Он прислушался. Подошвы старомодных черных сапог размеренно шаркали по ступенькам, и Глеб заметил, что считает шаги. Он насчитал восемнадцать ступенек, и только после этого там, внизу, негромко скрипнула дверь.
Сиверов одним плавным бесшумным движением выбросил свое послушное тело из ямы и скользнул к потайной двери. За ней, как он и предполагал, открывался длинный наклонный проход, довольно крутой, с бетонным потолком и грубыми кирпичными стенами. Из-за крутизны этого потайного лаза низ лестницы был ему не виден; Глеб прислушался, ничего не услышал и решил рискнуть.
Он боком проскользнул в полуприкрытую дверь, мимоходом отметив про себя, что замок здесь серьезный, так называемый крабовый, фиксирующий подвижный стеллаж аж в восьми точках – по две сверху, снизу и с боков. Такие замки не ставят на двери чуланов для веников и швабр или погребов для хранения картошки. Да и какая к черту на дружининском газоне может быть картошка? Здесь для нее не та почва, не тот климат и, главное, не тот человек. За время, необходимое для окучивания пары картофельных грядок, доктор Дружинин может заработать столько денег, что их хватит на приобретение пары "КамАЗов" отборной картошки. И даже, если подумать, вместе с самими "КамАЗами". Только на кой черт ему такая прорва картошки, не говоря уж о "КамАЗах"?
Развлекаясь подобными рассуждениями, Глеб тихонько спустился по лестнице и обнаружил еще одну дверь – тяжелую, железную, без затей выкрашенную грязно-рыжей половой краской и оснащенную мощным засовом. Дверь была полуоткрыта, засов отодвинут, и в его проушине торчала дужка здоровенного амбарного замка, откуда свешивалась, тихонько покачиваясь, внушительная связка ключей. Глеб посмотрел на эту связку, жалея, что у него нет при себе пластилина: несколько слепков открыли бы ему беспрепятственный доступ в этот гостеприимный дом в любое удобное для него время.
Отбросив пустые сожаления, он осторожно просунул голову в щель и осмотрелся. Его взору открылось квадратное помещение с низким беленым потолком и неровно оштукатуренными стенами. В одном углу стояла голая солдатская койка с рыжей от ржавчины и наверняка очень скрипучей панцирной сеткой, в другом виднелся древний, но несокрушимо крепкий раздвижной круглый стол, какие выпускала отечественная промышленность где-то в пятидесятых годах прошлого века. Под столом стоял одинокий, явно знававший лучшие времена табурет, а на столе, придвинутый к самой стене, скучал переносной телевизор с покрытым толстым слоем пыли экраном. Рядом с кроватью стояла обшарпанная больничная тумбочка с настольной лампой без абажура, в полумраке открытой ниши непристойно белел унитаз без сиденья, а рядом с нишей к стене была привинчена жестяная раковина умывальника. Здесь было голо, уныло и грязновато, на бетонном полу валялся какой-то мелкий мусор, тянувшиеся вдоль стен трубы обросли мохнатой грязью и паутиной, и вообще данное помещение производило довольно тягостное впечатление, напоминая заброшенную тюремную камеру.
В дальнем углу виднелась еще одна приоткрытая дверь, на этот раз вполне обыкновенная, деревянная, из которой на замусоренный пол неосвещенной камеры падал косой треугольник тусклого электрического света. Оттуда слышалась какая-то глухая возня и позвякивание – то металлическое, то вдруг стеклянное. Идти туда было рискованно, а не идти – глупо: это лишило бы визит сюда всяческого смысла. Ну, потайной подвал, переоборудованный под жилье... Что это дает, что из этого следует? Да ничего! Подумаешь, койка и унитаз! Может, Дружинин – параноик и оборудовал себе здесь персональное убежище на случай бомбардировки окрестностей Питера чеченской авиацией!
Приняв решение, Глеб бесшумно, как тень, двинулся вперед. Вскоре он был уже возле двери, откуда падал свет, и подглядывал в щель рядышком с дверной петлей.
К счастью, эта позиция оказалась достаточно удобной, чтобы ему не пришлось просовывать голову в соседнее помещение. Щель была шириной сантиметра полтора, и сквозь нее Глеб увидел комнату, очень похожую на ту, в которой находился. Разница заключалась лишь в меблировке; всего он по вполне понятным причинам увидеть не мог, но и увиденного ему хватило, чтобы очень удивиться.
Посреди комнаты стоял обыкновенный кухонный стол, накрытый видавшей виды зеленой больничной клеенкой, а над ним с потолка свисала старая бестеневая лампа, какую можно было увидеть в любой операционной лет двадцать назад. На ее белом жестяном корпусе виднелись черные пятна отбитой эмали, зеркала рефлекторов потускнели, но с виду лампа пребывала в рабочем состоянии.
На столе, прямо на клеенке, стояла объемистая картонная коробка, откуда как попало торчали закрытые резиновыми пробками горлышки каких-то медицинских склянок, герметически запечатанные мотки стерильных бинтов и еще какие-то пакеты из вощеной бумаги, имевшие сугубо медицинский вид. Женщина, приехавшая на "пежо", то появляясь в поле зрения Глеба, то снова исчезая, складывала в ящик все новые медикаменты и, кажется, даже кое-какой инструмент – Глеб пришел к такому выводу, услышав глухое металлическое бряцание, которое издал один из марлевых свертков, когда его положили в коробку.
"Эвакуация, – понял Глеб. – Дорогой доктор учуял запах жареного и решил, пока не поздно, прибраться в доме. Если б мог, он бы, наверное, и операционную со второго этажа вывез. Только куда он ее повезет? И почему, интересно, у него этих операционных две? Которая из них настоящая – та, в которой хранится весь инструментарий, больше похожая на разделочную мясного павильона, или верхняя, оборудованная по последнему слову техники, но выглядящая нежилой?"
В это время у него под ногой предательски хрустнула цементная крошка. Звук был совсем тихий, но женщина в операционной замерла и насторожилась. У нее было длинное худое лицо с бледными и тонкими, почти незаметными губами и бесцветными водянистыми глазами под тонкими дугами выщипанных в ниточку бровей. Сейчас эти глаза неотрывно смотрели на дверь, за которой прятался Глеб, а рука, выпустив похожую на обрывок пулеметной ленты упаковку одноразовых шприцев, скользнула в глубокий карман пальто. Жест был очень характерный, но Глеб не придал ему особого значения: ну что там у нее может быть в кармане, у этой тетки? Перцовый баллончик или электрошокер, а то и вовсе мобильный телефон, почти наверняка бесполезный в этом склепе...
Он был так в этом уверен, что очень удивился, когда женщина вынула руку из кармана. В руке у нее был пистолет – старый, когда-то, видимо, крепко пострадавший от ржавчины, но старательно вычищенный "парабеллум" самого зловещего вида. Это было неожиданно, но еще более неожиданным Глебу показалось поведение почтенной дамы. Вместо того, чтобы дрожащим от испуга голосом крикнуть: "Кто здесь? Предупреждаю, у меня пистолет!" – или что-нибудь в этом же роде, тетка умело и привычно оттянула затвор, хищно сгорбилась и скользящим шагом двинулась к двери, держа палец на спусковом крючке.
Пистолет, эта хищная походка крадущейся пантеры и в особенности спокойная, холодная сосредоточенность, которую выражало ее лицо, пребывали в разительном несоответствии со старомодными сапогами, нелепым пальто и дурацкой, похожей на цветочный горшок шляпкой. Дамочка оказалась с большим сюрпризом; Глеб решил, что смотреть ему здесь больше не на что, и тихонько попятился назад. Под его ногой опять что-то хрустнуло, и Слепой понял, что дело дрянь, за долю секунды до того, как древний "парабеллум" оглушительно ахнул.
Пуля пробила навылет хлипкое дверное полотно и с отвратительным визгом полоснула по стене, наполнив воздух едкой известковой пылью. "Чокнутая", – подумал Глеб, выскакивая на лестницу. По дороге он зацепился за прислоненный к стене у двери старый, облезлый веник, разбросав скромно прятавшуюся под ним горку мусора. Какой-то грязный листок бумаги, поддетый носком его ботинка, вспорхнул в воздух, как живой, пару раз лениво кувыркнулся, скользнул по штанине Глебовых брюк и улегся на подъеме ступни. Глеб с лязгом захлопнул железную дверь, задвинул засов и услышал, как в стальную пластину с той стороны с колокольным звоном ударила еще одна пуля. Железо вспучилось похожим на прыщ бугорком, но дальше этого дело, слава богу, не пошло.
Глеб немного постоял, привалившись плечом к кирпичной стене и переводя дыхание. Чертова тетка с той стороны барабанила в дверь кулаками, каблуками и, кажется, даже рукояткой пистолета. "Выпусти меня отсюда, подонок! – глухо доносилось оттуда. – Выпусти сейчас же!"
– Ага, – негромко сказал Глеб. – Чтоб ты мне голову прострелила. Слуга покорный!
Он опустил глаза и увидел бумажку, которую невольно прихватил с собой из подвала. Когда-то бумажка была сложена вчетверо, и теперь она накрыла его ботинок линией сгиба кверху, как миниатюрная туристская палатка. На ней не было ничего кроме серого отпечатка чьей-то подошвы. Глебу стало интересно, что там, с другой стороны, он наклонился, поднял бумажку и посмотрел.
