Глеб прошелся по гаражу, бесцельно трогая разные предметы и заглядывая в темные углы. Ничего интересного он здесь не обнаружил, да и не ожидал сюрпризов: кто же станет прятать в гараже картину, которой больше пятисот лет? Какой-нибудь тихий сумасшедший, помешавшийся на да Винчи и плохо соображающий, на каком свете находится, может, и стал бы. Но у тихих сумасшедших не бывает таких гаражей; у них, как правило, вообще ничего не бывает, кроме старушки мамы, которая проверяет, застегнута ли верхняя пуговка на их рубашке, кормит их с ложечки и вытирает слюни...
Он заглянул в яму, но и там не было ничего, кроме гладких оштукатуренных стен, чистого бетонного пола да пары осветительных плафонов, забранных стальными решетками.
На этом осмотр загородного дома доктора Дружинина можно было считать оконченным. Пользуясь отсутствием хозяина, Глеб облазил его весь, от чердака до подвала, но единственным, что он нашел, была современная операционная на втором этаже, выглядевшая так, словно ею никогда не пользовались. Эта операционная, а также гараж с тисками, сверлильным станком и прочими совершенно ненужными доктору Дружинину предметами характеризовали его как человека в высшей степени запасливого, хозяйственного и предусмотрительного. Операционная... Ну что – операционная? Может быть, ему просто приятно иногда зайти туда, постоять среди всех этих автоклавов, ламп и столов с подогревом – просто постоять, наслаждаясь сладким, упоительным чувством собственности. Вот, дескать, все это – мое, и ничье больше, и, если придет день, когда все это понадобится, оно – вот оно, под рукой, в полной боевой готовности...
С точки зрения среднестатистического обывателя это выглядело не совсем нормально, но ведь среднестатистических людей не бывает в принципе, а уж пластический хирург Дружинин и вовсе не подходит под это определение. Он – личность сложная, выдающаяся, а следовательно, имеет полное право на маленькие причуды.
Глеб вспомнил собственный тайник с оружием. Тоже причуда, особенно если учесть характер дел, которыми он в последнее время занимается. Для такой работы вполне достаточно пистолета, самого обыкновенного отечественного "Пимки" – ПМ. Но в потайном сейфе агента по кличке Слепой до сих пор хранился арсенал, с которым, если выбрать хорошую позицию, можно отбиться от целого батальона... Ну и как это должно выглядеть с точки зрения среднестатистического обывателя? Какой из двоих чудаков, с его, обывателя, точки зрения, хуже и опаснее – хирург Дружинин или стрелок Сиверов? Оба хороши, конечно, но Сиверов, наверное, покажется обывателю страшнее...
"Странная параллель, – подумал Глеб, стоя над пустой ямой. – А впрочем, не такая уж и странная, если хорошенько подумать. Если что-то и отличает нас с доктором Дружининым от так называемых обывателей, так это вольное обращение с человеческими жизнями: он убивает людей, и я их тоже убиваю. Что? Причастность Дружинина ко всем этим убийствам не доказана? Ну, ребята!.. Пусть-ка кто-нибудь попробует доказать мою собственную причастность хоть к чему-нибудь. Если на то пошло, меня вообще нет на белом свете, а я – вот он, стою посреди чужого гаража со стволом в кармане и придумываю, как бы это мне половчее ущучить хозяина, отобрать у него краденую картину и прострелить ему, мерзавцу, башку, чтоб неповадно было картины воровать... А картина и все остальное – его рук дело. Я это нутром чую, прямо как старлей Серегин. Уж очень много странностей вокруг доктора Дружинина – слишком много для законопослушного пластического хирурга..."
Где-то неподалеку залаяла собака. Лай показался Глебу знакомым.
– Альма, – одними губами произнес он, – шла бы ты, собака, домой.
Альма не послушалась – ее лай раздался снова, уже намного ближе, и тут Глеб расслышал сквозь него негромкое ворчание двигателя, работающего на малых оборотах, и шорох протекторов по мокрому асфальту подъездной дороги. Он насторожился, вслушиваясь в приближающиеся звуки, и потянулся за пистолетом, но тут же отдернул руку, подумав: а в кого, собственно, я собрался стрелять?
Шорох шин смолк, но двигатель продолжал негромко урчать где-то совсем близко – едва ли не прямо за забором загородной резиденции господина Дружинина. Потом противно заныл электромотор, залязгало, неохотно расходясь в стороны, железо, и Глеб понял, что это открываются въездные ворота в кирпичном заборе – те самые, автоматические, которые участковый Серегин считал признаком небывалого, неприличного, явно криминального богатства.
Как только Глеб это сообразил, ожили электромоторы внутри гаража. Пластинчатые стальные ворота дрогнули и медленно поползли вверх. Их нижний край оторвался от бетона всего лишь на пару сантиметров, а Глеб уже сидел, скорчившись, на дне ямы, в том ее конце, что был ближе к воротам и где сидящий за рулем человек не смог бы его заметить даже при всем своем желании.
Положение складывалось незавидное, а главное, было непонятно, откуда оно вдруг взялось, это положение. Перед тем как отправиться сюда, Глеб поинтересовался расписанием доктора Дружинина и узнал, что у того на сегодня назначена довольно сложная и продолжительная операция. Неужто справился раньше времени? Или это вообще не он?
Ворота открылись до конца, стоявшая за ними машина газанула, взвизгнув покрышками по мокрым бетонным плитам двора, и, сбросив обороты, тихо вкатилась в гараж. Она двигалась задним ходом, и это был вовсе не громадный золотистый "додж" Дружинина, а маленький округлый ярко-желтый "пежо-206", удобный и экономичный городской автомобильчик, за рулем которого мужчина, да еще такой солидный и обеспеченный, как Владимир Яковлевич, смотрелся бы довольно странно.
"Пежо" осторожно пятясь, вполз на яму, на мгновение озарил ее мрачным кровавым отблеском тормозных огней, и его двигатель замолчал. Глеб услышал характерный звук, с которым водитель затянул ручной тормоз, затем щелкнул замок левой дверцы, и на бетонный пол в нескольких сантиметрах от лица Сиверова ступила нога.
Глеб удивленно приподнял брови: нога была женская, в черном немодном, но практичном сапоге на низком квадратном каблуке. Слегка забрызганное грязью голенище было до половины прикрыто полой длинного пальто. Оно было из толстой шерстяной ткани в мелкую черно-белую елочку, и Глеб подумал, что уже не помнит, когда такая расцветка вышла из моды.
Вслед за первой ногой, как и следовало ожидать, появилась вторая. Машина качнулась и немного приподнялась на амортизаторах, избавившись от груза. Негромко клацнула, захлопнувшись, дверца, и старомодные черные сапоги двинулись прочь от автомобиля, но не к двери, через которую Глеб проник из дома в гараж, а куда-то в угол – кажется, к стеллажам с инструментами.
Когда женщина дошла до стеллажей, она стала видна Глебу почти целиком – прямое и длинное, как кавалерийская шинель без хлястика, старомодное пальто, полностью скрывающее фигуру, черные сапоги на низком каблуке и больше ничего. Сапоги на глаз были размера этак сорок первого или даже сорок второго, так что под всем этим нарядом мог скрываться кто угодно, в том числе и сам доктор Дружинин, решивший, как некогда глава Временного правительства Керенский, бежать из Питера в дамском платье.
При всей своей абсурдности мысль эта показалась Глебу не лишенной смысла. В конце концов, что могло понадобиться какой-то плохо одетой и явно не блещущей молодостью и красотой тетке в гараже неженатого доктора Дружинина? Что она там делает возле полки с инструментами? Глеб довольно внимательно осмотрел полку и мог бы поклясться, что там нет ничего интересного.
Он вытянул шею, стараясь рассмотреть незнакомку получше, и едва не зашипел от боли, коснувшись виском горячего глушителя. Рассмотреть ему так ничего и не удалось – для этого нужно было выбраться из-под машины с риском быть замеченным.
Ему были видны только локти женщины, которая, казалось, что-то искала на одной из полок. Приглушенно стукнуло железо, раздался знакомый скребущий звук, какой бывает, когда кто-то пытается на ощупь попасть ключом в замочную скважину, затем послышался едва различимый металлический щелчок, и Глеб беззвучно ахнул: снизу доверху набитый железом, явно дьявольски тяжелый стеллаж легко и бесшумно повернулся вокруг невидимой оси, открыв спрятанный за ним темный дверной проем.
Щелкнул выключатель, и темный проем осветился. Глеб увидел кусочек наклонного бетонного потолка и треугольный клочок неоштукатуренной кирпичной стены. Женщина без колебаний вошла в узкий проход и начала спускаться – по лестнице, надо полагать, поскольку наклонных пандусов такой крутизны в природе не существует. Глеб успел разглядеть прямые, казавшиеся чересчур широкими из-за поролоновых вставок плечи и черную шляпку, похожую на перевернутый цветочный горшок. Дама казалась довольно высокой; Глеб представил, каково ей было сидеть за рулем крошечного "пежо" в этой своей шляпке, и порадовался, что родился мужчиной и что времена, когда считалось неприличным появляться на людях без цилиндра, давно канули в Лету.
