Еще с минуту он соображал, где он. Вокруг было сыро и душно, как в оранжерее ботанического сада, где он с матерью гулял когда-то в детстве – среди пальм и неправдоподобно зеленых мясистых кактусов. Отчего эта картинка всплыла в его памяти, он не знал. Никаких пальм поблизости не было, а сквозь стеклянные стены виднелись все те же осточертевшие ижорские сосны и розовеющее рассветное небо.
Он лежал на циновке возле остывшего бассейна, полуодетый и грязный. Кажется, вчера его стошнило прямо в воду. Пустая упаковка из-под таблеток, украшенная цветными веселыми иероглифами, валялась рядом.
Ему так и не удалось вспомнить, как он попал сюда из просторной отцовской спальни.
Господи, как голова-то болит. Будто кто-то врезал прямо по темени чем-то тяжелым. От этого он и проснулся. Да, он проснулся от удара.
Вчера после таблеток, как обычно, его охватил беспричинный восторг, и он обнимал их обоих, и Ники, и Власика, клялся им, что скоро все-все будет хорошо, – пусть отец умер, да, умер, но ведь теперь он сам конунг, он – повелитель Ижоры, а они – его самые лучшие друзья, которых он никогда не забудет. Кажется, он все собирался купаться, но его удержали, а потом его вырвало прямо на бортик бассейна, вот позор-то. Когда эйфория развеялась, а развеялась она очень скоро, Фил впал в мрачное расположение духа. Причин тому было сразу несколько.
Вот уже несколько дней они скрывались на лесной даче. Без хозяина никто не мог включить генератор, и в доме не было даже электричества. Ники целыми днями пропадал в подвале, где у Ингвара была устроена лаборатория; при свете фонарика он возился с причудливой старой аппаратурой – но все безуспешно. Компьютеры не включались. Рация молчала на всех диапазонах.
Также Ники не поленился обыскать весь дом. Сокровищ и здесь не нашлось, если не считать нескольких разнокалиберных золотых монет, забытых кем-то у Ингвара в спальне. Документы и записи тоже пропали: Диана-охотница не оставляла улик.
На второй день после пожара они решили выбраться на разведку. Поселок был пуст; а на Перуновой поляне их ждало унылое зрелище. Мощные стационарные излучатели, замаскированные под статуи богов, были безнадежно испорчены. Подножия идолов обгорели, будто кто-то разводил под ними костры. Святовид глядел пустыми глазницами. Голова Перуна была обожжена до черноты. Он больше не напоминал Че Гевару. Скорей уж негритянского колдуна, того самого, что превращает людей в зомби.
«Перун дышал пламенем», – сказал когда-то Власик.
Вернувшись в отцовскую усадьбу, Фил в первый раз дорвался до таблеток. Зомби так зомби, чего уж там.
Теперь у него адски болела голова.
Присев на циновке, несколько минут он глядел в прозрачную, синюю воду бассейна. Взялся за полированный поручень, прижался к нему лбом. В воде уже плавали опавшие листья и еще какая-то дрянь: система фильтров давно не работала. Он поморщился.
За спиной хлопнула дверь.
– Слушай, мой ярл, – окликнул его встревоженный Власик. – Слушай: в лесу чужие. Не изгнанники. Это викинги, я знаю. Говорят по-свейски. Поднимайся, негоже тут сидеть.
– Это король Олаф, – равнодушно отозвался Фил, не трогаясь с места. – Теперь точно все, п…дец.
– Не смей так говорить.
Фил почувствовал, как его поднимают под мышки и ставят на ноги. Делать нечего, пришлось встать. Пройдя кое-как несколько шагов, он понял, что вчерашнее не прошло даром.
– Держи меня, – жалобно сказал он.
Дом возвышался перед ними, темный, с мертвыми окнами. В вестибюле было темно, хоть глаз коли, и Фил немедленно споткнулся о поваленное (им же, вчера) кресло. Тогда Власик его оставил, а сам бросился по лестнице вверх. Скрипнула дверь спальни. Очень скоро там, наверху, включился электрический фонарик, и Ники сбежал по ступенькам.
Власик догнал его, и вдвоем они выволокли упирающегося Фила на улицу. Его ноги волочились по земле.
И тут камень, вероятно пущенный из пращи, вдребезги расколотил стекло над бассейном. Вдалеке слышались треск и крики команд – похоже, пришельцы ломали ворота. Бревенчатый забор пока что держался.
Дальнейшие события развивались слишком стремительно, чтобы Фил успевал соображать, что происходит. Синхронизация вернулась в тот самый момент, когда «конкистадор», обтекаемый, черный, блестящий джип-амфибия, прогрохотал по бревнам обрушенного забора, и Фил сполз с заднего сиденья на пол. Как раз вовремя: стекло с тяжелым хрустом треснуло, и в дыру влетело кинутое кем-то копье. Наконечник врезался в кожаную спинку сиденья и застрял там. Ники оглянулся с ужасом, крутанул баранку, и «конкистадор» рванулся вперед.
Позади кричали по-шведски. Вслед летели стрелы и камни. Металл кузова гремел от прямых попаданий, как ведро, в которое прицельно кидаются гайками. Власик, сидевший рядом с водителем, хладнокровно опустил стекло и выставил в окно ствол ручного пулемета. Грохот прямо над ухом оглушил Фила, зато и стрелы как-то разом перестали стучать по кузову.
Крики смолкли вдали. Ники, склонившись над рулем, что было сил давил на газ, джип натужно ревел и еле полз на второй передаче. Вот Ник спохватился и врубил третью. Стало тише, колеса чаще застучали по корням, и сосны, одна за другой пролетающие мимо, прибавили ходу: Фил, лежа на спине, мог видеть только их верхушки. Когда джип вдруг притормозил и остановился, он решился подняться и выглянуть в окно.
Черный деревянный божок, поставленный на обочине вместо верстового знака, был почему-то вымазан кровью. Глядел он грозно и сурово, будто все еще не насытился и ждал новых жертв.
А еще на обочине крест-накрест валялись два трупа, уложенные чьей-то жестокой рукой один поверх другого. Филипп узнал разведчика Яниса – его светлая голова была неестественно вывернута, ноги свисали в канаву, – а Торик до сих пор, казалось, прикрывал друга своим телом. Копье попало ему в голову, и хорошо еще, что его залитое кровью лицо было обращено вниз. Хотя и увиденного было достаточно, чтобы покрепче зажмуриться.
