Шериф расправился со всем, что ему дали, и, удобно усевшись посреди кухни, пытался загипнотизировать бутерброды на столе.
Неожиданно зазвонил телефон.
— Бюро детективных…
— Ты еще жив, сыскарь? — раздался после паузы знакомый голос.
— Что нужно сделать для того, чтобы вы в этом убедились? — спросил я.
— Привезти мне Ямковецкого! И как можно скорее — это в твоих интересах.
— И в ваших тоже.
— Много разговариваешь!
— Вы позвонили, чтобы упрекнуть меня в многословности?
Кажется, он был вне себя от недосыпания.
— Тебе ни о чем не говорит фамилия Решетников?
Надо же такому случиться, чтобы именно в этот самый момент — на реплику! — в кухню вошел Викентий, гладко выбритый и пахнущий каким-то благородным гелем. Я приложил палец к губам.
— Говорит. Вы меня что, совсем за лоха принимаете?
— Кто это? — спросили Викентий и Майвин одновременно.
— Выдающийся советский художник. У него еще картина такая есть — «Опять двойка» называется. Может, видели в Третьяковке?
Викентий улыбнулся, а Майвин заорал что было мочи:
— Я тебе не за образование плачу, сыскарь!.. Мне нужно, чтобы ты нашел Ямковецкого…
— Это вы уже говорили.
— Ты, а не этот Решетников! Понял?
— Не совсем. Вы хотите сказать, что поиском Ямковецкого занимается еще кто-то?.. Но соревнование не предусмотрено прейскурантом.
В трубке воцарилось молчание. А может быть, Майвин сломал телефон от злости. Решетников отвернулся к окну, плечи его тряслись от беззвучного смеха. На кухне появился Зиновий с документами.
— Если вы хотите, чтобы я нашел еще и этого художника, то я готов приехать для перезаключения договора, — напомнил я о себе.
— Даю тебе еще пять часов! — рявкнул Майвин и отключился.
Бедный Зина переводил непонимающий взгляд с меня на Викентия, а Викентий, конечно, ни о чем не спрашивал — подозреваю, что многое ему было понятней, чем мне.
— Давай! — забрал я у Зиновия пластиковую карточку с цветной фотографией. К счастью, последняя оказалась весьма низкого качества или Зиновий на ней был просто с похмелья. — Похож, — сравнил я изображение с Викентием. — Так что я нашему работодателю не солгал: теперь ты Кондратьев Зиновий Никифорович пятидесятого года рождения. Хорошо сохранился.
Владелец документов был все еще растерян и явно опасался аферы.
— Спасибо, Зиновий, — протянул ему руку Решетников. — Сочтемся. А за документы не переживай: вызываю огонь на себя.
— Кожан гони! — поднялся я. — Время, ребята!
Мы вышли в прихожую. Я слышал, как проснулась, заплакала маленькая моя племянница, как Танька стала ее убаюкивать. Мне чертовски хотелось увидеть их, но теперь каждая минута была на счету, как никогда.
В кожанке Зиновия Викентий приобрел и вовсе другой облик.
— Махните за город, Зина, — полушепотом сказал я хозяину на прощание. — В крайнем случае — в луна-парк, на карусели, в зоосад к тиграм.
Потом я забрал ключи от гаража-ракушки, стоявшего во дворе, и обнял Шерифа.
— Берега их, добрый пес, — шепнул ему в ухо.
Он заскулил, завилял хвостом, явно испытывая беспокойство и не понимая, как же я без него и как ему теперь без работы. Мне вспомнился осенний день девяносто третьего года в Козыне под Киевом, когда вот так же, обняв Шерифа за шею, шептался с ним на прощанье генерал Хоботов. Тогда они виделись в последний раз…
Мы простились с Зиной и стремглав скатились по лестнице.
Старая «четверка» оставляла желать много лучшего, но была на ходу, к тому же ничем не уступала «Москвичу». В бензобаке оставалось топлива на четверть.
Я отдал Решетникову его долю аванса.
— Опять потеряемся, — усмехнулся он, увидев, как я перекладываю из кармана в карман свой телефон.
— Постараемся не теряться. Но если во время связи я тебя вдруг «не узнаю» — называй свои координаты и бросай трубку. Домой на Первомайку и в офис не суйся…
Может быть, конечно, я ошибался и идея, посетившая меня на четвертые сутки изнурительной погони за миражом, была бредовой, но, несмотря на то что Викентий был мужиком грамотным и по чужой колее не ездил, не согласовать наши дальнейшие автономные действия было опасно.
— А дальше сделаем так…
С утра в субботу Сан Санычу хотелось выпить. Погода была ни вашим, ни нашим — питейная погода, в такую хорошо торчать в пивбаре. Он дважды звонил друзьям, но ни Женьки Столетника, ни тезки Горохова не оказалось дома. Остограммился сам, когда впереди оставалось еще часа четыре дежурства, съездил на пару вызовов — не столько по обязанности, сколько из-за Игоря Савчука, стажера Высшей школы. Толковый парнишка достался на сей раз оперу, только вот одна беда — трезвенник.
В три дня случился обвал. Каменев так и думал, что к концу что-нибудь да случится. По закону подлости. Зря Олечке Мартыновой не поверил, когда она сказала, что по гороскопу у него сегодня невезучий день.
Какой-то грибник (сам Каменев грибов не собирал отродясь — дитя асфальта, но знал, что этим промыслом занимаются с раннего утра, тем паче дожди начались — какие уж там грибы!) вместо боровиков да маслят нашел в Серебряноборском лесничестве сразу три свежих трупа и автомобиль «Порше» с пулевой пробоиной и простреленным колесом. Мужик немедленно побежал звонить в милицию, и пока он бегал, трупы куда-то испарились. Прибывшая через полчаса опергруппа на том месте, которое он указал, нашла несколько стреляных автоматных гильз иностранного производства, следы трех автомобилей, пару окурков «Кэмел»… и все! Грибник крестился, клялся свободой, вспоминал мать и комсомольскую организацию, учивших его жить по совести, чем подкупил оперов, и еще через сорок минут из реки извлекли «Порше» с трупом неизвестного в салоне, но больше там никого не оказалось, к великому разочарованию бригады водолазов и двадцати милиционеров с бреднем во главе со старшим следователем горпрокуратуры Стучковым.
— Что за, понимаете ли, нет, хреновина такая? — пожимал плечами следователь. — Если тут было еще два трупа, то куда же они, спрашивается, подевались? А если не было — значит, мужик врет. Недаром у него в кошелке ничего, окромя опят, нету.
Каменев долго всматривался в трупье лицо, но припомнить, где видел этого человека при жизни, не мог, и в то же время не мог отделаться от ощущения, что где-то его видел. Уже вечерело, хотелось домой, но он гнал от себя мысли о телевизоре, футболе и пиве, потому что от таких мыслей становилось совсем грустно. Сан Саныч по опыту знал, что подобные преступления если по горячему следу не раскрыть, то это — не дай Бог, потому что виснут они на следователях и отделах годами, а на оперативках за «висяки» распекают каждый день.
Труп за неимением лучшего места отвезли в морг и там по распоряжению следователя Стучкова дактилоскопировали, так что, не успел Каменев опрокинуть стопку во второй раз, фамилию убитого нашли в картотеке.
Это был некто Матюшин Алексей Петрович, хорошо знакомый Каменеву по 1992 году, когда сосед Женьки Столетника врезался в «Мерседес» замзавжилкоммунхозом исполкома Матюшина, а его прихвостни поставили парня «на счетчик», вынуждая продать за здорово живешь хорошую трехкомнатную квартиру. Парень «мерс» отремонтировал и подался в суд за справедливостью, и тогда в его гараже оказался труп какого-то чурки, причастного не то к измайловцам, не то к останкинцам — во всяком случае, потянулась ниточка и посажали тогда народу немало, и постреляли тоже. Крупное было дело, на всю Москву. Кажется, забрали его в прокуратуру или в КГБ (ФСК по-тогдашнему) — Каменев уже забыл, столько водки с тех пор утекло, вспомнить страшно. И одним из посаженных отцов был этот самый Матюшин. Причем, что Каменева немало удивило, дали ему срок десять лет, а отсидел он четыре с половиной. Это и удивило, что так много отсидел. Воротилы его ранга ухитрялись выходить уже через полгода, а после встречали на улицах своих следователей и смеялись им в лицо. Даром, что ли, наш суд — самый гуманный в мире!
Ну да шут с ним, с этим Матюшиным. Таких повторных встреч в жизни полковника было — ой-ой-ой сколько! Дальше завертелось еще смешнее.
Выяснилось, что Матюшин был прописан по адресу: Серебряноборская набережная, дом четыре. Поехали туда — навестить семью, разузнать, с кем он был связан, кто на него зуб имел и все такое прочее, как водится. В доме никого не оказалось, у соседей выяснили, что ездил Матюшин в «Жигулях», а к нему наведывался брат его сожительницы Давыдов Сергей Иосифович на машине «Порше» цвета небесной лазури (надо полагать, той самой — с простреленным колесом). Что касается «Жигулей», нашли их очень скоро — через ГАИ: не далее как вчера на них попал в аварию нетрезвый гражданин Рыжий Анастас Владимирович — не справился якобы с управлением и угодил в дерево неподалеку от Гольяновского кладбища (с управлением вообще очень трудно справляться, особенно если это Управление ГАИ). Так как доверенности у Рыжего не было, а алкоголь в крови был, его определили в медвытрезвитель, а наутро перевели в ИВС, где подвергли допросу в связи с найденным в его машине под сиденьем пистолетом «ТТ» китайского производства. По поводу последнего задержанный ничего вразумительного не показал: что стрелял — так это упражнялся в стрельбе по воробьям, что возит — так это исключительно для самообороны, а что имеет в наличии — так приобрел по случаю за сто долларов на Петровско-Разумовском рынке у каких-то алкашей. ИВС был переполнен, данный пистолет в картотеке не числился, и следователь счел возможным отпустить свободного предпринимателя с Богом — под подписочку о невыезде.
