– Вот так живешь-живешь, а кто-то тебя в родном подъезде из пистолета шмальнет.
– Его не из пистолета, – сказал веснушчатый Быря. – Его бутылкой замочили. Шампанское, полная бутылка. Если б пустая, то, может, и ничего, а так – глухо, наповал…
– Лучше б ее выпили, – заметил Никита. – А потом, может, и расхотелось бы убивать.
– Не расхотелось! Тот чувак ждал его… Я потом заглянул: лежит мешок мешком. И потом на ходы…
– А шо – видел того чувака? – лениво спросил Никита.
– А может, и видел…
– Не пускай мулю, – подначил Савушкин.
– Вот тебе крест от пуза! – встал в позу Быря. – Был мужик сутулый. Он выбежал из подъезда, шаткий, будто пьяный, руки об себя вытирал еще. А потом сел в коричневый «жигуль» и уехал.
– Старый мужик-то?
– Старый. Лет тридцать пять, – ответил парень. – А ты чо такой офигенно заинтересованный, автогеном лезешь? – Он косым взглядом уперся в глаза Никиты. – Мне на фиг не надо, ничего не видел… Пацаны, я чо сказал? Тут не было меня совсем…
– Лучше перебздеть, чем недобздеть – верно, рыжик? – заметил Савушкин.
Пацаны заржали…
– Пить будете еще? – спросил он у одуревших от водки пацанов.
– Ты кто? – спросил долговязый. – У тебя бабок много? Давай поделись, а? Все ништяк будет! Ну, давай, доставай, че жмешься? Ж-жалко? Ну, ты гад-д! Бабки гони, живо! С-сучара!
Он ухватил Никиту за грудки, замахнулся и тут же рухнул, скорчившись от боли. Его товарищи, уже поднявшиеся для разбоя, оцепенели. Такие классные нокауты они, несомненно, видели только в кино.
– Даже от собаки, когда ее покормишь, чувствуешь благодарность. А ты поступил хуже собаки. Ты, рыжий, отвечай, – Савушкин ткнул пальцем в грудь пацана, – как был одет убийца? Говори быстро!
– Мужик, ты чо налип? – Рыжий сложил франтоватую рогульку из пальцев.
И Савушкин сделал то, что настоятельно диктовал момент: ухватил пацана за чуб и показал краешек пистолета Макарова.
– Рассказывай, а то замочу на месте!
– Да не помню его! Длинный такой, в серой футболке и черных джинсах. Волосы длинные, на ушах торчком. А лицо какое-то коричневое, как загорелое…
– Больше никому об этом не рассказывай! – посоветовал Савушкин и, потрепав очухавшегося «предводителя» по щеке, покинул компанию.
Никто в Москве не знал, куда направлялся беглый зэк по кличке Жога. Шел он к Консулу – человеку, квартиру которого как-то пытался ограбить, но вышла осечка. Консул буквально сломал его, раздавил, и Жогин сложил лапки, как котенок, на которого слегка наступили. И сейчас, когда в душе пели соловьи и хотелось подпрыгнуть до наличников первого этажа, он, как притянутый магнитом, шел к своему спасителю, благодетелю, а скорее – повелителю…
Хозяин жил в стандартном доме на улице Беговой. Дверь долго не открывали: Жога чувствовал, что его рассматривают в глазок. Наконец скрипнуло, дверь резко отворилась.
«Ноль эмоций», – подумал Жогин, глядя в золотые очки Консула. Он испытал мимолетное желание вмять их в физиономию хозяина квартиры.
– Это я, – сказал Жогин.
– Вижу. Зачем пришел? – Губы Консула едва дрогнули, голос его рождался где-то внутри.
– Рокировку сделал в долгую сторону. Оторвался… Из Бутырки ушел.
– Тише ты, у меня посетители. Когда вляпаться успел?
– С месяц назад…
Консул оглянулся, тревожно блеснули стекла очков, но глаза остались по-прежнему равнодушными и надменными. Он подавлял одним взглядом.
– Пройди в боковую комнату и сиди там, не высовывайся! Хвост не привел?
– Нет, чистенько. Ноги чуть не переломал. – Жогу подмывало похвастать, как он «дал винта», ушел из Бутырки – невиданный случай в истории тюрьмы!
– Чистенько… От тебя за версту псиной разит.
– Так это ж тюрьмой…
Когда последний гость ушел, Консул кивком головы подозвал Жогина. На кухне, куда они прошли, он тщательно прикрыл форточку, безмолвная женщина лет тридцати поставила перед незваным гостем тарелку с пельменями. Жога жадно набросился на еду.
– Водочки бы за свободу-матушку, – хрипло выразил он пожелание.
Хозяин прикрыл дверь, пристально глянул в водянистые глаза гостя. От этого пронизывающего взгляда Жогину стало не по себе. Даже заломило в висках. Он положил вилку и сказал:
– Чего вы так смотрите?
– Ешь, – ответил Консул и отвернулся.
Уговаривать не пришлось, Жога быстро доел пельмени, выпил из тарелки жирную юшку и заметил:
– А в тюрьме сейчас шленку по камерам развозят.
– Потянуло обратно?
– Ха-ха, скажете тоже!
У Консула было прекрасное качество: он говорил мало и по существу. Фразы его, как обтесанные кубики, складывались в прочные, устойчивые строения. С ним как-то не хотелось спорить, и не потому, что он был прав, наоборот, сомнения существовали, но они разлетались, как мошкара при порыве ветра, едва Консул открывал свой тонкогубый рот и начинал вещать. Люди испытывали подспудное неудобство, как-то неловко было ему перечить, и Консул чувствовал это.
– Есть крайне важное дело, в котором ты мне поможешь, – сказал он незваному гостю. – Сегодня вечером.
Произнеся это, он оставил гостя с дымящейся чашкой кофе, сам пошел одеваться.
Как не хотелось Жогину выходить на улицу, в сладкий теплый вечер, в этот проклятый мир, который со всех сторон скалился по-волчьи. Они сели в «восьмерку» цвета луж на асфальте, хозяин резко тронул с места, развернулся, выехал на Ленинградский проспект. Он вел нервно, глядя только перед собой, будто и не было рядом беглого зека Жогина. Повернул после метро «Сокол», остановился у жилого дома.
– Теперь слушай внимательно. Пойдешь в восемьдесят четвертую квартиру, скажешь хозяину, что я жду внизу в машине. Он сядет рядом со мной, ты сзади. Ударишь его вот этой штукой по башке – оглушишь. – Консул протянул железную палицу, обмотанную тряпкой. – Потом перетащишь его на заднее сиденье, и повезем кататься. За городом прикопаем.
– А жена, семья?
– Она от него ушла.
Жогин покачал головой, выдохнул шумно воздух, будто собирался прыгнуть в воду, выставил наружу ногу, спросил:
– Мокрое дело… А что я буду за это иметь?
– Во-первых, крышу над головой вместо камеры смертников. А потом посмотрим, как с делом справишься, – тоном, не терпящим возражений, ответил Консул. – И не забудь ему улыбнуться. Улыбка располагает к открытости.
– Да я как-то и не умею…
Жога тихо поднялся на третий этаж, дверь ему открыл очкарик в спортивных штанах-пузырях, серой майке и шлепанцах. Пахнуло жареной картошкой.
– Вы к кому? – с неожиданной злостью спросил он.
Жога, как учили, выдавил улыбку, сказал, что его ждут.
– А-а, – оживился очкарик. – Я мигом, только переоденусь.
«Необязательно», – подумал Жога.
Хозяин дверь не закрыл, и Жогин профессиональным взглядом окинул квартиру. Мебель – ширпотреб, в квартире бардак. «Ясно – живет без бабы», – равнодушно оценил Жогин.
Очкарик выскочил, на ходу застегивая рубашку. «Куда торопишься, дурачок!» Жогину стало смешно.
– Черт, знал бы, что приедете, подготовился бы…
– Не стоит беспокоиться, – манерно ответил Жога.
– Сколько лет, сколько зим! – неестественно обрадовался очкарик, спустившись во двор. – И кто тебя надоумил встретиться со мной?
– А ты не догадываешься? – загадочно спросил Консул.
Встреча произошла безрадостно, да и фальшиво, и, если бы не удар по темечку, который прилежно нанес Жога, можно было бы посчитать ее совсем неинтересной. Клиент завалился, издав краткое «окк!» – что-то вроде незавершенного «о’кей». Жога взял его под мышки, перетащил на заднее сиденье, сел рядом, придерживая.
Теперь Консул вел машину осторожно, загодя тормозил перед светофорами, но как только вырвался за город, прибавил газу. Когда проезжали мимо поста ГАИ, пленник застонал, Консул приказал связать ему руки и ноги, а чтобы не кричал, Жога сунул очкарику в рот кляп из ветоши.
Остановились у забора.
– Это что?
– Кладбище! – ответил Консул. – Но мы не будем претендовать на эту территорию. Возьми в багажнике лопату и отрой яму по грудь нашему другу.
Жоге было по барабану: хоть по грудь, хоть по уши. Лопата легко входила в землю, и хоть отвык Жогин от физического труда, с задачей справился скоро. Пока он копал, Консул что-то тихо говорил жертве. Жога не прислушивался, у них свои разборки. Услышал обрывок фразы:
«Теперь ты понял, дерьмо, что за все надо расплачиваться?»
Жога измерил лопатой глубину, доложил:
– Как раз по грудь!
– Вали его туда!.. А теперь возьми в багажнике мешок с цементом, ведро, отрой ямку и сделай раствор. Вода вон там, в канаве…
Жога исполнил все в точности, как требовал хозяин, засыпал яму с пленником землей, а сверху уложил цементом. Несчастный мычал, извивался, пытаясь вылезти. Под мертвенным светом луны на кладбище даже прожженному бандиту Жоге было не по себе.
