Леонид не обратил внимания на взгляд, каким на него посмотрел собеседник после слова «бомба».
– Куда, кстати, твой брательник-то усвистал? Высадили нас, главное, и свалили… Чего нам тут теперь, до вечера куковать?
– У них сейчас брифинг, наверное… Ну, эти… Подведение предварительных итогов… Потом, сказал, вернется…
Из дверей вышла Надя и устало опустилась на скамейку между друзьями.
– Ну, какие новости? – осведомился Леонид.
– Все хорошо, – кивнула Курочкина, – все нормально…
– Сок. Персиковый. – Павел протянул девушке бутылку.
– Спасибо, Паш, не хочу…
– Жить буду. Долго и счастливо, – неожиданно раздался голос Бойченко.
Все повернули головы. У двери стоял Сергей. Опухоль вокруг правого глаза была чем-то обработана и внешне выглядела вполне пристойно. Казалось даже, что она уменьшилась в размерах и цвет не был столь «угрожающим». На лице в четырех местах были налеплены тонкие полоски пластыря, скрывавшие свежие порезы. Руки также были щедро украшены белыми полосками.
– Ты что, – Надя вскочила с места, – сказали же лежать…
– Ничего страшного…
– Etiam sanato vulnere cicatrix manet! [18] Серый, с этими полосками ты смахиваешь знаешь на кого? На зебру, – Леонид поднял камеру, но Бойченко закрыл объектив рукой.
– Не надо. Ты хочешь сказать, что я похож на лошадь? – на разноцветном лице Сергея сложно было рассмотреть улыбку.
– А лошадь – не зебра, что ли?
– Ну тогда на боевую зебру, – высказал свою версию Павел.
В этот момент рядом тормознул «Хаммер». Из-за руля вылез Родион.
– О, – махнул он рукой, приветствуя собравшихся, – я вижу, что вас уже выпустили… из сумасшедшего дома?
– Да мы сами обалдели, когда он вышел. Другой бы на его месте после такой «встряски» полгода из реанимации не вылазил… А этому, – Павел подмигнул Бойченко, – хоть бы что…
На пластиковом профилированном подносе, который Сергей аккуратно нес к столу, царило настоящее буйство красок, что не преминули отметить остальные участники трапезы. Столовая передовой оперативной базы неизменно радовала всех желающих перекусить. Круглосуточно любой «оголодавший» мог найти на прилавках готовые к употреблению как холодные, так и горячие блюда на любой вкус. Особой популярностью у военнослужащих, конечно же, пользовалось мясо. На втором месте в хит-параде кулинарных предпочтений стояли свежие овощи и их братья фрукты, предлагавшиеся на десерт. О напитках можно было сказать одно – молочные реки, кисельные берега. От форм и расцветок упаковок с водой, кофе, какао, чаем, молоком, соками и морсами рябило в глазах. На раздаче стояли неизменно улыбчивые и приветливые сотрудники гражданских сервисных компаний. Армия не принимала участия в несвойственных ей делах. Армия воевала. Все остальное делали аутсорсеры.
Столовая на базе могла одновременно обслужить, наверное, с тысячу человек. Впрочем, примерно столько же народу и было сейчас в просторном и прохладном помещении. Солдаты в форме, солдаты в футболках и шортах, с оружием и без, по одному или целыми ротами. Столовая кишела людьми как муравейник и гудела как улей. За хаосом и неразберихой первого впечатления уже через пять минут начинала угадываться стройная система работы этого огромного полевого пункта питания. Если по своим размерам она напоминала небольшой завод, то процесс приготовления пищи, начинающийся с момента прибытия продуктов на склад и заканчивая выставлением пустых подносов на стойку для грязной посуды, представлял собой четко отлаженный конвейер. А конвейер, изобретение великого Генри Форда, как известно, является самым эффективным способом производства.
– А запивать-то чем будешь?
– У него это… Свежий березовый сок! С мякотью!
– Смейтесь-смейтесь… – беззлобно отмахивался Сергей, держа двумя руками гигантский гамбургер с торчащими во все стороны нежно-зелеными листьями салата.
– Где это они тебе такой огромный лист салата нашли? – спросил оператор.
– А это не салат! Это лопух!
Курочкина прыснула со смеху.
– Слышь, Родион, – Бойченко проигнорировал последнюю подколку, – как там ваши парни-то? Живы, нормально все?
– Да все в норме. Ну, насколько возможно. Угрозы жизни нету.
– Значит, можно сказать, что сегодня был хороший день? – Павел ковырял вилкой в картофельном пюре.
– Ну не совсем уж хороший, конечно, но, пожалуй, можно и так сказать.
В эту секунду прямо над головами резко взвыла сирена, заставив всех вздрогнуть. Бьющий по ушам резкий звук вызывал неприятную дрожь во всем теле и вселял в душу полагающуюся тревогу. Прислушавшись, сидящие за столом поняли, что орало не только внутри помещения, но и где-то снаружи, на улице. Пульсирующий вой сирен доносился отовсюду, сливаясь в одну оглушающую и нервозную волну. Все вокруг – и солдаты, и обслуживающий персонал практически синхронно вскочили и проворно, кто как мог, полезли под столы, чем повергли в некоторое смятение русскую четверку, как ни в чем не бывало сидящую на своих местах с выражением полнейшей растерянности на лице.
– Братишка, ты это… Зачем туда залез?
Родион был единственным из всей комании, кто резво сполз со стула и, лежа на полу, продолжал совершенно спокойно доедать свою порцию омлета. Впрочем, надо отдать должное, прием пищи продолжали многие, сидящие и лежащие под соседними столиками. Зрелище было сюрреалистическое.
Сирена смолкла так же неожиданно, как и смолкла, оставив в ушах неприятный звон. Столовая вновь приобретала свой привычный вид. Люди заняли места за столами, а не под ними.
– Это был предупредительный сигнал о возможной ракетной атаке. И по инструкции мы должны укрыться, – спокойно объяснил Захаров-младший, – еще раз заорет – еще раз полезу. И вам советую.
– Эй, – обратился к ним темнокожий парень в серой спортивной футболке, снова занявший свое место за соседним столом, – в следующий раз не сидите как идиоты. Делайте, как все. Звучит сирена – падаете под стол, ясно?
– Они русские, приятель, – ответил ему Родион через плечо.
– А-а-а, ну тогда понятно, – кивнул головой здоровяк.
– Думаешь, что вот это вот, – Надя постучала кулачком по фанерной столешнице, – нас сможет защитить?
– Забыла, что ли, – тихо спросил Сергей, – как в бункере под такой столешницей пряталась…
– Я этот бункер… И вообще все это никогда, наверное, не забуду… – Курочкину даже передернуло, словно от холода, – и никогда на такие проекты больше не подпишусь… Ни за какие коврижки. Буду котяток и щеночков снимать.
– Наденька, а ты попробуй проще ко всему происходящему относиться, – вкрадчиво произнес Леонид, – все уже закончилось, а то, что было, происходило далеко, где-то там… Сенека как-то сказал…
– Леня, твою… Простите… Опять ты со своими… сенеками! – неожиданно для всех воскликнул Павел, стукнув ладонью по столу. – Какое «где-то»? Какое «там»? Ты смотришь в эту свою… дырку… На кнопочки нажимаешь, – Захаров изобразил, как оператор держит камеру, – у тебя-то, может быть, «где-то там». И начинается там, и там же заканчивается! Не, ты молодец, конечно…
Слова звучали так резко и эмоционально, что на «русский» столик стали оборачиваться соседи.
– А у нас это не «где-то». Точнее… Может и происходит там… – Павел неопределенно махнул рукой куда-то вперед.
– Эй, ты руками-то не сильно маши! – Бойченко подвинул свой поднос ближе к себе, опасясь, что Павел в порыве страсти свернет что-нибудь из еды на пол или на кого-нибудь из сидящих рядом, но тот даже не обратил внимания.
– …но остается вот тут!
Захаров ткнул себя пальцем в грудь, после чего постучал себе по темечку.
– И вот тут. Навсегда, Леня, остается. На каждый день. Все это теперь вот тут. Во всем его многообразии. В ярком цвете, сильном звуке и специфическом запахе. Ясно? Тебе легко говорить, Леня… А я там, – Павел перешел на шепот, – похоже человек пять-то точно завалил! И чего мне теперь? Никому не расскажешь. Только психиатру! «Здрасьте, Паллексеич, проходите, присаживайтесь. Что беспокоит? А знаете, доктор, я тут намедни в Ирак слетал и боевиков, бляха-муха, штук пять-шесть покрошил из пулемета… Переживаю очень. Страдаю страшно. Хотите поговорить об этом? Угу, хочу, доктор… А вы не переживайте. Представьте, что это случилось где-то там…»
Сидящий напротив Бойченко не удержался и хохотнул.
– Ой, е-мое, насмешил… – Сергей вздрогнул, видимо его «кольнула» какая-то из его многочисленных болячек, – ой…
– А ты-то что ржешь, а?
– А ты помнишь, что в самолете-то говорил?
– Что я говорил?
– «Война! Стрельба-пальба! Взрывы! Круто!» – Сергей снова рассмеялся.
За столом воцарилась тишина. Леонид, Надя и Родион молча, не мигая, смотрели на Павла.
– Серый, а ты помнишь, что ты мне сказал, тогда, в самолете?
– А что я сказал?
– Ты сказал, что я – придурок. Ты был прав. И я знаю, почему ты мне это сказал…
