После завтрака — миски мороженой капусты, разведенной кипятком, — Фрол с Кабаном отошли в сторонку покурить. Раньше ему этого никто не предлагал, а попросить он не решался.
— Мне тут адвоката нанять присоветовали, — проговорил Фрол вполголоса. — Соглашаться, нет?
Кабан окатил его оценивающим взглядом сквозь прищур, выпустил в потолок несколько колечек дыма.
— Деньги есть — Иван Петрович, денег нет — мудак и сволочь, — ответил заковыристо.
— Вроде бесплатно, — доверительно сообщил Фрол. — Сеструха нашла какого-то.
Кабан вздохнул, протянул ему окурок:
— Что я тебе могу сказать, если про твое дело ничего не знаю?
Койка у Кабана была своя — никто его согнать не решался. И лежал он на ней, когда и сколько хотел.
«Кремень мужик. Такой не продаст», — все более проникаясь уважением, подумал о Кабане Фрол и присел на корточки у его изголовья.
— Меня завтра отпустить должны, — не очень уверенно сказал Фрол.
Кабан удостоил его презрительным взглядом и заржал, что конь:
— Дурела ты, первоходок! Ой, дурела!.. Если тебя следак на допросы вызывать забывает, то выпустить и подавно не выпустит. Покуда ты не расколешься. А даже если и «облакат»: выпустят, а назавтра опять посадят. Все по тому же подозрению.
— Слышь, — наклонившись к самому уху Кабана, решился Фрол. — Там одну телку похитили. А может, убили, мне неизвестно. Я с ней спал. У нее предки упакованные от и до. Следак считает, что я виноват. Мол, рассказал сообщникам, как ее захомутать. Ну, там еще дело было… По пьянке уговорил ее попозировать. Она телка-то ничего, к тому же сговорчивая. Ну, думаю, снимки можно будет в журнальчик американский предложить, бабки заработать. Только я… — Он осекся, наивно полагая, что часть его истории можно выбросить из рассказа и это не повлияет на убедительность. — Потерял я эту пленку. А потом, когда телка исчезла, в ее хате один кадрик нашли, меня по нему и взяли…
Кабан рывком сел на койке, схватил цепкой татуированной клешней Фрола за шиворот:
— Ты че, гнус?! — зашипел в лицо. — Кабана со следаком перепутал? Ты кому вешаешь, баклан? Как это кадрик нашли — засвеченный, что ли? Или ты уже проявил эту пленку? А?
— Да нет, не проявлял я ее, не проявлял! — тщетно попытался вырваться Фрол. — Тот, кто нашел, тот и проявил.
— Когда?!
— Да в тот же день, когда я потерял…
— В Москве, что ли?
— Да нет!.. Пусти!..
Кабан отпустил, толкнул Фрола так, что он не удержался и коснулся цементного пола «пятой точкой»:
— Пшел!.. Умник!.. Пусть твоя сеструха снимает «облаката» хоть за бесплатно, а хоть натурой с ним расплачивается!.. Ему навешаешь, он за валюту чему хошь поверит, а и не поверит, так защищать все равно будет! — выпалил Кабан, щедро пересыпая тираду матом. — А сеструха-то у тебя ничего, а?.. Можно ее?.. — последовал непристойный жест.
Жар окатил Фрола с головы до ног, он поймал Кабана за руку и попытался сдернуть его с лежбища, но тот подобрал ногу, выбросил ее, угодив в живот наглецу — легко, просто, все продолжая ржать и скалить прокуренные остатки зубов. От такого вероломства, от обиды на самого себя — надо же, в «молчанку» прекратил играть, жрать начал, поверил в то, что и здесь можно жить, почувствовал рядом сильную личность, бывалого, который отнесся по-людски! — Фрол стал отмахиваться направо и налево, ничего не видя перед собой, не обращая внимания на кровь. Он думал, стараясь попасть пальцами в Кабаньи глаза, что выкрикивает какие-то угрозы, но на самом деле он ничего не вскрикивал, а только бросался с беспомощным рычанием на обидчика, пока тому не надоело, и он не ударил его кулаком в нос. Тогда Фрол отлетел и стукнулся лицом о металлическую раму койки напротив, а в камеру вбежали контролеры, оттащили озверевшего Кабана: «В карцер его!» — слышал Фрол голоса. «Опять ты за свое, Кабанников?!», «Да сколько ж тебя переводить можно?!»
— Я вас, блядей, всех порешу! — орал в припадке ярости Кабан. — По одному или всех сразу?.. Коз-лы! Педерасты, мать!..
Дверь захлопнулась. Фрол снял с себя грязную, провонявшую потом и нечистотами сырую рубаху, стал промокать кровь. Никто к нему не подходил, никто не предложил даже воды. Все обитатели камеры разбрелись кто куда; стучали в стенку из соседней камеры условным стуком: «Что там у вас стряслось?»
— Норма, нет базара! — рявкнул кто-то «с решки».
Контролер по фамилии Лучник остановился рядом с Кабаном, повернутым лицом к стене, и, пока его напарник открывал дверь, успел выслушать лаконичный отчет:
— Через сестру ему пытаются навязать адвоката. Трусоват, болтлив, дорожит сестрой. На пределе. Нуждается в совете. Доверчив. Забирай в «тубанар», и колите.
— Не разговаривать! — рявкнул Лучник. — Пошел!
Привычно заложив руки за спину, Кабан зашагал по коридору дальше.
Не печалься, любимая,
За разлуку прости меня…
— Прекратить!..
Кабан был мастером инсценировок, умел найти подход к любому объекту. Такой дешевке, как Неледин, достаточно было подсунуть сигарету с подмешанными в табак сухими лепестками василька. Это вызывало чувство бессилия и страха. Он сразу определил слабый тип нервной системы — по голубому цвету глаз, по физической усталости, по тому, что в прошлом Неледин был женат (люди с расторгнутыми браками потенциально боязливы), по урчанию в животе — верному признаку проявления страха, по тому, что Неледин чаще, чем положено, ходил в туалет. Кабану даже не понадобилось подмешивать ему в чай смесь люминала с лофофорой или гидрохлорид иохимбина. Определив тип нервной системы, он сделал то, что и намеревался: установив с объектом доверительные отношения, внезапно разрушил их, нанеся ему психологическую травму. Теперь с ним достаточно было просто поговорить.
Бросок «мордой в койку» был тоже рассчитанным, начавшееся кровотечение из носа и рассеченной брови требовало перевязки. Его отвели в лазарет и здесь обработали ушибы хлористым кальцием, а раны — перекисью. На надбровную дугу пришлось поставить пару скоб, нос заткнуть ватными тампонами.
— Пусть полежит, — сказал врач. — У него болевой шок, к тому же он истощен. Не жрал, что ли?
— Было дня три, — ответил контролер.
Неледина отвели в палату на восемь мест с зарешеченными окнами. Фельдшер принес капельницу. Обессиленный, сломленный, Фрол почти тотчас же впал в забытье… Ночью он проснулся от лунного света. Круглый люминесцирующий блин в матовом ореоле висел прямо перед его лицом; глядя на него, Фрол стал различать уши, глаза, рот, нос — все у луны, оказывается, было, как у человека, нужно только хорошенько всмотреться. У нее даже был мозг, и она умела говорить.
— Что, браток, больно тебе? — шепотом спросила Луна. — На-ка, попей чайку с мятой.
Фрол почувствовал, как кто-то подложил под его голову теплую мягкую ладонь и поднес к губам эмалированную кружку с теплым чаем. Он сделал глоток, потом еще один и еще. Чай был сладкий, с кислинкой, вроде туда подмешали малинового варенья, и действительно пахнул мятной свежестью.
— Спа-си-бо, — сказал он Луне.
Луна улыбнулась. Маленькая темно-синяя тучка наползла на ее лицо, словно на ее глаза надели карнавальную маску.
Как ни странно, мысли в его голове прояснились. Он твердо решил завтра же сделать заявление. Нужно только связаться со Стасом Хижняком, чтобы он пришел сюда со своим журналистским блокнотом и чтобы с ним был еще кто-нибудь из фото-цеха — Дима Васинев, к примеру, или Славка Каленов. Именно сюда и именно завтра, чтобы они сфотографировали его небритым, избитым, похудевшим. И пусть Хижняк напишет куда-нибудь в «АиФ» или «Тайме», что делают гниды с человеком, посаженным в тюрьму только потому, что какому-то милицейскому капитанишке взбрело в голову подозревать его.
Фрол даже удивился, что не сообразил сделать этого раньше. Можно было давно подбросить эту идею сестре. Если даже ребята не смогут к нему пробиться, она расскажет им…
Идея принесла успокоение. Фрол стал фантазировать, как выйдет на свободу, где уже, должно быть, вовсю буйствует весна, как получит наконец бандероль…
— Какую бандероль, Фрол? — ласковым шепотом спросила Луна.
…получит бандероль с сигаретами и напечатает фотографии…
— Фотографии? — улыбнулась Луна. — А где ты снимал? Это те, что на даче у Рудинских?
…фотографии… они обязательно получатся. Лица… того, в тельнике… и головореза с хищным таким оскалом… и со шрамом… мотоциклы в грязи… номер… на одном есть номер… а тягач — он особенный, его легко будет найти…
— А где все это хранится? — погладила его по волосам Луна тонким нежным лучом.
…я никому не скажу. На почте. На почте… бандероль…
— На какой почте, Фрол?
