– Э-э! – сказал неожиданно кто-то из рабочих. – Да он обмочился! Теперь в машине вонять будет!
– А мы его не повезем! – убежденно заявил его напарник. – У нас вон – холодильник! А его кто хочет пусть везет!
Действительно, брюки Бухгалтера начали стремительно темнеть в том месте, где они раздваивались на штанины, и даже на пол побежала предательская струйка. Перспектива близкого свидания со Щукой оказалась выше его сил.
– Это, ребята, полковнику решать, – миролюбиво заметил Чехов. – Пока что давайте его нам… Потом разберемся!
Тот, кто у псевдорабочих был за главного, без сожаления сказал:
– Да забирай, Юрий Николаевич, не жалко! Нам еще этот гроб ворочать… – И, обернувшись к товарищам, скомандовал: – Взялись, мужики!
Чехов подхватил раскисшего Бухгалтера под руку и, поглядев на меня, сделал сердитое лицо. Мне ничего не оставалось, как взять этого типа под другую руку, и под насмешливыми взглядами фальшивых грузчиков мы потащили его вниз по лестнице.
– А я куда же? – растерянно спросил Чижиков.
– Вы посидите пока у тетки, – сказал, оборачиваясь, Юрий Николаевич. – Когда понадобитесь, вас вызовут.
Бухгалтер двигался, едва перебирая ногами, повиснув у нас на руках.
– Черт меня дернул вспомнить про Щуку так рано! – ругался Чехов. – Теперь волоки его до машины!
– Ты собираешься посадить его в «Жигули»? – ужаснулся я.
– А что, думаешь, нельзя? – с тревогой спросил Чехов. – Вообще-то ты прав. Тогда придется тащить его пешком в переулок… Час от часу не легче!
Однако уличный холод немного подбодрил легко одетого Бухгалтера. Лицо его сделалось более осмысленным, и он стал тверже опираться на ноги. Чтобы привести его в чувство, я попытался завести с ним разговор.
– Помнишь меня? – спросил я добродушно. – Клиника! Ты меня дважды еще приложил. Сначала револьвером по черепу, а потом в нокаут отправил. Неужели не помнишь? Я-то хорошо запомнил! Боксом занимался? С удовольствием провел бы с тобой раунд-другой.
– Да, это было бы зрелище! – проворчал Чехов. – В левом углу ринга боксер в красных трусах, в правом углу ринга – боксер в мокрых трусах!
До Бухгалтера, кажется, начало кое-что доходить. Он стыдливо опустил глаза и увидел мокрое пятно на своих штанах. Это добило его окончательно. Он начал крупно дрожать и сквозь дрожь пролепетал:
– К-куда вы ме-еня в-ведете?
– На рыбалку. Щуку будем ловить, – безжалостно ответил Чехов. – На мокрого червяка.
– М-макс, с-сука, продал! – пожаловался нам Бухгалтер плачущим голосом.
– Мы в курсе, – сказал Чехов. – Касса-то где?
Бухгалтер затравленно поглядел на него, но ничего не ответил. Видимо, он был уверен, что, как только ответит на этот вопрос, его сразу убьют.
– Ничего, потом скажешь, – произнес Чехов. – Не нам, так Щуке.
Мы уже выходили со двора в переулок. Я невольно напрягся, тревожно оглядываясь по сторонам. За спиной у нас послышалось урчание мотора. Белый фургончик едва полз за нами, не пытаясь обгонять. Мы выбрались на тротуар.
Старт серебристого «Вольво» я отметил скорее не зрением, а каким-то звериным чутьем, и невольно оглянулся на Чехова. Тот, внезапно окаменев лицом, выпустил руку Бухгалтера и неуловимым движением выхватил из-под плаща пистолет. Бухгалтер тонко закричал и повалился куда-то вбок, увлекая меня за собой. Едва удержавшись на ногах, я услышал визг многих тормозов и мгновенно обернулся.
Белый фургончик, промчавшись в сантиметре от меня, с разгону врезался в капот «Вольво», и из него тотчас выскочили люди в рабочих комбинезонах, сжимая в руках короткие автоматы.
Из подъезда напротив еще раньше вылетела черная «Волга», и теперь она стояла впритык с иномаркой, а ее пассажиры – тоже с автоматами – брали на прицел тех, кто сидел в «Вольво». Кроме того, с противоположной стороны улицы быстро приближался еще один фургончик, из кузова которого на ходу выпрыгивали автоматчики в черных масках.
Бандиты, сидевшие в «Вольво», были ошеломлены и не пытались стрелять, хотя я видел, что у всех в руках были пистолеты. Они просто напряженно смотрели по сторонам, ничего не предпринимая.
– Всем выйти из машины! – прокричал чей-то грубый голос. – Всем выйти, оружие на землю!
После недолгой паузы открылись дверцы, и первым вышел мой знакомец Леший. Он аккуратно опустил на асфальт пистолет и поднял руки. За ним последовали остальные. Руоповцы тут же окружили их со всех сторон.
Юрий Николаевич обмяк и спрятал оружие.
– Напугался? – сочувственно спросил он меня. – Все было продумано! Я бы не позволил тебе сегодня рисковать… А вот и Аркаша! – воскликнул он, расплываясь в улыбке. К месту происшествия подъехала еще одна черная «Волга», и из нее вышел Гузеев. Хмуро выслушав на ходу доклад офицера, он подошел к нам.
– Ну, здорово, пинкертоны! – сказал он, скептически глядя на нас. – Ну, где ваш Щука? Опять какую-то мелочь поймали!
– Мелочь не мелочь, а кассир у нас! – похвастал Чехов. – Вот его и спроси, какая у него там мелочь припрятана.
Гузеев с изумлением посмотрел на лежащего человека. Бухгалтер скорчился на асфальте в позе эмбриона и для верности прикрыл лицо скованными руками. Наверное, так ему казалось безопаснее.
– И это чудо вы мне предлагаете? – с возмущением спросил полковник. – Что я с ним буду делать?
– Допросишь для начала, – сказал Чехов. – Он тебе много чего расскажет!
– А если будет молчать, пригрози ему, что выпустишь на свободу. Он этого сейчас боится больше всего на свете.
– Поднимите его! – распорядился Гузеев.
Два автоматчика, вынырнув из-за его спины, поставили Бухгалтера на ноги. Вид у него был жалкий.
– Хорош! – саркастически произнес полковник. – В машину его!
Бухгалтера увели. Остальные бандиты тоже уже сидели в машинах. Толпа вооруженных людей возле дома постепенно рассасывалась.
– Еще один свидетель в квартире сидит, – напомнил Чехов. – Там, кстати, обыск не помешает.
– Сейчас Капустина туда пошлю, – сказал Гузеев. – А вы сейчас тоже поедете со мной в управление! Ох, и отыграюсь я на вас, ребята! Раньше десяти вечера вы у меня оттуда не выйдете! Я у вас эту охоту к частному сыску отобью наконец!
Прошло несколько дней. Марина уже вышла на работу, да и мой отпуск неумолимо подходил к концу. Его остаток я решил посвятить своей давней мечте – навести в квартире идеальный порядок, чтобы потом уже никогда не нарушать его. Взялся я за это дело с жаром и составил на бумаге подробный план работы. Но тут мне сразу принялись мешать.
Едва ли не ежедневно меня вызывали на допросы в прокуратуру как свидетеля и заставляли рассказывать по десять раз одно и то же. По-моему, следователи просто от души забавлялись, выслушивая подробности наших похождений.
Доктор Заболоцкий выжил после аварии, и состояние его не вызывало опасения врачей. Однако дела его были плохи. Его обвиняли в убийстве Малиновской, и все улики были против него. Но и помимо этого убийства за ним числилось столько, что он мог угодить за решетку до конца своих дней. Грек тоже остался жив и, едва придя в себя, начал давать показания. Как выяснилось, он был весьма хорошо осведомлен о темных делишках Заболоцкого. Теперь, после смерти сестры, он не считал нужным что-то скрывать и вознамерился утопить ненавистного доктора.
Для меня походы в прокуратуру были гораздо утомительнее, чем игра в сыщиков и гангстеров. Вскоре я впал в уныние и даже охладел к своей мечте. Единственное, на что меня хватило, – это привести в порядок одежду, которая основательно загрязнилась, пока я разыгрывал из себя ищейку.
Роясь в карманах пиджака, я неожиданно наткнулся на клочок бумаги, на котором значилось несколько цифр. Мне не сразу удалось сообразить, чей это номер телефона. Однако, вспомнив, я просиял и немедленно бросился звонить. Ответил мне недружелюбный и явно простуженный голос. Это, несомненно, был он – лохматый заносчивый художник.
– Вы меня помните? – радостно воскликнул я. – Сентябрь, Петровский бульвар, девушка в синем пальто. Вы обещали продать мне картину! Помните?
– Ни хрена не помню! – заявил художник. – Но вы выезжайте – я пока буду вспоминать!
Далее он назвал адрес на Страстном бульваре и бесцеремонно отключился. Я даже не успел выяснить, как дорого он ценит свою работу. Сам я был в этом вопросе полным профаном, поэтому захватил с собой все, что у меня было, – около пятисот долларов.
Через полчаса я уже звонил в дверь коммунальной квартиры в старом доме на Страстном бульваре. Наверное, еще полчаса мне пришлось выслушивать доносящиеся изнутри голоса, надсадный кашель и звуки передвигаемой мебели. Только после того, как я позвонил еще дважды, дверь наконец открылась.
Художник был еще более лохмат, чем прежде, вдобавок он отпустил усы и бороду. Вся эта растительность вкупе с не менее лохматым необъятным свитером, болтавшимся на плечах художника, производила впечатление почти зверское. Нос у него был распухший и красный – в тон длинному шарфу, намотанному вокруг шеи в лечебных целях. Этот шарф, видимо, был у хозяина на все случаи жизни.
