Теперь Паша, к моему удовольствию, негодующе оторвал от стула зад. Со стола покатились стаканы.
– Да задрал ты своим долбаным магнитофоном! Ты у меня в гостях, понял? Я – сыщик, а не какое-нибудь мурло с Лубянки.
– Не обижайся. Опер – он всегда на работе, верно?
Паша сказал, что записывать не будет, потому что у него феноменальная память – независимо от обилия выпитого. Но, вскоре поняв, что информация тоже обильная, поплелся за ручкой и бумагой.
До рассвета я рассказывал Паше о непотопляемом Лао, который просчитывает и организует новые маршруты транзита наркоты в Россию, в СНГ и прочее зарубежье и создает под этот бизнес фирмы-прикрытия. Я дал исчерпывающие характеристики моим заклятым друзьям Шамилю Раззаеву и наемному убийце Джону Вераксе…
Как написали бы в газетах, «даже видавший виды майор милиции Баздырев был шокирован, узнав, что террорист, находящийся в международном розыске, спокойно посещает казино в Москве, а киллер, у которого руки по локоть в крови, разгуливает по столичным улицам в шикарных костюмах, не боясь быть узнанным».
Признал, признал Павел Самсонович, что информация моя просто убойная. Особенно после того, как я дал под запись номера телефонов «озвученных фигурантов», возможные адреса «стойбищ» и перечень «статейных» дел.
– Значит, говоришь, террорист в рулетку режется, а у Джоника руки по уши в крови?
– Ну что, выторговал я теперь в благодарность за все презумпцию? – поинтересовался я.
Паша разлил остатки водки и веско заметил:
– Мы не на торгах.
– Ну, согласись, моя информация на досрочное звание подполковника милиции тянет?
– Я тебя сниму с оперативного наблюдения. Скажу, что мой источник сообщил, что ты покинул территорию России. Короче, слинял.
Мне еще осталось навести тень на Марию. Но что-то остановило… Нет, не сердце защемило, просто жалко стало эту дуру. Да и сам я дурак, вляпался, и пошло-поехало: война – не война, любовь – не любовь, беда – не беда. Женщина, назвавшая меня флюгером. Да бог с ней… Может, я и «флюгер», но который сам разворачивает направление ветра. Сменивший кожу – да никому не верит. Не верил я и Баздыреву. Только предполагать можно было, какую нежданную пакость готов устроить мне «лучший кольщик Москвы». Работа у него такая…
– Хозяину дома надо делать подарки или перед приходом, или перед уходом, – решил я выложить последний козырь. – Специально для тебя, Паша, просто шикарная «палка»… Слушай внимательно. Мой лучший друг Лао недавно приобрел черный камешек – бриллиант неслыханного размера. И скоро повезет его в Таиланд, чтобы продать, скорей всего, нашим «интуристам». На таможне, я думаю, надо сделать ему теплый прием.
Мой последний подарок правоохранительным органам Баздырев оценил неадекватно:
– Эх, жаль, водка закончилась…
А потом совсем трезво спросил:
– Напомни, какого числа тебя взяли за ж… в полицейском кафе, когда ты пришел туда слезы проливать?
И я в который раз рассказал, как меня задержали бойцы физзащиты налоговой полиции, как допрашивали «ихние контрразведчики», чего я говорил и от чего отнекивался. А вот насчет того, как потом он сам меня «колол», Паша попросил: «Не концентрируй, все помню».
…Был вторник, день, 20 мая 2003 года. Ностальгическое чувство занесло меня в кафе, где в качестве налогового полицейского я не раз пивал водку в кругу сослуживцев. Ностальгия – смертельно опасное чувство. Она притупляет инстинкт самосохранения и способности человека ощущать опасность, адекватно воспринимать мир. Хуже того – ностальгия изъедает душу, подобно раковым метастазам.
Но рядом не было умного человека, который бы посоветовал найти собутыльников для задушевного разговора в ближайшей пивной…
Закурив последнюю сигарету из третьей опустошенной пачки, Баздырев подпер голову кулаком и надолго задумался. Потом он тяжко посмотрел на меня и молвил:
– Распоряжение по поводу оказания содействия по изменению внешности было секретным или даже сов. секретным. Это факт. На офицеров заводится два личных дела. Одно хранится в военкомате на случай призыва по мобилизации на третью мировую. Верно? Верно. Секретное распоряжение по факту твоего участия в оперативно-розыскной деятельности не могли отправить в личное дело, которое хранится в Министерстве обороны. В МВД твоего личного дела никогда не было. Значит, Вовка, это распоряжение о реконструкции твоей кожи-рожи должно было отправиться прямиком в налоговую полицию, в центральный аппарат, и там осесть в твоем первом личном деле. Документ этот делается строго в одном-единственном экземпляре. Ясно?
– Без тебя знаю, – заверил я.
– Поясняю, налоговая полиция являлась субъектом оперативно-розыскной деятельности. Значит, эта гумага (произнес он на свой манер) хранится в архивах Федеральной службы налоговой полиции. И, когда в марте нынешнего года президент расформировал ее, весь архив благополучно складировали и опечатали.
– И где теперь искать эту «гумагу» – в залежах протоколов по налоговым недоимкам?
– Не торопись, искать тебе не придется, – заметил Паша. – Все уже найдено. Твои лучшие друзья из налоговой полиции максимум на второй день после твоего задержания имели в руках этот самый документ о проведении спецмероприятий по защите свидетеля в отношении бывшего сотрудника налоговой полиции В.И. Раевского. Все очень просто. И, наверное, изрядно повеселились, представив ближайшие перспективы твоей жизни, если они припрячут эту бумажку.
– Что они и сделали, – без особой радости отреагировал я. – Ведь они могли и уничтожить документ.
– Не думаю. Скорей всего, они спрятали твое личное дело в каком-нибудь спецхране или изъяли сам документ – определили на хранение в секретном архиве…
За окном забрезжило морозное утро. Пора было прощаться. Мое призрачное существование ни на йоту не приблизилось к тому, чтобы я стал сущим.
Я взял на руки спящую Паттайю, она открыла глаза, светлая улыбка озарила ее лицо.
– Куда мы идем?
– Спи…
Баздырев спустился вместе с нами. Утреннее солнце ослепило. И вместе с его лучами, шумом улицы ушли ночные химеры и страхи.
Оценив мою шаткую походку влюбленного верблюда, Баздырев сказал:
– Давай-ка лучше я сяду за руль. Остановит гаишник, а ты с выхлопом…
Паттайя спустилась с моих рук на грешную землю и в мгновение ока устроилась на заднем сиденье машины.
– Куда едем? – спросил Баздырев, усевшись за руль.
– Петровка, 38, – ответил я.
– У меня сегодня выходной. Ты, кажется, у Сильвио остановился?
Я в душе чертыхнулся: все знают, проклятые ищейки.
– У него. Может быть, ты и адрес знаешь?
– Загородный дом по Дмитровскому шоссе?
– Правильно, – признал я. – Все знаешь.
– Я работаю в МУРе. И уж адреса «законников» знать – не проблема.
Вел автомобиль начальник «убойного отдела» уверенно и жестко, как и все, что делал. Он никого не подрезал, но стремительная мощь черной «БМВ» с резким светом фар заставляла «участников дорожного движения» без раздумий принимать в сторону. За весь путь мы не проронили ни слова.
…У поворота на лесную дорогу Баздырев притормозил и остановился на обочине. Мы вышли из машины.
– Может, тебя до поста ГАИ довезти? – спросил я.
– Доберусь, – отмахнулся Баздырев. – И мой тебе совет: уезжай куда угодно из Москвы, да поживей. Сильвио уже на примете. То, что я обещал тебе, – сделаю. Позвоню с какого-нибудь нейтрального телефона. Удачи!
Мы пожали друг другу руки, оставалось еще только обняться. Но – не обнялись, хотя пару часов назад чуть ли не целовались.
Я осторожно повел машину по лесной дороге. Несмотря на бурную ночь, спать не хотелось. В горле пересохло, голова была пустой, как тыква для Хеллоуина.
Тревожные предчувствия овладели мной. Баздырев не случайно предостерег меня открытым текстом.
И чем ближе мы подъезжали к загородному дому Сильвио, тем сильнее ощущал я скрытую опасность. Ни одной машины не попалось нам навстречу, никто не обогнал нас, хотя дорога всегда была оживленной.
Мое нервическое состояние передалось Паттайе.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Надеюсь, нет.
Поневоле я снизил скорость почти до уровня пешехода. Двигаться так дальше – только вызывать подозрения.
До конечной цели нашего непредсказуемого путешествия оставалось не более пяти километров. Я свернул в ближайшую прогалину и ехал сквозь кусты до тех пор, пока шоссе не исчезло из виду. Вместе с Паттайей я укрыл машину отломанными ветками так, что увидеть ее невозможно уже было за пятьдесят шагов. Дальше мы шли пешком, по сугробам и проталинам, продираясь сквозь ельник, черные кустарники, и старались не упускать из виду серую ленту шоссе, местами припорошенную снегом.
Цель наша была смутной, а надежды – призрачны.
– Как тут страшно, – прошептала Паттайя. – Никогда не была в зимнем лесу.
