Вот и на сей раз среди неизвестной шпаны, большая часть которой, впрочем, еще досиживала, выскочил какой-то Ямковецкий Борис Евгеньевич, напротив фамилии которого был целый список судимостей. Столетник вчера запрашивал копии его обвинительных заключений.
— Олечка, — позвонил Каменев капитану Мартыновой, — ты бумаги Столетнику отдала?
— Естественно, Сан Саныч. Переслала по факсу.
— Может, я, конечно, человек ограниченный, но что-то не припоминаю, чтобы этот олух царя небесного приобретал факс. Номерочек в памяти сохранился?
— А как же, Сан Саныч. Не на базаре, чай, торгуем. Сейчас посмотрю…
Если бы Каменев не был женат, а капитан Олечка не была замужем, отношения между ними вполне могли сложиться иначе, но так как все было решительно наоборот, то они не выходили за рамки служебных. Каменев вообще имел успех у женщин, но пользовался им только в тех случаях, когда это шло на пользу делу.
— Вот, Сан Саныч, записывайте… — и Мартынова продиктовала телефон.
В кабинете появился Савчук, вслед за ним вошел эксперт-криминалист Зубарев.
— Олечка, не в службу, а в дружбу… — начал было Каменев, но Мартынова не дала ему договорить:
— За кого вы меня принимаете, Сан Саныч? Уже! Это телефон, он же — факс нотариальной конторы… — и продиктовала адрес. — Частный нотариус Александров,
— У меня нет слов! — записал данные на листке Каменев. — Теперь я знаю, чем ты отличаешься от путаны: тебе цены нет! — Он положил трубку, ткнул пальцем в телефон и посмотрел на Савчука: — Учись, студент!.. Давай, что там у тебя?
Савчук загадочно улыбнулся и перевел взгляд на Стаса Зубарева.
— Вас интересует дело Балашовой? — усевшись, с достоинством заговорил тот. — Но учтите, господа сыщики: авторское право я застолбил. Завтра оформлю в литагентстве, так как подобного случая в практике сыска еще никто не зафиксировал.
Зубарев писал детективы и даже публиковал их с продолжением в газете «Опасный поворот», но врать не умел, поэтому писатель из него получался никудышный.
— Две минуты, — посмотрел на часы Каменев.
— Что… две минуты?
— Ты отнял у меня две минуты!
Зубарев обалдело посмотрел на старшего опера и встал.
— А вы у меня — уже пятнадцать, — повернулся и пошел к двери. Задержался на секунду: — Очень сожалею, но без разрешения следователя Шапошникова оглашать подробности расследования не имею права.
И вышел.
Савчук очень испугался, потому что Каменев покраснел и желваки ходуном заходили на его скулах; стажер вообразил, что будет, если один из его сжатых кулаков опустится сейчас не то что на чью-нибудь голову, а хотя бы на стол…
— Зря вы так, — робко произнес он. — Я его случайно перехватил и уговорил прийти сюда, а вы…
— Заткнись! — рявкнул Каменев, кроша табаком на полированную крышку стола. — Зря, не зря!.. Тер-рпеть ненавижу этого писателя! Авторское право!.. Бля такая!..
Он закурил, лязгнув ключами, достал из сейфа бутылку, допил остававшиеся сто граммов прямо из горлышка и шумно вздохнул.
— Плевать мне на его детективы, — сказал, несколько успокоившись, и, по-американски скрестив ноги, положил их на стол. — Сейчас я позвоню Стучкову и брошу ему идею объединить дела этой Балашовой и Матюшина. Тогда посмотрим, у кого окажется авторское право!.. Черный кот долбаный!..
Стажер смотрел на Старого Опера с нескрываемым восхищением и загадочно улыбался.
— Чего лыбишься, как одиннадцатый номер галош?
— Не надо звонить Стучкову, Сан Саныч. Потому что, хотите вы этого или нет, дела Матюшина Алексея Петровича и Матюшиной Анастасии Емельяновны, его родной тетки, Балашовой по мужу, все равно придется объединять.
Каменев не вскочил, но ноги со стола все же убрал:
— Точно?!
— Да.
— А словесный портрет?
— Фото я размножил и отдал экспертам. Очень похожа.
— «Похожа»!.. Когда ты уже научишься отличать похожих от идентифицированных? — проворчал Каменев, но в ворчании его чувствовалось одобрение. — Ты зачем ко мне этого писателя приводил?
— Он из группы Шапошникова. Ездил сегодня на убийство по адресу: улица Савеловская, дом тридцать четыре, квартира восемьдесят один, — заглянул в блокнот стажер и, не удержавшись, украдкой зевнул.
Каменев с сожалением покосился на пустую бутылку в корзине и почувствовал усталость, потому что все пять раз по сто ничем не закусывал, к тому же много работал.
«Перебор, — подумал о сверхурочной работе и о бутылке одновременно. — Пора ко щам. Похоже, завтра с утра начнется!»
— А о каком авторском праве он толковал? — спросил у Савчука.
— Да там уж больно забавное убийство нарисовалось…
— Забавных убийств не бывает, — неожиданно рассердился полковник. — Убийства бывают только подлыми, запомни.
— Извините, я не это имел в виду. Понимаете, Балашова была инфарктницей, жила одна, год тому назад схоронила мужа…
И стажер Игорь Савчук изложил историю про детский шарик, накачанный газом, точь-в-точь как об этом ему поведал криминалист Зубарев.
— Форточка была открыта? — уточнил Каменев, помолчав.
— Открыта. И «роза ветров» такая, что в нее все время си-фонило…
Он еще что-то говорил, говорил, восторгался то хитроумными преступниками, то следователем Шапошниковым, но Каменев его не слушал. Все происшедшее за сегодняшний день удивительным образом сливалось в одну большую и запутанную историю.
Он вызвал «Волгу» и поехал домой. По пути приказал водителю остановиться, взял в ночном киоске две литровые банки пива (одну на сегодня, другую на завтра), баночку маринованных корнишонов, и пока ехал, покупал, поднимался в лифте, все пытался понять, что же именно объединяет события сегодняшнего дня.
А дома на кухне, сидя в трусах и тапочках у маленького черно-белого телевизора в ожидании, когда сварится любимый им картофель в мундире, понял, что вопрос изначально поставлен неверно: не «что?», а «кто?» — вот как следовало бы спрашивать.
И позвонил Французу.
— Привет, — равнодушно отозвался Француз.
— Что поделываешь?
— Смотрю детектив по телику…
Когда моя «сапфира», вскрикнув, затормозила у ворот логова на Серебряноборской, окончательно распогодилось; над хвойными кронами суетились вороны, предчувствуя несколько дней благодатного тепла; солнце грело и слепило, пытаясь обмануть: «Я по-прежнему грею, по-прежнему свечу — даже жарче, даже сильнее, чем летом!», но никто ему уже не верил, потому что это было осеннее солнце, осеннее небо, и настроение у всех было осенним.
У всех, кроме меня. У меня оно было просто поганым. Едва я увидел дом Матюшина, организм сам, помимо моей воли, вспомнил вчерашнюю расправу, и от газа снова заболела, закружилась голова, от побоев заныли кости, и руки-ноги занемели, будто до сих пор были спутаны буксирным тросом.
«В танце главное не останавливаться!» — выскочил я из машины и, нахально отперев калитку отмычкой, по-хозяйски вошел на частную территорию.
Останавливаться не следовало по двум причинам как минимум, одну из них я знал: как только дам себе минуту отдыха — потухну, усну или взвою от боли, потеряю чувство морального превосходства, не сработаю на опережение… кого? Всех!
— Открывай! — крикнул я, взбадривая себя, ибо открывать было некому. Это я понял, как только увидел запертые ставни и дополнительный висячий замок на внутренней двери веранды.
Из соседнего дома вышла женщина с пустой сумкой (что не сулило ничего хорошего, ну да не с ведром же все-таки), я бросился к ней:
— Извините, гражданка! Вы не видели сегодня свою соседку вот из этого дома?
— Не видела, — почему-то неприязненно ответила она и поспешила по тротуару в сторону автобусной остановки.
— А вчера? Давно их дома нет?
— Мне почем знать? — ускорила она шаг.
— А как ее найти, вы тоже не знаете?
На этот вопрос она вообще не стала отвечать — то ли они не были знакомы, то ли рассорились, а может быть, она знала, что здесь собираются подозрительные личности, и опасалась вмешиваться в чуждую жизнь. Во всяком разе, за ее подчеркнуто резкими ответами я видел не равнодушие и незнание, а явное нежелание разговаривать об этих соседях.
«Может, Евгения-свет-Васильевна сыпанула ей пургену в кастрюлю?» — предположил я и помчался в соседний с другой стороны особнячок, где на скамейке у ворот наслаждался солнцем седой костистый старикан с медалью «Ветеран труда» на лацкане лоснящегося кителя.
— Здрасьте, с воскресеньицем вас, — осклабился я, стараясь соблюсти верх любезности. — Не подскажете ли, как разыскать вашу соседку?
— Женю-то? — проскрипел старик. — Не знаю. Может, на дежурстве?
