Судьба такая у Пустышки.
Палач поднял воротник, прошел через темный двор к подъезду, поднял голову. Сквозь приподнятую штору нужного окна пробивался свет. Ждет.
Ждет, но как обычно открыл только после долгих переговоров через закрытую дверь. Палач терпеливо отвечал на вопросы. Терпеливо и спокойно. После разговора с Гаврилиным его неожиданно охватило именно спокойствие. Все идет так, как должно идти.
Исповедаться…
– Что случилось? – спросил Пустышка после того, как Палач вошел в квартиру, – Меня не предупреждали о вашем приходе.
– А вы не связывались по этому поводу со своим руководством? – поинтересовался Палач.
– Я не смог, – торопливо ответил Пустышка, – мне не ответили.
– Это плохо. У меня на ваш счет были большие планы.
Пустышка вздрогнул и попятился в глубь квартиры. Палачу показалось, что сквозь тошнотворные запахи квартиры пробился потный запах страха.
– Какие планы? – почти шепотом спросил Пустышка.
– Планы… – сказал задумчиво Палач.
– Да, какие планы, – Пустышка почувствовал некоторую неуверенность собеседника и немного повысил голос.
– Я хотел вас пригласить прямо сейчас в одно место.
– Какое место? Не поеду я ни в какое место. Я не обязан никуда ехать.
– Я рассчитывал, что после первого января вы сможете вернуться домой и сообщить руководству много интересного, – продолжил Палач, словно не услышав возражений, – много интересного.
– Я никуда не поеду, – Пустышка повысил голос почти до крика. – Не поеду.
– И не нужно, – сказал Палач, – полчаса назад в этом отпала необходимость.
Пустышка облегченно вздохнул:
– Ну, слава Богу.
Палач улыбнулся.
– Понимаете, – сказал он, – вчера я получил приказ убить одного человека.
– Мне это не интересно! – быстро сказал Пустышка.
– И мои люди не смогли этого приказа выполнить. По глупому, никто не мог предположить, что к ним полезет мелкая дворовая шваль.
– Мне это не интересно, – снова взвизгнул Пустышка.
– И тогда я решил все это сделать лично. И не смог. Правда, странно? Впервые в жизни.
– Говорите, что вам нужно и уходите, – Пустышка снова сник, он понимал, что происходит что-то необычное, но не мог понять что именно, – говорите, что нужно передать и уходите.
– Может быть это знак судьбы? Вы верите в судьбу?
– Уходите вон! – снова почти шепотом потребовал Пустышка и даже указал дрожащим пальцем на дверь.
– Я вдруг понял, что мне очень нужно с кем-нибудь поговорить. Вначале я даже выбрал вас…
– Нам не о чем говорить. Уходите.
– Вы совершенно правы, но мне казалось, что у меня нет выбора. А теперь выбор появился.
– Я прошу вас – уходите.
– Вы знаете такое слово исповедь?
– Испо… Что? Причем здесь это?
– Наверное, не при чем. А вот некто Александр Гаврилин считает, что именно в этом все дело.
– Не знаю я ни какого Гаврилина.
– Наверное… Я его тоже почти не знаю. Я просто сегодня подарил ему жизнь. Такого со мной не случалось почти никогда. Разве что этим летом. Я не убил девочку трех лет от роду.
– Я рад за вас, только уходите, уже поздно.
– Да нет, я успею, – холодно сказал Палач.
– Что успеете? – упавшим голосом спросил Пустышка.
– Я решил все, что нужно передать руководству через того Александра Гаврилина, которому сегодня подарил жизнь.
– Ну и передавайте.
– Но в этом случае мне не нужны вы.
– Что? Что вы имеете ввиду?..
–Вы и сами уже все поняли.
– Не надо… Я вас прошу – не надо… – Пустышка попытался еще отступить, но наткнулся спиной на стену, – нет!
– Так получилось, – сказал Палач и вынул из кармана плаща пистолет.
Пуля ударила Пустышку в грудь, но он не упал, а, оттолкнувшись от стены, внезапно шагнул к Палачу. Правая рука его поднялась, будто он хотел положить ее на плечо убийцы.
Палач выстрелил еще раз, и на этот раз пуля оттолкнула тело назад к стене.
– Исповедаться, – сказал Палач неожиданно для себя.
Наблюдатель
Все валится. Все просто рассыпается, словно замок из пересохшего песка. Нет, Гаврилин честно пытался найти выход из идиотского положения, в которое попал благодаря совместным усилиям Артема Олеговича и Палача.
Связи не было. На звонки в банк отвечала секретарша. Она совершенно не знала, где находится вице-президент, и не понимала или делала вид, что не понимает, когда Гаврилин пытался выяснить, кто может заменить Артема Олеговича.
Мелькнула надежда, что можно будет добраться до пульта, за которым неоднократно пришлось проводить ночь, но бронированная дверь была закрыта наглухо.
Самое отвратительное было в том, что время шло, Палач мог позвонить в любой момент.
– Может, назначим с ним встречу, – предложил Хорунжий, – и попытаемся его взять?
Гаврилин красноречиво промолчал, и Хорунжий подобных предложений больше не делал.
С точки зрения выполнения приказа все шло совершенно нормально. Палач сообщил о своей готовности, то, что Артем Олегович не был высшей инстанцией, Гаврилин догадывался уже давно, и его попытка убрать наблюдателя ничего не меняла. Так что, можно было совершенно спокойно проводить операцию и дальше.
В конце концов, сказал Хорунжий, до Рождества еще куча времени.
Куча времени. Целая неделя. Можно расслабиться и ждать, пока обеспокоенное молчанием и отсутствием Артема Олеговича высшее руководство соизволит нашарить в промокшем насквозь городе наблюдателя. Гаврилин и сам попытался сгоряча убедить себя в том, что это так, что никакой катастрофы нет и не будет, но…
Сам он в это не верил. А после встречи и совершенно сумбурного разговора с Палачом растаяли последние иллюзии. Что-то звенело за спокойствием Палача, словно проволока или струна, перед тем, как лопнуть от напряжения.
Когда-то у Гаврилина под пальцами лопнула гитарная струна, и в памяти осталась внезапная острая обжигающая боль и резкий, плачущий звук. Что-то Палач все-таки задумал. И уже можно было не ломать голову по этому поводу. Сам позвонит и сам все расскажет. Обещал.
День был потрачен на попытки найти выход. И потрачен впустую. Гаврилин сидел дома, все еще надеясь, что ему позвонят, если не по мобильному, так по домашнему. Хорунжий сообщил, что группа Палача из-под наблюдения ушла, расставил своих людей вокруг дома Гаврилина и уехал, пообещав что-нибудь выяснить.
Что прикажете делать? Что вообще должен делать человек после того, как его дважды… или трижды?.. за одни только сутки собирались убить и дважды целились в живот из пистолета.
Иногда хорошо помогает еда. Сесть, покушать, кровь от головы отольет, прильнет к желудку, и начнется благостный процесс пищеварения. Мысль показалась настолько соблазнительной, что Гаврилин чуть было не полез в холодильник. Потом остановился.
Есть. В смысле кушать. Отрывать зубами мясо от куска, потом все это пережевывать, потом глотать… ужас!
Вегетарианцы всех, кто ест мясо, называют трупоедами. А трупов на сегодня с меня довольно, подумал Гаврилин. И вообще, кушать, как говорил один знакомый, – это в человеке от свиньи. Лучше выпить. Тем более что всего через три часа будет очень веский повод для этого.
Новый год. Через три часа… Всего через три часа закончится этот проклятый, залитый дождями и кровью год, и наступит Новый, который вряд ли будет лучше.
Здравствуй, жопа, Новый год, как говаривал, бывало, старый приятель, человек в общем интеллигентный. Гаврилин, не включая света в комнате, подошел к окну. Темнота.
Света во дворе, естественно, не было, светились только окна домов. В некоторых были видны гирлянды елочных огоньков.
Люди готовятся к празднику. Или уже приступили. Гаврилину всегда нравился этот день. Целый год ждешь, поглядываешь на календарь – там, за последним его листком, спрятано что-то невообразимо важное. Потом – ждешь, пока ударят куранты, потом – борешься со сном до утра, а потом – потом разочарование и ожидание нового праздника.
Праздничное у меня настроение, подумал Гаврилин, радостное. А люди радуются. Им хорошо. Вот на Рождество…
Стоп. Стоп-стоп-стоп! Это почему это обязательно на Рождество? Ведь приходили же в голову мысли о том, что не обязательно Палачу дожидаться Рождества. Если прав был покойный Артем Олегович, то для достижения его простеньких целей вовсе не нужно было дожидаться Рождества. Новый год великолепно может все заменить.
Черт. А ведь действительно… Палач ведь сказал, что свяжется со мной именно сегодня. А зачем ему спешить? Он ведь знает, что у меня проблемы со связью.
