Мне многое предлагали, вспомнил он. Даже печь питерского крематория.
Впрочем, Валентин все это вспомнил без злости Оказывается, повыветрилась злость.
К тому же мне повезло, хмуро подумал он. Я хоть жив. А брат Серега убит. И Тоня убита. И друг Куделькина-младшего убит. Да и сам Куделькин, кажется, далеко не в форме.
Он фыркнул про себя — Дело! Разумеется, с большой буквы. Неужели и теперь покупают на это?
— Посмотри, — сказал он, пожалев совсем помрачневшего Куделькина. — Вон там, за столиком у окна… Там сидит человек с благородной сединой. Кто это? Сюда, кажется, не одни гомики ходят?
— Не надо, дядя Валя, — равнодушно ответил Куделькин. — Я тут знаю многих. И этого типа знаю. Это Фельтон.
— Странная фамилия.
— Это не фамилия. Это кликуха. Грязная кликуха
— И чем занимается Фельтон?
— Нарушает законы во всех доступных для него формах.
— Даже сейчас?
— Даже сейчас Видите, как он колышется? Это потому, что он уже, наверное, немного нюхнул. Если Фельтона тряхнуть, дядя Валя, из него много чего высыпется. Но у меня сегодня другое настроение. Хрен с ним, с благородным Фельтоном. Пусть нарушает. А мы выпьем.
— Давай выпьем, — согласился Валентин. — Только не гляди на кавказцев. У тебя взгляд как кипяток. У них волосы вылезут от твоего взгляда.
Куделькин напряженно засмеялся.
— Хорошо бы их погасить.
— Ну да, погасить, — в тон ему поддержал Валентин. — А потом еще перебить посуду в баре.
— Может быть… — вдруг очень трезво произнес Куделькин. — Только не в моем городе. В моем городе мы перебьем посуду сами.
— Не заводись.
— Ладно, — совсем трезво сказал Куделькин. — Я все… Я пас, дядя Валя. Сегодня мне пить больше нельзя.
— Я сам вижу.
— Может, подымемся?
— А эти? — кивнул Валентин в сторону окна.
— Если они, правда, ходят за нами, нам от них сегодня не оторваться. Пусть ходят. Считайте, это наша охрана.
— Охрану можно бы и снять.
— Их нельзя бить, дядя Валя.
— Почему?
— Нельзя, — хмуро повторил Куделькин.
Они что, тоже из компьютерной фирмы? — хотел спросить Валентин, но пожалел Куделькина.
Глава X. ТАКТИЧЕСКИЙ ГУМАНИЗМ
4 июля, Новосибирск
Ночной подъезд был мрачен, как заброшенная шахта. Пахло кошками. Мочой. Лифт не работал.
В мрачном таинственном свете единственной стоваттной лампочки, почему-то темно-красной, как в фотолаборатории, прямо над головами смутно выделялась на местами ободранной известке черная паукастая свастика.
Куделькин ухмыльнулся.
— Война…
Он все-таки здорово надрался. И настроение его гуляло вниз-вверх. Он то принимался рассказывать анекдоты, то замолкал, сопя и шумно отдуваясь.
— Лестничная война… Были войны Пунические, Столетние, а у нас лестничная. Но тоже столетняя. Не без этого. Свастику смывают, а она возникает снова. Как прорастает.
— Хулиганье?
— Да ну, дядя Валя. Я же вам говорю, война.
— Какая к черту война?
— С дедом Рогожиным.
— Что еще за дед?
— Ну-у-у, крутой дед, — протянул Куделькин, хватаясь руками за подрагивающие перила лестницы. — Считайте, почти ровесник Октября, а бегает будь здоров, хоть выпускай его на беговую сторожку. Член всех местных комитетов — от ветеранов войны до садового. Очень крутой дед. Его не трогай, он сам кого хочешь достанет. До сих пор летом сам ездит на электричке на дачу. Правда, дачу свою по старинке называет мичуринским участком, так это не все ли равно? Копается в грядках, что-то такое выращивает, прививает. И все, представьте, растет у деда. Вот он и варит, и солит, и сушит. Очень крутой дед. Живет, кстати, прямо надо мной. Этажом выше.
Хватаясь руками за перила, произнося слова негромко, с паузами, с короткими придыханиями, иногда оборачиваясь на Валентина, Куделькин-младший добрался наконец до неосвещенной площадки четвертого этажа.
Здесь он остановился у окна и осторожно глянул вниз во двор.
Куделькин был пьян, но, кажется, он все помнил. Это Валентину понравилось.
Глубоко внизу в сумрачном дворе, как в тусклом аквариуме, в свете единственного тусклого фонаря расплывчато шевелились неспокойные тени все тех же неутомимых ребят, что весь день шлялись за Куделькиным и Валентином. Бывший чемпион оказался прав —неутомимых ребят интересовал Куделькин. Именно Куделькина они водили по городу. Только теперь, доведя фигуранта до его собственного подъезда, неутомимые ребята впервые по-настоящему расслабились, закурили.
Куделькин ухмыльнулся.
— Так вот… Я опять о Рогожине… — Он и виду не подал, что неутомимые ребята внизу его сильно тревожили. — Это крутой дед. Он даже круче, чем кажется на первый взгляд. Гораздо круче. В прошлом году, например, дед Рогожин привлекался к уголовной ответственности.
— За что? — удивился Валентин.
— За хулиганство.
— В его-то возрасте?
— Так я ж говорю. Крутой дед.
Куделькин хохотнул и обернулся на Валентина, как бы проверяя какие-то свои внутренние сомнения.
— А знаете, дядя Валя, как были описаны обстоятельства преступления в обвинительном заключении на суде?
— Не знаю.
— Цитирую, — поглядывая то в окно, то на Валентина, негромко хохотнул Куделькин. — Я с приятелями это заключение выучил наизусть. Это заключение очень нравилось… — Куделькин споткнулся Почему- то он не смог произнести вслух имя Зимина. — Для нас с приятелями это заключение стало как бы… — Куделькин, морща лоб, поискал нужное слово. — Ну, как бы опознавательным знаком Как бы знаком отличия от других. Ну, понимаете, что я хочу сказать…
Валентин кивнул.
Еще раз хохотнув, негромко, почти без расстановки, как бы не зная о существовании знаков препинания, почти без пауз, как стихотворение, как один цельный текст, Куделькин процитировал:
— «Гражданин Рогожин Егорий Тимофеевич одна тысяча девятьсот двадцатого первого года рождения двадцать третьего апреля одна тысяча девятьсот такого-то года примерно в четырнадцать часов тридцать минут местного времени прибыл в подъезд дома номер такой-то на улице Орджоникидзе где постоянно проживает. На лестничной площадке первого этажа указанный гражданин Рогожин встретил гражданина Губанова Олега Ивановича одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения проживающего в том же доме Гражданин Рогожин беспричинно из хулиганских побуждений ухватил гражданина Губанова за воротник верхней одежды и в таком положении потащил вверх по ступеням, где на площадке третьего этажа постоянно проживает гражданин Губанов, вырвал из рук означенного гражданина металлический баллончик с черной краской и брызнул черной краской в лицо означенному гражданину… После этого гражданин Рогожин всячески сквернословил и беспричинно из хулиганских побуждений оскорбил нецензурной бранью выскочившую на шум гражданку Губанову Ирину Алексеевну потерпевшую и мать потерпевшего постоянно проживающую в том же доме. Продолжая буянить и сквернословить гражданин Рогожин нанес гражданке Губановой удар кулаком в левую височную область причинив при этом ссадины на левой щеке кровоподтек левой скуловой области и легкое сотрясение мозга. При попытке гражданина Губанова оттащить гражданина Рогожина от матери гражданин Рогожин беспричинно из хулиганских побуждений нанес удар кулаком гражданину Губанову в височную область причинив ему легкий ущерб здоровья…» Ну как? — ухмыльнулся Куделькин. — Впечатляет?
