— Я получил право и желаю побеседовать с шаманом, узнать от него предсказание своей судьбы.
— Он спит и не велел мне его будить, — сообщил ему младший шаман.
— А — ты его разбуди, иначе я сейчас же заберу свои шкуры с мясом и уйду. Вечером Койот станет новым шаманом и сделает мне то, что вы не хотите для меня сделать.
Кажакин почувствовал, как барабашка вселился в тело лежащего на шкурах существа, которое стало излучать анергию, зашевелилось и встало на ноги.
— Приветствую тебя, шаман, — как более молодой, обратился к нему Кажакин. — Еще не кончился день, а ты уже улегся спать.
Разведя руки, шаман ничего ему не ответил.
— Если ты не снимешь с себя маски, то у нас с тобой никакой беседы не получится, — предупредил Кажакин.
Кажакин, человек очень высокого роста, с удивлением отметил, что стоящий рядом с ним шаман в маске на голову выше его. Внешний вид у шамана был страшный и отталкивающий, но научившийся владеть своей волей, психикой, душой и разумом Кажакин его не испугался, скорее шаман вызвал у него любопытство. Между тем младший шаман на замечание Кажакина сообщил:
— Свою маску с себя он и ночью не снимает. — За что получил от шамана сильный удар ногой по ягодице.
Старик, упав на пол, сжался в комок, ожидая продолжения избиения. По-видимому, он уже привык к такому обращению со стороны шамана. Не дождавшись, продолжения, старик удивленно посмотрел сначала на шамана, а потом на Кажакина, которому посылал свои импульсы:
— Он меня всегда бил на полу, а сегодня почему-то впервые пожалел.
Кажакин, встав перед шаманом, сердито заметил ему:
— Хоть ты и старший шаман, но стариков обижать нельзя. Если об его избиении узнают его родичи, то они заберут его к себе домой и тебе тогда труднее будет справляться со своими обязанностями.
Он не спеша протянул руки к маске, демонстрируя намерение снять ее с головы шамана, но давая ему возможность успеть среагировать на это движение. Повязка на его голове не давала возможности шаману читать те мысли, которые не были предназначены для него.
Поведение Кажакина не понравилось шаману. Он сердито схватил его за кисти рук своими когтистыми лапами, поросшими густой шерстью, как у обезьян, и с усилием попытался опустить их, тогда как Кажакин с большим трудом, но все же оставил свои руки в полусогнутом положении, правда, он отказался от попытки снять с шамана маску. Глядя в прорезь маски шамана, он послал ему с возмущением импульс:
— Я тебе не дряхлый старик, которого ты обижаешь.
Если сейчас же не отпустишь мои руки, то мне придется сделать тебе больно.
Шаман, отпустив руки Кажакина, удивленный его силой, отошел в сторону.
— Я пришел к тебе не мерятся силами, а побеседовать. Ты желаешь со мной беседовать или нет?
Шаман отрицательно покачал головой.
— Учти, я на тебя обиделся, поэтому больше никогда к тебе не приду. Ты понял?
Шаман утвердительно кивнул головой.
— Младшего шамана больше не будешь обижать? — наконец-то найдя способ общения с существом, поинтересовался Кажакин.
Шаман отрицательно покрутил головой.
— Тогда я его родственникам ничего не буду сообщать об увиденном. Мне здесь в лагере индейцев больше делать нечего, сегодня я его покину.
Шаман с удовлетворением закивал головой. Кажакин, простившись с обоими шаманами, оставил их. Направляясь к жилищу Меткого Томагавка, он чувствовал, что его сопровождает душа неведомого существа.
Вождя Кажакин застал в кругу семьи. Из ведерного горшка они доставали приготовленное в специях мясо крокодила и лакомились им. По тому, как они его ели, видно было, что свой первый голод они уже давно утолили и теперь не спеша наедались впрок. От такого угощения Кажакин отказался. На всякий случай он также отказался от предложенной Гордой Ланью кружки козьего молока. Догадливо засмеявшись, индианка с удовольствием сама опорожнила содержимое кружки.
— Ну как, поговорил с шаманом? — закуривая трубку, поинтересовался вождь.
— У меня с ним беседы не получилось. Он оказался грубым и негостеприимным, поэтому больше я никогда не захочу с ним встретиться, — скорее для души барабашки сообщил он.
— Он у нас такой, — беззаботно улыбнувшись, признался вождь.
Кажакин решил больше с вождем о шамане не говорить, чтобы не напутать его и не насторожить.
— Я сейчас покину вас и прошу никаких проводов мне не устраивать.
— Может быть, переночуешь у меня дома, а завтра с утра отправишься к своему племени? — хитро блеснув глазами, поинтересовался вождь.
— Я но хочу вас беспокоить своим присутствием, — дипломатично ответил Кажакин.
— Можно я тебя провожу до сельвы? — робко поинтересовалась Гордая Лань.
Долгим взглядом посмотрев на нее, прочитав мольбу в ее просьбе, Кажакин не решился отказать ей в таком удовольствии.
Когда они с индианкой шли к зеленой стене леса, Кажакин почувствовал, что душа барабашки наконец-то покинула его, убедившись, что пришелец не обманул ее и действительно выполняет свое обещание.
Гордая Лань, проходя мимо соплеменников с избранником своего сердца, гордо несла свое совершенное, голое тело. Только ее распущенные, пышные волосы мешали окружающим полностью созерцать ее фигуру. Многие поколения вождей женились на самых красивых девушках своего племени, и эта селекция в лице Гордой Лани дала конечный результат совершенства человеческой фигуры. Поэтому, идя с ней, Кажакин как мужчина не мог не любоваться формами ее тела, только разум, культура и порядочность сдерживали его от проявления любовной ласки по отношению к на все согласной, любящей его женщине. Без всякого наркотика он был в плену ее чар.
— Большой Человек, как тебя зовут в твоем племени? — с грустью обратилась к нему девушка.
— Иваном Филипповичем, но ты меня можешь называть просто Ваня, — ответил он.
— Ва-ня, — остановившись, но слогам произнесла она для себя такое незнакомое и “длинное" слово. На этом ее общение с Кажакиным на русском языке кончились. Они вернулись к известному нам способу общения. — Ваня, ты не думай, что если я индианка, а не белая, как твоя женщина, то не понимаю и не знаю, Что такое любовь.
— Да я так и не думаю, — смущенно возразил Кажа-кип.
— Ты меня любишь? — неожиданно поинтересовалась она.
Подумав и не спеша с ответом, Кажакин сказал ей:
— Я тебе уже говорил, что у меня есть любимая женщина. Ее и тебя одновременно я любить не мшу и не имею права, но ты мне нравишься и после Франсуазы ты самая крас иная девушка на земле.
Такое откровение далось ему нелегко, но сообщив это девушке, он нисколько не покривил своей совестью.
— Обещай мне, Ваня, что в нашем лагере у тебя другой женщины, кроме меня, никогда не будет.
Только наивное дитя, типа этой индианки, могло задать ему такой вопрос, но на него ему надо было отвечать.
— Конечно, радость моя, — с улыбкой заверил он ее.
— Зной, чти я ни за кого из членов нашего племени не выйду замуж и буду тебя ждать как мужа, до тех пор, пока мою душу не призовут к себе мои предки.
— Прежде чем на такое решаться, ты подумай, может быть, не стоит? — расстроенно заметил Кажакин,
— Я так решила! — твердо заявила она…
Посмотрев в ее глубокие черные глаза, Кажакин увидел в них решимость и только ему излучаемую ласку.
— …Я знаю,1 на что себя обрекаю, но нисколько не
жалею. 1 -
— Гордая Лань, в своем племени я очень могущественный и многое могу для тебя сделать. Скажи Мне, что тебе надо и в чем ты очень нуждаешься?
— Мне от тебя ничего не нужно, и я ни в чем не нуждаюсь. Как-никак, а я все же дочь вождя. Я, однако, имею желание, но его у тебя просить не буду. Только сейчас я поняла, что вчера не должна была добиваться от тебя ласки обманом. Больше такой ошибки не допущу.
По-видимому, к такому выводу ома пришла путем анализа индейских традиций, долгого размышления, благодаря глубокому природному уму, который ей послужит и выручит в трудные моменты жизни. На ее маленьком лбу появилась морщинка, которую Кажакин разгладил большим пальцем правой руки.
— Чем больше я с тобой общаюсь, тем больше ты для меня становишься откровением, и я задумываюсь: а сколько еще в тебе неразгаданных мною загадок? — удивленно подумал Кажакин.
Однако, жизнь, поедаемая временем, подвела их к той черте, когда им пришло время расставаться.
— Моя же ты смугляночка, можно мне на прощание тебя поцеловать? — робко спросил он девушку.
— Я твоя жена и ты не должен у меня спрашивать разрешение на ласки, — с готовностью сообщила она ему.
Во время долгого поцелуя Гордая Лань, как тростинка, прижались к его груди и стояла в таком положении до тех пор, пока Кажакин не отстранил ее от себя, держа за плечи. В ее глазах были слезы печали, которые тихим, обреченным ручейком сбегали по ее лицу.
