Лежащий не хотел лежать, он всячески пытался подняться на ноги и путался в ногах своих приятелей, жаждущих отомстить.
– Прекратите! – закричала проводница, откуда-то из-за спины Гринчука, но он на голос не оглянулся.
Тот из мстителей, который выскочил из купе последним, в руке держал нож. И держал его достаточно уверенно.
– Милицию позову! – крикнула проводница.
– Не стоит, – сказал Гринчук. – Мы все сейчас уладим.
Он шагнул вперед и ударил товарища с ножом. Тот как-то удивленно всхлипнул и осел на пол.
Второй, с затейливыми татуировками на всем торсе, получил тычок справа под ребра, и захрипел, кренясь на бок. Третьего Гринчук зацепил за ухо и развернул к себе лицом.
– Ты чего, падла! – взвыл обиженный.
Никто из присутствующих не разобрал, что именно сказал Гринчук, на самое ухо пассажиру, но лицо его собеседника несколько изменило выражение.
– Соберешь своих приятелей и отправишься баиньки, милый, – Гринчук наступил ногой на грудь лежащего, чтобы тот не трепыхался и не мешал беседе.
– Хорошо, – милый кивнул бы головой, но Гринчук за ухо держал крепко. – Ухо пусти.
– А, ухо… – Гринчук отпустил ухо. – Пожалуйста, пожалуйста.
Через две минуты коридор был пуст.
– Не надо ментов, милая, – сказал Гринчук проводнице. – Все можно решить спокойно.
– Ага, – кивнула проводница. – Не надо.
– Браво, – писатель похлопал в ладоши, когда Гринчук вернулся в купе. – Можно, я использую это инцидент в своем новом романе?
Гринчук запрыгнул на полку. Лег.
– Можно или нельзя? – повторил свой вопрос писатель, влезая на свою полку.
– Лучше я тебе другой расскажу. Типа, загадка. Раскрутишь – дарю.
– Ну-ка, ну-ка, – Василий подпер голову рукой.
– Значит так, – Гринчук прищурился. – Конкретный пацан со своей любовницей отправились на море. Отдохнули пару недель. Потом поехали домой. Он вылез из такси почти возле самого своего дома, и она – возле своего. Метрах так в ста. И домой не попали. Исчезли, словно испарились. Ментовка искала. Отследили все, до самой гостиницы, в которой они жили. Нашли таксиста, который их вез до вокзала. Разговаривали с проводником в поезде, нашли даже того водителя, который их от вокзала вез по домам. И ничего. Вот придумаешь, куда они подевались – можешь использовать.
– Круто заверченный сюжет, – улыбнулся писатель.
– А то. Думай, давай.
– Сейчас молодожены благодарить будут, – поворачиваясь на спину, сказал писатель.
– Молча придут, молча лягут спать и молча выйдут из вагона утром, – Гринчук цыкнул зубом. – Век воли не видать.
Молодожены молча пришли, молча легли.
Писатель показал большой палец.
– Ты думай, – сказал Гринчук и уснул.
– Гринчук! – окликнул кто-то его из темноты.
– Да.
– Зачем тебе все это? Ты же собрался уйти. Уходи.
– Я и ушел, – сказал Гринчук. – Я ушел.
Голос приближался. Гринчук огляделся, чтобы увидеть, откуда, но голос был как темнота. Он был везде. Он окружал Гринчука, вибрировал в голове и давил на грудь, как вязкая жижа.
– Ты ничего не сможешь сделать, – сказал голос. – Ничего. Ты можешь подохнуть. И потянуть за собой еще многих.
Гринчук дернулся, но темнота держала крепко.
– Думаешь, самый умный? – спросила темнота. – Думаешь, бессмертный? Тебе нужно бежать, а не лезть в драку. Бежать, пока не поздно. Бежать.
– Бежать, – на этот раз прозвучало над самым ухом, и Гринчук оглянулся.
Атаман.
– Извини, – сказал Атаман. – Не нужно было тебя втягивать. Кто ж знал, что все так…
Глаза Атамана все также были подернуты пылью. Но смотрел он в лицо Гринчуку пристально и сочувственно.
– Ничего, – сказал Гринчук, стараясь не отводить взгляд.
– Ты, главное, зла на меня держи. Нам тут с тобой вместе долго быть.
– Где?
– А вот тут, – обвел темноту руками Атаман. – Тут огня нету, врут люди. Тут только темно и страшно. Очень страшно. И обидно…
– А что так? – спросил Гринчук.
– Если бы я тогда не испугался, а поехал, как Мастер сказал, еще был бы жив. А потом все равно сюда попал бы.
– Уверен?
– А без разницы, попал ты в ад за свои грехи, за то, что душу продал или за то, что просто не крещен. А только я пожил бы еще на свете. Пусть без души… – Атаман склонил голову к плечу. – Хоть немножко…
Голос Атамана стал каким-то жалостливым, потом начал таять и сам Атаман. Уже почти растворившись в темноте, Атаман прошептал что-то, но Гринчук не разобрал. Что-то короткое. И страшное. Гринчук рванулся за ним следом и проснулся.
За окном был перрон.
– Узловая, – сказал Василий. – А я вас будил-будил, уже думал проводницу звать на помощь.
Писатель был уже одет.
– А молодожены? – спросил Гринчук.
– Уже высадились, не прощаясь и очень быстро. Вы на них, похоже, произвели сильное впечатление, – Василий отодвинулся в сторону, уступая место Гринчуку.
Гринчук надел шорты и футболку.
– Освобождаем вагон, – прокричала проводница за дверью.
Гринчук подхватил сумку и барсетку, двинулся к выходу.
– А разгадка? – спросил Василий, когда они вышли на перрон.
– Разгадка? А сам ничего не придумал? – Гринчук остановился посреди перрона, давая возможность дежурящим там таксистам предложить свои услуги.
– Бред какой-то всю ночь в голову лез, – признался писатель.
– Наука умеет много гитик, – сказал Гринчук, – что и не снилось нашим мудрецам.
– Далеко ехать? – подошел местный житель.
– Еще не знаю, – сказал Гринчук, – но куда-то точно поедем. У тебя какая тачка?
– »Опель».
– Старый?
– Года четыре.
– Ну ладно, – сказал Гринчук. – Жди. Я сейчас.
Он обернулся к писателю:
– Бред, говоришь?
– Ну, да. Это ж на них нужно было засаду устраивать. Даже две. И почти возле самого дома. Да еще и днем. Чревато.
Гринчук закинул сумку на плечо.
– Прикинь, я приехал на курорт. У меня есть бабки. Ясный перец – я поеду в тачке. Вот с таким вот красавцем, – Гринчук кивнул в сторону местного водителя, который отошел в сторону и терпеливо ждал, пока пассажир закончит болтать. – И по дороге меня вынимают вместе с моей бабой. И закапывают где-нибудь на фиг. Или заливают бетоном в какой-нибудь фундамент.
– И…
– А вместо меня до гостиницы доезжает другая пара, похожая. Живет там, со всеми знакомится, и спокойно едет обратно через две недели. Только высадившись возле дома, они ждут, пока такси уедет, и благополучно возвращаются к себе домой. И обрати внимание, на курорте их никто искать не станет. Они ведь пропали дома. Тому есть масса свидетелей.
– Несколько натянуто, – сказал писатель. – Кому это нужно?
– А жене крутого пацана, которую задрали его постоянные измены, или которая решила начать новую жизнь с другим молодым человеком.
– Но их фотографии в документах…
– А ты отличи одного курортника от другого, – усмехнулся Гринчук. – Нужно, чтобы они были только чуть похожи. Искать-то будут от обратного – не ехали ли с вами такие вот люди? Вася Пупкин и Надя Крупская. В гостинице понятно – жили. Из отеля – ехали. На такси – ехали. В поезде – так вообще друг друга называли нежно Васечкой и Пупсинькой. Попробуй не опознай. Ладно, я пошел.
Гринчук пожал протянутую руку и двинулся к ожидающему водителю.
– Так где едем? – избегая стремного «куда», спросил водитель.
– Где тут у вас почта на вокзале?
– Там, – ткнул пальцем водитель.
– Вот туда вначале и пойдем, – заявил Гринчук и посмотрел вверх, в небо. – Утро сегодня очень многозначительное, не находишь?
Водитель глянул мельком туда же и дипломатично пожал плечами.
И Гринчук вдруг вспомнил, что ему во сне на прощание сказал Атаман. Твою мать, пробормотал Гринчук и сплюнул. Не был он человеком суеверным, но когда во сне покойник говорит такое.
До скорого свиданья, сказал Атаман.
Сильнее всего хочется спать между четырьмя и пятью часами утра. Это биология, и как бы человек не старался – от него почти ничего не зависит. По этой причине всяческие диверсии, налеты и прочие агрессивные действия планируются на это время. К шести часам наступает некоторое облегчение. Сон уже не вырубает, как обухом, а остается легким туманом в голове и странной слабостью во всем теле. Не уснув до шести, можно уже продержаться до следующей ночи. Но какого хрена нужно над собой так издеваться. И позволять издеваться другим.
В этом смысле Котик и ворчал последние два часа. Что за жизнь пошла, блин! То они носятся по вокзалам, разыскивая Левчика, не спят. Теперь вот всю ночь пришлось пасти дом, и не кого-нибудь, а самого Мастера. А он, сука, своих стрелков нагнал…
Стрелки Мастера тоже хотели спать. И тоже не понимали, что произошло, и почему они должны быть готовы стрелять по своим же, знакомым пацанам. И как, вообще, эти козлы решились наехать на Мастера?
Мастер вызвал десятерых. Пятеро всю ночь просидели во дворе, за сараем и пристройками, четверо были в доме у окон, а один, с пулеметом, на чердаке. Все были людьми опытными, со стволами обращаться умели, тут Мастер был спокоен. Этот бой он выиграет. Но если действительно начнется война…
