– В законе: и пацанку не обделим. И церквуху его у хохлов достроим.
– Промеж нас. Колода, в жизни счеты есть, и я не забыл их, когда шел к тебе, смекаешь почему? – спросил Иван Васильевич.
– Не-а, не врублюсь, Васильч.
– Потому как, Паша, у нас случилось злодейство форменное. А власти – сам знаешь, какие они нынешние власти?..
– Смехота одна, а не власти! – отмахнул клешней Колода. – С ними дело иметь – что на зоне у параши клопа давить.
– Вот-вот, – согласился Васильевич и стал рассказывать в сторону, мимо Колоды:
– Ввечеру вчерась иду из баньки, вижу: во дворе, как его, блин, "супермаркета" у Ксюшки Бизюки в джипе тамбовские "быки" Гундосый и Мерин толкуют о чем-то с Ленчиком, нашей молодой властью.
– Точно? – насторожился Колода. – Не путаешь, Васильч?
– Проверил, Паша. Гундосому принадлежит тот джип с.., с шипованной резиной, – усмехнулся тот и, помолчав, добавил:
– Номер: Тамбов. 634 РУС. И на обочине, – продолжал он, но замолк, будто испугавшись чего-то.
– Чо на обочине, договаривай? – катая желваки, исподлобья смотрел на него Колода.
– Я и говорю: на обочине, у которой убиенных нашли, в мерзлых ссаках тот шипованный протектор отпечатался.
– А чо козлы?
– Менты-то? – уточнил Иван Васильевич, наклонился к Колоде ближе:
– Молодая-то власть с новым начугро братцы двоюродные, соображаешь, Паша, чо они?
Колода смотрел на него тяжелым, наливающимся свинцом взглядом.
– Пойду я, – поднялся Иван Васильевич. – Хозяйка блины поставила, а блины хороши, пока горячие, – глядя в этот свинец, сказал он.
– Ага-а, блины ништяк, пока горячие, – крепко задумавшись, кивнул Колода ему в спину.
Через час по трассе из Почайска в сторону Тамбова одна за другой промелькнули в метельной мгле три иномарки, под завязку набитые братвой. Иван Васильевич, копаясь в сарае, проводил их сумрачным взглядом. Потом достал из застрехи пятизарядный карабин с оптическим прицелом.
Девять лет назад сын-геолог ни разу не пользованный охотничий карабин этот выменял в тайге у эвенков на три бутылки спирта с радиоприемником "Спидола" в придачу и привез в подарок отцу, любителю кабаньей охоты. Было это в последний приезд сына…
В тот же год его экспедиция сгинула в саянской тайге.
Чтобы не травить памятью душу, спрятал тогда Иван Васильевич нераспакованный и нигде не зарегистрированный карабин под застреху и никогда оттуда не доставал его. Держа сейчас в руках оружие, он попытался было восстановить в памяти лицо сына, но его постоянно заслоняли обглоданные собаками лица попа Мирослава и монаха Алексеева. Тягостно вздохнув, Иван Васильевич развернул полуистлевшую оленью шкуру, в которую был завернут карабин, и стал освобождать его от затвердевшей заводской смазки.
* * *
Тамбовская братва встретила братву из Почайска в лесопосадке на десятом километре шоссе Тамбов – Москва. "Тамбов" не понимал, из-за чего взбеленился "Почайск", и застолбил экстренную "стрелку", поэтому братва нервничала и поминутно хваталась за стволы.
– Шлык, говорить есть за что! – крикнул в сторону тамбовцев Колода и направился с двумя "быками", держащими правые руки в оттопыренных карманах, навстречу их авторитету Гришке Шлыкову, по лагерной кликухе Шлык.
Со Шлыком тоже подошли два "быка", готовые в любой момент выхватить пушки и шмалять из них в любого, кто стоит на пути. Колода последний срок парился вместе со Шлыком на "особо строгом режиме" за Полярным Уралом, на станции Харп, поэтому им не надо было долго обнюхиваться друг с другом.
– Твои "быки", Гришан, Гундосый и Мерин, вчера ночью попа Мирослава и одного монаха из нашей обители по заказухе замочили, – сказал Колода и спросил в лоб:
– Мочить друг дружку будем, Шлык, или без понтов и мочилова кинешь нам гнид?
– Попа Мирослава?"! – вытаращил глаза Шлык. – За монаха, не знаю, братан, а поп Мирослав хоть из фраеров, а святой человек был.
– Монах из офицеров. В сербских окопах пять лет вшей кормил.
– Как говорится, земля им пухом! – перекрестился Шлык, отвел глаза от Колоды.
Он знал, что за почаевскими стоит солнцевская братва. В случае кровавой разборки в этой лесополосе завтра в Тамбов слетятся солнчаковские бригады из Рязани, Тулы, Калуги, из самой Москвы. Юшка польется рекой. Рассчитывать "Тамбову" на помощь пиковых чеченцев – дохлый номер. У солнчаков мирный договор с ними, и рвать его из-за тамбовцев они не будут. Кровавая разборка неминуемо перекинется в Москву, и завоеванное тамбовцами в кровавых схватках с другими группировками "место под солнцем" на столичных рынках вряд ли удастся удержать.
А ответ за это на сходке тамбовских авторитетов держать ему, Гришке Шлыку. И приговор там один ему будет: пуля в затылок или удавка на шею… "Не обхохочешься! – ознобливо передернулся Шлык. – Пашка Колода, бес корявый, сечет расклад, потому и буром прет…
С другой стороны, – рассуждал Шлык. – Гундосый и Мерин нарушили воровской закон – попов и монахов не трогать. С полученных за заказуху баксов не отстегнули на общак… Гундосый – отморозок. Человека замочить ему что в сортир за угол сходить. От отморозков, не признающих воровских законов, избавляться так и так придется. К тому же "шестерки" стучали, что Гундосый на его место в банде метит…
Из Мерина, может, и вышло бы что путное, но раз пошел с Гундосым на мокруху, да еще баксы на общак скрысил, какой тут разговор?.."
– Побазаришь с пацанами, Гришан, или решишь сам? – угрюмо спросил Колода.
Шлык переглянулся с сопровождающими "быками", озадаченными не менее его, и, помедлив немного, спросил:
– Верняк, что они?..
– Паша Колода, как баклан-малолетка, приехал тебе понты кидать, Шлык? – повысил голос тот.
– Валите в свой Почай, братаны, коли так, – уронил Шлык. – Остальное – дело не ваше.
– Не ожидал другого услышать, Гришан! – выдохнул Колода и, обняв Шлыка, крикнул своим:
– Кина не будет, кенты, по домам!
Когда иномарки почаевских братанов скрылись в снежной замети. Шлык подозвал банду и сообщил о причинах экстренной "стрелки". Угрюмые взгляды "быков" уперлись в Мерина и Гундосого, жующего жвачку.
– Ну поп, ну монах… А если за них по три штуки "зеленью" отстегивают? – ухмыльнулся Гундосый, но на всякий случай передернул затвор автомата "узи".
За его спиной "бык", по знаку Шлыка, крякнув, как при рубке мяса, опустил на голову Гундосого приклад "АКМ". Остальные сбили обмочившегося от страха Мерина и принялись месить его ногами.
Несколько машин свернули с трассы в березовый перелесок, за которым начиналось поле с длинными скирдами соломы. Из перелеска за машинами, остановившимися у одной из скирд, наблюдала затаившаяся в сугробах волчья стая. Порывы ветра доносили до волков запах свежей человеческой крови, и этот запах заставлял голодных зверей повизгивать от нетерпения, скалить зубы и дыбить на загривках шерсть.
По приказу Шлыка братва сунула в скирду Мерина и Гундосого и вылила на солому четыре полных канистры бензина.
Взметнувшиеся над скирдой языки пламени заставили волков в страхе броситься из перелеска в поле.
Иномарки потянулись по проселку назад, к трассе, а вслед им из метельной мглы летел леденящий душу, протяжный волчий вой…
Назад возвращались поездом Минск – Москва.
Маня и Коля из Лунинца продержали их у себя целую неделю в надежде, что они останутся еще и на Новый год.
Нику решили пока оставить у Лопиной сестры.
Она быстро нашла общий, то есть немецкий язык с и без того общительной девочкой. Расставание с ней прошло на удивление легко. Девочка привыкла жить без матери. Фрау Марту ей заменила тетя Маня, у которой были две девочки, примерно одногодки Ники.
При них она даже успела сходить несколько раз в школу, откуда каждый раз приносила новые русские слова и выражения.
Ей сказали, что скоро за ней заедет новая бонна Анна, с которой она еще некоторое время останется жить в доме тети Мани.
Последние два дня они со Скифом не разлучались.
Отец водил дочь за ручку, словно пятилетнюю, и разговаривал, разговаривал… Удивительно, но по умненьким глазам Ники было заметно, что она его понимала.
* * *
В фирменном поезде Минск – Москва были не только целы, но и вымыты все стекла. Везде чистые скатерти и салфеточки, а на столике в купе лежала горка сахара в обертке и печенье к чаю.
Утром перед самым прибытием по радио шли последние известия. Засечный ворвался в купе с недобритыми щеками:
– Включайте приемник!
Все замерли, слушая голос диктора, искаженный надоедливым потрескиванием.
* * *
"…вчера ночью на автодороге Почайск – Сухиничи были найдены мертвыми священнослужитель и монах из близлежащего монастыря. На телах жертв преступления имеются многочисленные огнестрельные ранения. Убийства совершены из оружия югославского производства. Ведется следствие…"
