– Все необходимое было заготовлено заранее – бревна, скобы. Мне осталось только скрепить их, – сказал Игнатий. – По-видимому, этот плот предназначался для сплава вниз по реке – его строительством занимались монахи.
– Монахи? – переспросил я.
– А кто же еще?
Я не стал переубеждать его, хотя эта версия не выдерживала никакой критики. Скорее всего, плот был подготовлен людьми Богуславского для бегства из монастыря. Вместе с казной. И рассчитан он был отнюдь не на восемь человек.
Садовский тем временем поймал одного жереха килограмма на полтора и несколько форелей. Этого было достаточно, чтобы приготовить обед, плавно переходящий в ужин. Проблему огнедобычи мы решили просто, прихватив с собой ржавую жестянку с тлеющими углями и небольшую вязанку дров, наломанных из сухостоя. Железная Ладонь оказался владельцем бесценного сокровища – медного котелка. Прямо на плоту Садовский развел огонь, почистил рыбу и приготовил уху. После этого он завел бесконечный философский разговор со Спокойным о ценностях жизни.
– Сначала мы нуждаемся в деньгах, – сказал Спокойный. – Получив их, добиваемся власти. И все для чего? Чтобы завоевать любовь женщины.
– Иисус начал с любви и закончил ею, – вмешался Игнатий.
– Счастье не в деньгах, не во власти и не в любви, – резюмировал Садовский. – Счастье в спокойствии, достатке и умственной ограниченности.
Эти размышлизмы вслух продолжались бы бесконечно долго, если бы мы не причалили к берегу, распугав стайку тупоносых морских свинок. Рядом с местом нашей стоянки Светлана обнаружила живописнейшее озеро и изъявила желание немедленно искупаться. Вода в лучах заката казалась в нем кроваво-красной, а дно – усыпанным малахитом. Садовский уединился с ней. Не знаю, чем они там занимались, но над озером то и дело раздавался визгливый русалочий смех.
– Они там плещутся совсем голые, – сказала Даша, сходив на разведку. – Причем глаза у обоих завязаны...
«Он и здесь проявил недюжинную изобретательность», – подумал я о Садовском, а вслух предложил:
– Давай присоединимся к ним.
– А драки не будет?
– Нет, драки не будет. У них же глаза завязаны...
Даша не заставила себя уговаривать. В итоге наша группа разделилась: мы вчетвером, не стесняя себя одеждой, попарно резвились в озере (правда, на значительном удалении друг от друга), мастера восточных единоборств делали полезную дыхательную гимнастику, Игнатий ремонтировал плот.
Но идиллия длилась недолго. Все закончилось самым нелепым и печальным образом – занимаясь любовью в лоне вод, Садовский не заметил, как его пассия утонула. Это был тот редкий случай, когда секс может вызвать асфикцию, после которой легко захлебнуться. Садовский нырял до наступления темноты, но Светлану так и не нашел. Ему не удалось достичь дна.
– Это бездонное озеро, – сказал Спокойный. – Утопленники погружаются в глубину, затем их затягивает в грунтовые воды, и они уже никогда не всплывают. Поиски ни к чему не приведут. Идемте лучше спать, я приготовил вам горячий чай, чтобы согреться.
Но Садовский не хотел и думать об этом. Он стоял на берегу возле пьинкадо, железного дерева, глядя на остекленевшую поверхность озера, точно ожидая, что вот-вот на дне его вспыхнут рубины и покажется зеленоволосая утопленница. Я понимал его: сначала лори, теперь Светлана. Все это складывалось в какую-то зловещую картину, и хотя жена банкира была далеко не святой, действовало удручающе.
Солнце уже зашло. С гор спускался промозглый туман. Просыпающаяся в горных лесах ночная жизнь громко заявляла о себе тревожным криком птиц и сдержанным рычанием хищников. В ближайших зарослях устроили шумную возню бамбуковые крысы. Мы вернулись к костру, где нас ждал скромный ужин и котелок с горячим чаем.
Собственно говоря, это был не чай, а все тот же вырабатывающий кровь отвар, настоянный на лесных травах, которым выхаживал Игнатия Спокойный.
– Это поможет вам отрешиться от всего и быстро восстановить силы, – сказал он.
Отвар, гармонизирующий ки, действовал умиротворяюще. Меня потянуло ко сну, по телу разлилась приятная истома. Ощущение было такое, будто ты погружаешься в теплый минеральный источник, наполняющий тебя жизненной силой. Всю ночь я путешествовал по отрогам гор, парил в облаках, с легкостью необычайной перескакивал с ветки на ветку, с цветка на цветок, планировал, как белка-летяга, с вершин магнолий и кипарисов, порхал, словно бабочка, в завихрениях пассата. Не знаю, кем я был и был ли вообще существом материальным, но вскоре мои невидимые руки-крылья стали наливаться свинцовой тяжестью, дыхание участилось. Боль в запястьях и кандальный звон в ушах наводил на мысль о несвободе или о таком ее ограничении, при котором я терял способность летать. Сквозь мучительный сон стали проступать размытые очертания действительности, окрашенные во все цвета спектра, включая черный. Я проснулся. Руки мои были связаны за спиной, затылок упирался в шершавый ствол горного дуба, с которым я составлял теперь единое целое. Таким же способом были пленены и Игнатий с Садовским. Наших азиатских друзей, как и плота, я поблизости не обнаружил.
– Этот злобный ниндзя напоил нас какой-то дрянью, – сказал Садовский, заметив, что я начинаю подавать признаки жизни.
– Где Даша? – спросил я.
– Мне кажется, они увели ее с собой. Похищение Данаи. Или Психеи, не помню. Что-то с памятью моей стало.
– Что с Игнатием?
Протоиерей сидел под низеньким корявым деревцом, уронив голову на грудь.
– Спит сном праведника.
– Казну они вязли с собой, – констатировал я. – А ключ?
– Он спрятан в надежном месте. Они еще не обнаружили пропажи. Но в любой момент могут вернуться.
– Что будем делать?
– Не знаю, как ты, а я в данный момент пытаюсь перерезать веревку.
– Чем?
– Спасибо Светлане. Она оставила мне свою булавку. Я воткнул ее в рукав вместо запонки.
– Они могли нас убить, – сказал я, чувствуя запоздалый страх. – Не понимаю, почему они этого не сделали...
Игнатий сделал неловкое движение и застонал во сне. Потом с трудом разлепил веки и открыл осоловелые глаза.
– А где все?
– Любуются красотами Иравади, – сказал я.
– Все ясно...
Чело Игнатия омрачилось.
– Крепкая веревка, – озадаченно проговорил Садовский. – Настоящий морской линь.
Я пошевелил затекшими руками, стараясь нащупать пальцами узел. Завязан он был профессионально, и, чтобы его развязать, мне пришлось бы обратиться к специалисту уровня никак не ниже Александра Македонского.
– Проклятые азиаты...
Солнце уже достигло зенита. Но торопиться нам было некуда; перед лицом неминуемой вечности всякая суета выглядит недостойно.
– Братие, кто хочет, может исповедоваться, – сказал Игнатий.
– Под баобабом в ожидании завтрака, – пробормотал Садовский, мучительно скаля зубы от неимоверного усилия – он не оставлял попыток избавиться от своих пут с помощью позолоченной булавки, но, похоже, не слишком продвинулся в этом безнадежном деле.
– Покайтесь в грехах своих, – твердил Игнатий. – Ибо сие – облегчение перед смертью. Как сказал один замечательный русский философ, если Бог есть жизнь, то что такое грех, как не отпадение от жизни?
– Лев сильнее тигра? – вдруг спросил у него Садовский.
«Типично детский вопрос», – подумал я.
– Не думаю. А почему ты спросил?
– Я видел твой бой со львом – это был настоящий бой. Теперь что касается тигров... Знаменитый дрессировщик Вальтер Запашный, между прочим, утверждает, что большие тигрята когтями пробивают сковородку...
Я проследил за направлением его взгляда и увидел в зарослях молодого дуба тигра, внимательно наблюдавшего за нами. Вот он привстал, переминаясь на передних лапах, как перед прыжком, и сдержанно зарычал.
– Через послов твоих ты порицал Господа и сказал: «со множеством колесниц моих я взошел на высоту гор, на ребра Ливана...»
Игнатий возвысил голос и, безотрывно глядя тигру прямо в глаза, продолжал:
– «...и срубил рослые кедры его, отличные кипарисы его, и пришел на самое крайнее пристанище его, в рощу сада его...»
Тигр на мгновение отвлекся, к чему-то прислушаваясь.
– «...И откапывал я и пил воду чужую, и осушу ступнями ног моих все реки Египетские...»
Тигр приблизился. Садовский медленно высвободил руки (в тот момент я как-то не придал этому особого значения) и выставил вперед, как крохотную лилипутскую шпажку, позолоченную булавку. Тигр величественно перевел на него взгляд. Дуэль между ними длилась с минуту, не больше, но это была минута, в течение которой человек находится в свободном падении и, судорожно дергая за кольцо, никак не может раскрыть запасной парашют. Зверь презрительно рыкнул (клянусь, это была тигриная усмешка!) и скрылся в зарослях.
– Поседеешь тут с вами, – перевел дух Садовский и принялся распутывать веревку, которой были связаны мои руки. Провозившись с узлом добрых четверть часа, он покончил с этой канителью с помощью зубов. Затем помог освободиться Игнатию.
