Обстановка стала накаляться, и было решено направить застрельщиков странной аферы с общаковскими деньгами на прямые переговоры.
Переговоры было поручено вести Шоте Черноморскому. Но первая же попытка Шоты вступить в контакт с Сапрыкиным окончилась неудачей. Александр Иванович наотрез отказался встречаться с авторитетами, пообещав в три дня прояснить ситуацию.
Проблем у Алика Сапрыкина хватало не только с ворами, потребовавшими в кратчайшие сроки представить, так сказать, финансовый отчет. На него покатили бочку партнеры из другого лагеря.
После президентских выборов, завершившихся, как и следовало ожидать, сокрушительной победой официального кремлевского «преемника», началась медленная, но неуклонная чистка, какой кремлевские и околокремлевские старожилы не помнили со времен отставки Хрущева. Целые кланы министерских чиновников и связанных с ними директоров крупных и мелких акционерных фирм стали жертвой безжалостной кампании «смены кадров». На места опытных прожженных бюрократов, этих тонких политиков, понаторевших в десятилетних интригах с налоговым и бюджетным законодательством, умевших идти на безопасные компромиссы и «продавливать» нужныерешения,приходили неискушенные новички, сорока-сорокапятилетние люди с военной выправкой, со стальным взглядом командиров и тонкимитубами упрямых исполнителей, которые умели только одно — выполнять, не рассуждая и любой ценой, полученный сверху приказ. Новобранцы, призванные новой властью в государственный строй, без сожаления решительно рушили всю пирамиду большого российского бизнеса, которая покоилась на незыблемом фундаменте взаимных договоренностей, взаимных интересов и взаимоприемлемых понятий.
Самоубийственные новшества внедрялись под сомнительным лозунгом «торжества закона». И внедряли их новые бюрократы, которые привыкли работать и мыслить по военно-полевому уставу. Как там сказал тот русский генерал? Проорали Россию! В который уже раз…
Но ведь так долго продолжаться не может, утешали себя отодвинутые и отогнанные от больших и малых кормушек. Ну полгода, ну год — и крепкие плечи, сроднившиеся с полковничьими кителями, привыкнут к мягким костюмам от Армани и Жоржа Реша, а золотые зажигалки «Данхилл» и пузатые бутылки «Реми Мартена», элегантные часы от «Бома и Мерсье» и представительские «мерседесы» произведут нужное психотерапевтическое воздействие на ум, честь и совесть новоявленных правителей. И все вернется на круги своя, как тому и положено быть на Святой Руси. Надо только набраться терпения и ждать…
Но Алик Сапрыкин не мог принять эту аргументацию. Потому что у него не было времени ждать. На него давили со всех сторон. И он не знал, кого ему следует бояться больше — московских ли воров, грозивших ему суровой разборкой, или ненадежных политических партнеров-заговорщиков, тоже суливших ему «жесткую зачистку».
У него, впрочем, оставался воровской общак — пять миллиардов долларов, в которых растворились те жалкие шесть или семь миллионов наликом, взятых спецбригадой Николая Ивановича в тайнике на Никитиной Горе. Пять миллиардов долларов, которые Владислав Игнатов, не будь дурак, держал на оффшорных счетах «Госснабвооружения». Но ведь любому козлу понятно, что на торговле российским оружием таких сумасшедших денег не заработаешь.
Сапрыкин раскусил тайну андоррского тайника: он понял, что в Андорру Игнатов переправил деньги, которые и составляли фактически весь российский общак, а это, по самым скромным подсчетам, составляло четверть бюджета страны.
Не мудрено, что после исчезновения Игнатова все так зашевелились — и воры, и ментовские генералы, и спецслужбы. Кому же не захочется сорвать столь внушительный «банк»! Но слава богу, Алик Сапрыкин их всех опередил. И теперь самое благоразумное для него было просто слинять из страны, не дожидаясь, пока, как уверяли его кремлевские и гэбэшные старожилы, «все вернется на круги своя».
А вдруг ничего не вернется — тогда что? А если новый президент со своей командой министров в штатском и впрямь решит разворошить весь этот муравейник, не подозревая, что на самом деле он разворошил осиное гнездо — и тогда никто не сможет предсказать, что предпримут обезумевшие и разъяренные осы…
А он, Александр Иванович Сапрыкин, имея на руках все необходимые документы для осуществления операций по восьми счетам в неприметных европейских банках и являясь номинальным владельцем пятимиллиардного состояния, сумеет скрыться на необъятных просторах Европы или Америки…
Да, это хорошее решение. Единственно правильное на сегодняшний день решение. И Алик, взяв чистый лист бумаги, написал заявление об отпуске. Потом он позвонил знакомому директору крупного турагентства и заказал себе двухнедельный тур по Швейцарии и Австрии. «Проверну дела в Цюрихе, — решил он, — пере берусь в Вену и по-тихому сгоняю в Люксембург и в Лихтенштейн».
«Владик, позвони Герасиму Герасимовичу Львову» — эти пять слов были нацарапаны дрожащей старческой рукой на небольшом листочке бумаги, заложенном в середине старинной книги «Кремль в Москве» Фабрициуса. Владислав знал давнюю любовь Михалыча к историческим сочинениям и поэтому, попав в опустевший дом старого вора в Серебряном Бору, первым делом тщательно осмотрел книжные полки, стараясь не пропустить ни одного тома.
И он не ошибся. В потрепанном фолианте дореволюционного издания он нашел то, что и не надеялся найти. Последнюю волю Михалыча. Старый вор обращался к нему с того света. Но кто такой Герасим Герасимович Львов? Варяг никогда не слышал от него этого имени.
Правда, что-то неуловимо знакомое в этом имени было. Что? Точно кто-то когда-то давным-давно уже упоминал при нем эти имя и отчество. Владислав напряг память и стал размышлять, машинально перебирая разложенные на письменном столе записные книжки покойного. Он раскрыл одну из них, самую толстую и замусоленную, на букве Л. «Леонид», «Леонид», «Леонид»… Сколько же их тут — семь Леонидов, помеченных разными инициалами! Видимо, фамилии. Его взгляд скользнул ниже. Львов. Так! Есть! «Львов Гер. Гер.». Варяг не сомневался, что он нашел нужный номер телефона.
Набрав семь цифр на своем сотовом, он с волнением прижал трубку к уху.
Варяг не случайно воспользовался «Эрикссоном», который ему дал Чижевский: ему не хотелось, чтобы какой-нибудь ретивый «слухач», подсевший на городской телефон Михалыча, вычислил его здесь, в Серебряном Бору. А в том, что телефон старого вора стоит на прослушке у ментов, опытный вор в законе не сомневался.
— Алло! На проводе! — раздался немолодой, но по-военному четкий голос.
Кажется, попал.
— Герасим Герасимович?
— Он самый. А я с кем имею честь?
Владислав на секунду запнулся. Можно ли называть себя? Кто этот военный, он не знал. А вдруг ловушка? Но он быстро сообразил, что вполне может положиться на защиту даже покойного Михалыча.
— Я старый друг Михалыча… Владислав Игнатов.
— Владислав Геннадьевич! — Его незнакомый собеседник, похоже, даже не удивился. — Так вы уже вернулись?
Варяга этот простой вопрос поставил в тупик.
— То есть в каком смысле?
— Но ведь вас… — Тут Герасим Герасимович замолчал. — Вот что, уважаемый, давайте-ка встретимся с вами. Давно уже пора нам познакомиться. Вам про меня Михалыч рассказывал?
— В общем, да, — Варяг взглянул на записку Михалыча.
— Вы знаете, где мы с ним обычно встречались?
— Нет.
— Тогда приезжайте на Речной вокзал, в парк.
— Извините, Герасим Герасимович, я не могу отлучаться из того места, где сейчас нахожусь, — Варяг оглядел комнату, соображая, можно ли пригласить гостя сюда. — Вы не могли бы сами подъехать?
Ответом ему было молчание. Видно, столь бесцеремонное контрпредложение задело Герасима Герасимовича.
— Хорошо, — наконец соизволил согласиться тот. — Куда?
— Подъезжайте на угол Тверской улицы и Тверского бульвара, туда, где «Макдональдс», вас встретят.
— Кто? — удивился Львов.
— Тот, кто с вами уже встречался.
Варяг догадался, что если Михалыч, не шибко любивший покидать свою берлогу, ездил на встречу с этим Львовым, то наверняка в сопровождении верных телохранителей. Правда, один из них, Костя Вялый, внезапно умер вскоре после смерти Михалыча — беднягу нашли в подвале этого самого дома. Но остался еще один старый охранник — Женя Медуза, который всегда сопровождал Михалыча на «выездах». И сейчас Медуза стоял за дверью в ожидании дальнейших указаний.
— Женя! — позвал Варяг.
— Да, Владислав Геннадьевич! — Медуза словно только и ждал, когда его позовут, и сразу вошел. Варяг убрал записку Михалыча в карман.
— Ты не знаешь случайно, кто такой Львов? С ним Михалыч должен был встречаться в городе. Медуза кивнул:
— Да, помню. Раза два в последнее время он ездил на Тверской бульвар. И мы с ним. Они встречались в конце бульвара, на скамейке. Что за человек Львов, я не знаю, так, видел пару раз мельком. Старик. С виду-важняк.
