— А чем вызвана перемена мнения? Как? Вы еще не понимаете? Не осознали всю тяжесть случившегося? Шутить изволите? Но с чем? С человеческой жизнью? Плохие у вас были учителя! И начальство! Я этого не оставлю без последствий! Вы опозорили не только себя, а и меня. И всех юристов нашей системы. Я не смирюсь! У меня громадный стаж и опыт в работе! И ни одного черного пятна на моей совести за все эти годы! Вы ни разу не советовались со мной со дня приезда. Вы лишь утверждали! Не зная ни людей, ни наших условий. Вы что ж, считаете, что ваша подготовка выше моей? Вот вам и результат за вашу самонадеянность!
— А что за результат?
— Человека не стало! Жизни! На страже которой мы стоим! Иль интересы вашего, так называемого, дела выше жизни человеческой? — подскочил прокурор. И продолжил, теряя над собою контроль: — Если даже учесть, что Журавлев и убил эту Гиену, о которой он здесь пишет, так это он сделал в невменяемом состоянии, за что не мог быть подвергнут уголовной ответственности. Или вы и этого не знали? Достаточно было поговорить с его руководством, с врачами!" Они в курсе его состояния! — прокурор схватился за телефон.
— Куда вы намерены звонить?
— Чтоб оперативная группа приступила к поискам трупа!
— Да не беспокойтесь! Он в камере предварительного следствия!
— Кто?
— Журавлев!
— Живой?
— Трупы бывают лишь в морге. Конечно, жив, — холодно заметил следователь.
— А как же письмо? — опешил прокурор.
Яровой рассмеялся.
— Вам отказала логика. Не обижайтесь. Но вы не учли, что письмо это принес вам я сам. И не волновался.
— Я ничего не понимаю, — обмяк прокурор и устало сел на стул.
Аркадий вкратце рассказал ему о ночном происшествии.
— Да-а, — сконфуженно опустил лицо прокурор и спросил:
— Так как же вам все-таки удалось раскусить их?
— По веткам. Они назначали друг другу встречи ветками. Их было несколько. И мне удалось детально изучить каждую. И помеченные бревна.
— Расскажите подробнее, — попросил прокурор.
— Ветки были разными. Я сопоставлял их со встречами. За поселенцами следили. Так вот, когда от Сеньки на нижний склад шла ветка с листьями, значит Мухе было что рассказать. Если шла сухая ветка— сигнал опасности. Будь Беник начеку! Но последняя не была сигналом к встрече. Ветки с листьями тоже были разные. Если листья были с правой стороны, то встреча была на правом берегу. А с левой — значит на левом. Ветка внизу пол острым углом обрезана, чтоб не спутать, какой стороной к глазам повернуть.
— Ну, а время?
— И это узнал. В середине ветки оставлялось столько листьев, на какое время назначалась встреча, — улыбался Яровой.
— А тогда зачем Беник ветки посылал? — не понял прокурор.
— О! Они имели большое значение!
— Какое же?
— Ведь эти встречи зачастую назначал сам Клещ. Знаки те же. Но несли они и другую нагрузку.
— Какую?
— Иногда он вносил поправку во времени встречи. Обрывая листья. А если посылал голую ветку — значит, согласен с условиями и придет на встречу. Но это в том случае, когда он получал ветку от Мухи. А если сам посылал голую летку, значит, есть очень важный разговор. Грозит опасность. Надо обсудить. Время сбора — то же, что и предыдущей встречи. Сколько на ветке было ответвлений, столько человек и встречалось. Я лишь последнюю ветку Клеща увидел с тремя ответвлениями. Голую. До этого были по два.
— А бревна со знаками? Что они значили? Какую нагрузку несли?
— Это все отражено в протоколе следственного эксперимента, — ответил Яровой.
— Я не из праздного любопытства спрашиваю вас об этом. Поймите меня правильно. Ведь я не буду изучать это дело. А в работе вдруг случится подобное, буду знать для себя. Ведь я столько лет здесь, а ничего подобного не слышал ни от кого. Вам же за такой мизерно короткий промежуток времени посчастливилось раскрыть столь многое — не скрывал удивления прокурор.
— Бревна со знаками не служили сигналами к встрече. Они отправлялись в те дни, когда я говорил с начальством. В частности, с мастером, с лесником. Ставилась стрела. Это значило— угроза. И засечки. Говорил с одним — одна засечка. С двумя — две засечки. Вот так. И Клещ знал, а также Вовка, что я нахожусь на деляне у Мухи. Но, к тому же, если с бревном шла ветка, значит Сенька знал, о чем я говорил с прорабом или с другими людьми. Подслушал или выспросил. Все несло свою нагрузку.
— Ну, а как же Вовка? Его посвящали в курс событий?
— Далеко не всегда.
— Почему?
— Они ему не доверяли.
— Позвольте, но как же это? Не доверяли и взяли с собой в Ереван? — не верилось прокурору.
— Именно так. Но ведь он хоть и ездил, но так и не знает, как был убит Скальп, кто задушил Гиену.
— Тогда зачем его брали?
— А чтоб в случае провала сделать вот это, — указал Яровой на письмо. И добавил: — Подставить хотели. Одного из всех троих. Единственным виновником случившегося. Как бы им это удалось, если бы не засада, не мне вам напоминать…
Прокурор, устыдившись, отвернулся. Он растерялся, не зная, как загладить свою вину перед следователем.
— Я хочу получить у вас материалы закончившейся ревизии, — переменил тему разговора Аркадий.
— Мы уже возбудили уголовное дело против должностных лиц леспромхоза, участка сплава и порта!
— Мне нужен дубликат акта ревизии, — уточнил Яровой.
— Это уже готово. Я приготовил для вас все необходимые документы, — протянул прокурор папку с бумагами.
Яровой поблагодарил.
— И еще я хочу вам сказать, что санкцию на арест задержанных вами троих поселенцев я не могу дать, поскольку дело находится не в производстве моей прокуратуры.
— Об этом не надо беспокоиться. Санкцию на арест и этапирование я получил от своего прокурора по телеграфу. А вот конвой для этапирования арестованных в Ереван, конечно, понадобится.
— Я немедленно свяжусь с милицией. Конвой будет обеспечен, — взялся прокурор за телефонную трубку.
— Подождите одну минуту, — остановил его Яровой.
— Что?
— Верните мое письмо Журавлева, — сказал следователь.
— Вот. Возьмите. И извините меня…
Уходя из кабинета. Яровой слышал, как звонил прокурор в милицию:
— Выделите конвой! Да! В Ереван! Нет, троих мало. Да, пятеро, пусть пятеро! Да кого покрепче, помоложе! На всякий случай! Чтоб и не подумали о побеге в пути!..
…Сегодня Яровой улетал с Сахалина. Последний день… Последние часы…
Прощай, Север! Пройдены трудные тропы твои. Тропы жизней и судеб человеческих. Ты многое подарил и показал. Многому научил. Долго проверял и присматривался. Ты был разбойником, отбирающим жизнь, и верным другом. Ты учил терпению и мудрости. Ты научил любить и ценить жизнь.
Спасибо тебе, Север, за седую мудрость твою. За то, что избранником природы ты делаешь отбор сильных натур и характеров. И не жалея, не щадя, легко расстаешься со слабым. Спасибо, что учишь ценить, в сто крат сильнее — дружбу человеческую и жизнь. За чистоту твою! За силу! За сердце большое и щедрое. За испытания и спасения. За вечную молодость твою…
Медленно, словно нехотя, пошел самолет за взлетную полосу, важно покачивая крыльями. Вот и все. Далеко внизу остался укрытый туманом остров, словно прячущийся от чужих глаз. Самолет летел навстречу солнцу.
Прокурор республики, услышав из кабинета голос Ярового, поспешно вышел в приемную. И, изменив давней военной привычке, что всегда бывало при его встречах с Яровым, обнял его, как друга. Торопливо провел его в кабинет.
— Жив! И вроде ничуть не изменился! А? Все, как прежде! — улыбался прокурор.
Аркадий знал, этот человек никогда и никому не лгал. Аккуратный, всегда подтянутый, деловитый, он не любил лишних слов» И, как военный в прошлом, ценил в людях, в своих работниках дисциплину, четкость в работе, сдержанность. Некоторые считали его непомерно требовательным, излишне педантичным. Возможно, не без оснований…
Но сейчас он был обычным человеком. Где-то в душе оттаяло. Он искренне был рад встрече и не скрывал этого. Он питал издавна особую симпатию и уважение к Яровому. Любил его настойчивость, умение быть принципиальным в любой полемике, в любой ситуации…
Вот и теперь… Тот же Яровой. Внешне ничто не изменилось. И в то же время стал молчаливее. Не торопился говорить. Стал сдержаннее, чем был. Взвешивал каждое услышанное слово. С ответом не спешил.
