Запах сена, пусть и старого, понизу пропревшего, все же вызывает ностальгические нотки. Забытым воспоминанием всплывают ощущения детства. Виктор Егорович ложится прямо в сено, расслабляется. Как хорошо здесь уснуть... И он засыпает сразу...
* * *
Алданов смотрит на часы. Двадцать минут десятого. Пора просыпаться окончательно, тем более когда будят с шумом. Вообще-то с таким треском и грохотом приличные машины не ездят... А в понятии Виктора Егоровича бывший лейтенант Абдукадыров должен приехать на приличной машине. Тем не менее грохот приближается. Более того, он замирает как раз около ворот дома, занятого чеченцами. Не беспокойство, а простое любопытство заставляет Алданова перевернуться и чуть-чуть сместиться в глубину сеновала, к дальней боковой стенке. Здесь множество щелей, позволяющих рассмотреть визитеров. И первый же взгляд заставляет слегка напрячься...
Около дома остановился старенький и весь разбитый сельскими дорогами милицейский «уазик». С правого переднего сиденья выбирается пожилой милиционер. Маленькие звездочки на его погонах трудно разобрать с такого расстояния, но Алданову кажется, что пожилой милиционер в звании старшего лейтенанта. Но это в принципе и не важно, сам Виктор Егорович хорошо знает, что в нужный момент маленькие звездочки на этих плечах могут смениться большими. То есть старший лейтенант станет полковником...
Куратор...
Куратор осматривается невнимательным взглядом, косолапя и покряхтывая, идет к калитке и громко стучит. В избе должны уже проснуться и ощериться в окна автоматами. Впрочем, суетиться причины нет. Старший лейтенант идет один, водитель остался в машине. Двигатель включен. Значит, ненадолго... Чечены умеют общаться с ментами...
К калитке выходит Зинур. Открывает. Молча смотрит на пожилого старшего лейтенанта.
– Здравствуйте, – козыряет тот. – Я, так сказать, буду местный участковый старший лейтенант Лизунов... С кем, так сказать, честь имею?
– А чего надо-то? – Зинур не волнуется и в спокойном недоумении почесывает затылок.
– Надо посмотреть, кто здесь у меня объявился, на каком основании поселился... – говорит старший лейтенант строго.
– Да дом вот купить хочу... Пока присматриваюсь...
– А хозяин где?
– Вот я сам и ищу хозяина... – зевает Зинур.
– И поселились, стало быть, без разрешения...
Зинур молча лезет в карман и вытаскивает сто долларов. Молча кладет в уже протянутую руку.
– Вот временное разрешение. Годится такое?
Старший лейтенант смотрит в ладонь, но руку не убирает. Зинур добавляет еще одну банкноту аналогичного достоинства. Ладонь сжимается.
– Годится... Надолго поселились?
– У меня квартира в Москве... Там слишком жарко... Отдохну недельку-другую...
– Добро... – соглашается старший лейтенант. – Две недели... Через две недели я приеду...
Он козыряет и косолапит обратно к машине. Зинур закрывает калитку.
Виктор Егорович провожает громыхающий «уазик» и остающееся после него облако звенящей пыли долгим взглядом. Он понимает сигнал. Появление куратора – это прямой приказ продолжать операцию. Срок дается – две недели... Эти две недели суетиться не стоит... Пусть Зинур еще поживет... Пусть поживет бывший лейтенант Абдукадыров...
Алданов снова откидывается на спину и закрывает глаза...
Он и здесь под привычным контролем...
– Воры... Кругом одни воры и взяточники... – жалуется Мансур, владелец большого хозяйства. – Чтобы хоть что-то сделать, надо взятку дать, чтобы ничего не делать, надо две взятки дать... А за работниками только следить успевай. Отвернешься – что-нибудь да стащат... Не хотят понимать, что это уже не колхозное, это – мое...
Талгат не улыбается. Его мало трогают заботы человека, которому приказано его принимать.
– Ты забываешь, что это – не твое... – сухо говорит он, проходя напрямую к дверям, словно давно знает, где ему предстоит жить.
Мансур сразу все понимает. Он всегда ждал, когда ему напомнят, на чьи деньги организовано хозяйство. И потребуют отдачи. И всегда догадывался, что возвращать беспроцентный кредит придется не деньгами... Он уже не однажды принимал у себя людей. И мужчин, и женщин... Они приезжали, жили в отдельно стоящем домике, всегда содержащемся, согласно предписанию, в порядке, а потом уезжали, и больше он про них не слышал, хотя понимал, что это были за люди. И этот приезжий, должно быть, из таких же. Хотя внешне он не похож на грубого боевика, но умеет командовать.
Мансур подчиняется и больше не жалуется на жизнь.
* * *
Басаргин нервничает. Ему ни разу не приходилось разрабатывать операцию, аналогичную нынешней. Хотя он ее и не разрабатывал. Он только подал идею, за которую сразу ухватился генерал Астахов, и стал просчитывать детали вместе с Доктором Смерть и Андреем Тобако. Они и выбрали необходимые меры. Сейчас процесс раскручивается... И Басаргин ждет, во что это выльется. Ходит по офису. Доктор с Андреем посмеиваются, перешептываясь. Им весело, потому что они представляют физиономию Талгата в отдельные моменты предстоящего действа.
– Это издевательство над человеком... – говорит японка Таку, сидя в углу рядом с Дым Дымычем. – Гуманнее просто пристрелить его...
– К сожалению, наш спутник не в состоянии отслеживать звонки с того света, – улыбается Тобако. – Иначе у нас было бы гораздо меньше проблем...
Таку не желает пользоваться городским аппаратом и сердито набирает номер на своем мобильнике.
– Лари, все в порядке? Хорошо... Работай...
Малазиец Лари ушел в свой офис следить за собственным оборудованием.
Таку убирает трубку и смотрит на своих оперативников. Джон невозмутим, словно настоящий индеец, сидящий в голой прерии у костра. Селим активно скалит зубы.
– Чему радуешься? – спрашивает Таку.
– Я подумал было... – Нигериец не в состоянии сдержать хихиканье.
– Что ты подумал?
– Подумал, хорошо бы вместо Алданова меня зарядить... Талгат от моей черной улыбки совсем с ума свалится...
Доктор с Тобако хохочут в голос.
Басаргин старается быть по-прежнему серьезным, но улыбка касается и его лица.
В чехле у Сохатого подает голос мобильник.
– Слушаю... – тихо говорит Дым Дымыч. – Так. Я понял. Спасибо...
Он убирает трубку и осматривает присутствующих.
– Что-то интересное? – спрашивает Басаргин.
– Моя агентура работает... Быстрее, чем картотека ГРУ... «Зоновские» связи... Прапорщик Тараканов мотал срок за убийство... В зоне сошелся с чеченами. По слухам, он в отрядах боевиков...
– Вот и источник информации Талгата, – делает вывод Тобако. – Информации у самого мало, но дураки всегда строят из себя всезнающих. А он знал...
– А он знал только людей, задействованных в проекте, – завершает за него Таку.
* * *
Отдохнуть!
Талгат чувствует, что ему просто необходимо отдохнуть, если не хочет, чтобы наступили более тяжелые последствия. Он уже больше суток на ногах и в постоянном напряжении всей нервной системы. Это чревато неприятностями... Встал вчера на рассвете... Не мог спать, ожидая встречи со старым Алимханом. Не знал, как встреча произойдет, какие результаты даст, и волновался. Ведь Алимхан мог просто не пожелать общаться с боевиком. Он – ветеран войны, он с гордостью свои награды носит. От такого человека можно было ожидать неприятия. А как-то иначе, насильственно, действовать против старика Талгат не решился бы из-за своего к нему уважения. Но все, слава Аллаху, прошло благополучно. И Алимхан оказался человеком, на которого можно положиться. А потом пошли неприятности. Они пришли сначала в виде непонятных звуков. Принесли опасность. Талгат хорошо просчитал ситуацию. И это спасло его. С помощью Алимхана спасло. Но нервы натянулись, стали появляться судороги в суставах. Словно током его дергает... Признаки... Или, как врачи говорят, симптомы... Он не хочет этого слова слышать... И предпочитает свою терминологию – признаки приближающегося ступора...
Потом и этот ступор будет не страшен. Если договорятся с Ахмедом Даутовым, тот сумеет вылечить. Он сотрет из памяти все воспоминания о Сохно и обо всем, что с ним связано... И даже пусть тогда не состоится новый поединок, к которому Талгат готовился, полгода ежедневно тренируясь. Пусть... Это не важно... Важно то, что порученное дело будет сделано и он сам будет здоров...
Поспать удалось немного в самолете, пока летели до Нижнего Новгорода. Но это трудно назвать сном. Просыпался часто в холодном поту... То же самое повторилось в машине, когда ехали от Нижнего сюда, в деревню...
Талгат смотрит в окно. Деревня большая, обжитая. Много людей... С одной стороны, это хорошо. Где много людей, там не так заметны посторонние. Впрочем, ерунда... Посторонних здесь заметят обязательно, потому что эти посторонние – чеченцы... Но кто может запретить хозяину принимать земляков?..
– Мансур! – зовет Талгат.
Мансур появляется сразу, словно за дверью стоял.
