Он набрал центральный пульт ДОС, дождался ответа дежурного по городу и, имитируя крайнее волнение, проговорил:
— Сообщите постам: по Ярославскому шоссе в направлении Кольцевой от Центра движется автомобиль «Форд-Эскорт» синего цвета, номер 323-46 МК, стекла тонированные. Идет на большой скорости. В багажнике машины оружие войсковых образцов и боеприпасы к нему. Предположительно — пять автоматов и гранатомет «РГ-6».
— Кто это говорит?! — взволнованно спросил диспетчер. — Назовите свои…
— Повторяю: 323-46 МК, Ярославская-Кольцевая, — увильнул Каменев от ответа и отключился.
Пропустив рейсовый «Икарус», он развернулся, выехал на проспект Мира и устремился к Ярославскому шоссе. «Форд» покорно тащился позади. В самом начале Ярославского, возле СТОА «Северянин» Каменев начал наращивать скорость и увлекать за собой «Форд» по крайней левой полосе, вплоть до церкви Андриана и Наталии, а потом сбросил до шестидесяти километров в час, своевременно приметив за Бабушкинским кладбищем два автомобиля ДПС и милиционеров с жезлами. Вне всякого сомнения, они получили сообщение с пульта, но если даже и нет — до Кольцевой осталось всего ничего, и там уж преследователей проверят.
Точно так все и случилось. «Форд» остановили перед автозаправкой, Каменев притормозил, не отказав себе в удовольствии полюбоваться, как из салона выволокли двоих и не меньше десятка вооруженных милиционеров облепили машину со всех сторон.
Старый Опер включил приемник и стал подпевать Филиппу Киркорову.
Частный детектив Евгений Столетник в это время еще спал.
Он лег в восьмом часу, сразу же отключился, и ему стал сниться цветной сон… Сон был цветной и страшный. За ним гнались, он убежал, попал в лабиринт, а сзади стреляли. И вот впереди — стена. Отсюда ему не вырваться. Он закричал, отшатнулся, ударился о бетонную перегородку лабиринта лбом и проснулся…
— Женя, ты что? — спросила Валерия.
Она стояла посреди комнаты с чашкой горячего кофе в руке, уже одетая, солнечные лучи с окна подсвечивали ее волосы.
— Спи, еще рано, — сказала Валерия.
— А который час?
— Восемь.
Он проспал сорок минут, но, вспомнив о Рудинской, понял, что больше все равно не уснет.
— Ты куда собралась?
— Гулять с Шерифом.
— С ним не гулять, а бегать надо, и по возможности быстро. — Женька встал, натянул тренировочные брюки. — Свяжись с Вадимом Нежиным или с кем-нибудь из «Альтернативы». — Он вышел в прихожую, достал из куртки завернутые в бумажку гильзы и зажигалку, переданную Каменевым. — Отвезешь вот это. Скажи, чтобы фотографии с микропленки напечатали срочно. Гильзы могут подождать.
— Я поняла.
— Погоди, это не все. Заедешь в агентство, возьмешь в сейфе «Кенвуд» и отвезешь Каменеву — вместе с фотографиями и «магнумом» из-под сиденья нашей машины.
Валерия сняла трубку, но, прежде чем ответил голос Вадима Нежина, Женька и Шериф успели выскочить за дверь.
Утром Нине Рудинской сделали укол барбамила, и, когда она уснула, на нее надели наушники.
«ФРОЛ. НЕ НАДО. ОТПУСТИ МЕНЯ. ФРОЛ. НЕ НАДО. СКАЖИ ИМ. ПУСТЬ ОНИ ОТПУСТЯТ. МАМА НАЙДЕТ ДЕНЬГИ. МАМА НАЙДЕТ. ОНА НЕ ЗАЯВИТ. ФРОЛ. НЕ НАДО. ПОЖАЛУЙСТА. СКАЖИ ИМ».
День был для нее ночью, а ночь — днем. Солнечные лучи не попадали в подвал. Ночью здесь горели люминесцентные лампы. Днем стояла темнота. Металлический голос в наушниках все более и более становился похожим на ее собственный.
Фрол Неледин проспал часа четыре, прежде чем татуированный рецидивист со сломанным носом сбросил его с нар. Четыре часа сна были роскошью, в первые дни ему давали поспать не больше двух. Кажется, шли третьи сутки с тех пор, как он отказался от еды. И третьи сутки молчания.
Он досыпал на грязном бетонном полу, забившись в угол и обхватив руками колени. Когда в зарешеченном окошке забрезжил свет, провернулся ключ, металлическая дверь отворилась, и вислоусый контролер рявкнул:
— Неледин, на выход!..
Он покорно встал и, пошатываясь, направился по коридору, безропотно выполняя команды: «Стоять!», «Лицом к стене!», «Пошел!»…
— Который сейчас час? — спросил он, в очередной раз уткнувшись в крашенную темно-зеленой масляной краской, скользкую на ощупь стену.
— Не разговаривать! — приказал контролер.
«В самом деле, — подумал Фрол, — я ведь дал обет молчания! Не разговаривать. Не разговаривать. До тех пор, пока меня отсюда не выпустят, не разговаривать. Зачем мне знать, который час? Не все ли равно!»
Его привели в камеру свиданий. Там его ждала сестра Валентина.
Он сел на привинченный табурет и посмотрел на сестру.
— Фрол, — заговорила она, — я нашла адвоката. Он обещает, что тебе заменят содержание под стражей на подписку о невыезде. Если ты ни в чем не виноват, то не должен сидеть в тюрьме…
«Я ни в чем не виноват, мне не нужен адвокат», — экспромтом сочинил Фрол и улыбнулся. Валентина испуганно смотрела на него:
— Ты очень плохо выглядишь… Почему ты улыбаешься, Фрол?.. Не молчи же, не молчи!
Слезы на ее глазах понравились Фролу. Раньше он никогда не смог бы представить, что она способна из-за него плакать. Ей слишком легко жилось на свете, она никогда не ставила перед собой серьезных задач, довольствовалась жизнью самки, поэтому не могла понять брата.
— Если ты не согласишься, я вызову мать и отчима телеграммой сегодня же, — прибегла к последнему аргументу сестра.
— Не нужно, — нарушил он обет молчания. — Через три дня меня отсюда выпустят. По подозрению не имеют права держать дольше десяти суток. Или должны предъявить обвинение. Пусть предъявят. Я хочу знать, в чем меня обвиняют.
— Фрол, послушай меня! — прильнув к окошку, жарко заговорила Валентина. — Дело не только в тебе, нужно найти эту девушку… Рудинскую… Адвоката предлагает детективная организация, куда обратилась ее мать. Там считают, что ты можешь помочь…
«Ах, вон оно что! — цинично усмехнулся Фрол. — Дура ты! Какая еще организация? Чем я могу помочь?.. Они хотят выдернуть меня отсюда и заставить отдать пленку! Черта с два! Через три дня я выйду отсюда, а через четыре…»
— Не слушай никого, Валя, — сказал он, пристально посмотрев ей в глаза. — И не надо ничего сообщать матери. Это ни к чему не приведет.
— Да, но эта девушка…
Фрол резко встал:
— Плевать мне на эту девушку! Я НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ!.. — Он повернулся к контролеру: — Уведите меня в камеру, свидание окончено!
Викентия Решетникова разбудил телефонный звонок.
— Викентий Яковлевич, Кокорин беспокоит. С добрым утром!..
Решетников протер глаза, не сразу даже сообразил, кто такой Кокорин, а когда сообразил — чертыхнулся: «Черт! Тебя еще не хватало с твоим Богдановичем!»
— Слушаю вас, Алексей Михайлович.
— У меня к вам не телефонный разговор. Мы можем где-нибудь встретиться? Желательно на нейтральной полосе.
«Это еще что за дела! — недоуменно подумал Решетников. Свидание он мне назначает, что ли?»
— Вы можете приехать ко мне домой.
— Это нежелательно.
«Он так говорит, будто опасается слежки или прослушивания, — еще больше удивился Решетников. — Можно встретиться где-нибудь в церкви, а заодно и покаяться».
— Назовите место, я приеду за вами на машине.
— Хорошо. Серебряно-Виноградный пруд. У церкви Покрова. В десять ноль-ноль.
— Ждите.
До встречи оставался час. Церковь была совсем близко от дома Решетникова, к тому же — по дороге в агентство. Наверняка Кокорин все рассчитал. Викентий воткнул в розетку штепсель электрического чайника и отправился в ванную. Чтобы привести себя в порядок, ему понадобилось пятнадцать минут, еще через пять он был одет и готов к выходу; вполне хватало времени, чтобы попить чаю. Он откусил бутерброд с сыром, подошел к окошку. Прирученные им голуби облепили карниз и требовательно стучали по стеклу клювами.
— Ешьте, ешьте, — раскрошил он им в форточку остатки бутерброда, — только друг друга не обижайте, Марсовы дети…
На подоконнике он заметил картонное кольцо с привязанной к нему леской — забытое Ванечкой приспособление для демонстрации «телекинеза». Решетников улыбнулся и сунул игрушку в карман, предвкушая реакцию Каменева, когда его стакан поползет по столу. То-то смеху будет!
В половине десятого, отключив пробки и проверив краны, он вышел из дому и сел в свои видавшие виды «Жигули».
Эдик Наумов уложил фотографии в сушильный шкаф, включил его и задернул ширму.
— Это для вечернего выпуска, — объяснил детективу, — срочно.
Евгений сидел в старом кресле с потертой обшивкой у окна и просматривал на свет пленку, сделанную, по уверению лаборанта, в понедельник двадцатого апреля. На кадрах были запечатлены общая панорама закройного цеха, диспетчерская фабрики, ленточно-закройная машина — все то, о чем рассказывала Рудинская в репортаже, вышедшем во вторник утром. Газеты лежали перед Евгением на столе.
