Взятый в плен офицер стоял, привязанный двумя ремнями к дереву. А Мизинчик, дед Алеха и Байда с восхищением разглядывали бронеавтомобиль.
Командира больше всего заинтересовал пулемет. Он даже забрался на сиденье стрелка, взялся за ручки и поглядел в смотровую щель, уже представляя себе, как хорошо будет стрелять из этого пулемета. Степан Байда нашел в патронном ящике три гранаты-лимонки и парабеллум пленника. А дед Алеха нырнул под сиденье и с торжеством извлек оттуда туго набитый саквояж. Он тут же принялся изучать его содержимое.
…Тем временем Саня и Святополк, присев на поваленную бурен сосну, тихонько беседовали.
— Мне до того стыдно, просто невыносимо, — говорила девушка. — Я была уверена, что па войне обязательно совершу какой-нибудь подвиг. А что получилось? Уже два раза струсила: у колчаковцев, когда офицер вызвал меня из строя, и вот сегодня… Понимаю, что надо делать, а не могу!
— Ничего, вы еще совершите свой подвиг, — утешил ее Святополк. — Вообще, по моим наблюдениям, женщины храбрее мужчин. Отчаянней.
Саня не приняла утешения.
— Ну да… Вот вы действительно отчаянный. — И без видимой связи заговорила о другом: — Я вам хочу сказать, не думайте, что это я тогда так из-за вашего отца. Все равно, я бы не могла вас полюбить. Тот, кого я полюблю — я точно знаю, — будет старше меня, умнее. Человек очень образованный, мягкий, добрый…
Против воли Святополк улыбнулся:
— По-моему, вы рисуете мой портрет.
— Ничего подобного. Совсем другой.
От броневика позвали:
— Саню! Идить сюда!
Когда Саня и Святополк подошли, они увидели целую кучу соблазнительных вещей, вываленных на плед. Плед тоже нашелся в броневике. Были тут банки с английскими консервами, голова сахара-рафинада в синей обертке, галеты и даже бутылка коньяка. А одну вещь Степан предназначил специально для Сани: флакон одеколона с пульверизатором.
— Ось, дивитеся! Перфюмы.
Но Саня сурово покачала головой:
— Мне не нужно.
Тогда Степан стал нажимать резиновую грушу, прыская одеколоном па всех подряд. Мизинчик недовольно сморщился:
— Хватит детством заниматься. — Он нагнулся, взял с пледа коньяк. — И это нам ни к чему.
К огорчению деда Алехи, он разбил бутылку о борт броневика и пошел к пленному. Остальные тоже подвинулись поближе.
— Давай, ваше благородие, выкладывай… Как звать?
— Черенков Игорь Михайлович. Развяжите мне, пожалуйста, руки. Очень затекли, — попросил офицер.
После некоторого колебания Мизинчик расстегнул ремень, который стягивал руки пленника, и вернул законному владельцу, деду Алехе. Затем продолжил допрос:
— Какой части?
— Отдельного мотодивизиона при штабе второй армии, — так же спокойно ответил пленный.
— Какие еще тут части расположены?
Пленный наморщил лоб, вспоминая:
— Сейчас… На правом фланге казачий полк. Командует им войсковой старшина Телятников. В центре пехотная дивизия генерала Донцова и южнее — голубые уланы, два эскадрона. — Он чуть усмехнулся: — Многовато на вас пятерых, а?
Мизинчик нахмурился, подумал, что бы еще спросить, и не придумав, сказал деду Алехе:
— Ты, Чикин, пистолет парабеллум знаешь? Вот, бери, и пустишь этого в расход. Только отведи подальше.
Стало тихо. Слышно было только, как клокочет что-то в горле у офицера. Присев на корточки, Алеха стал развязывать ему ноги.
— Вы… Вы хотите меня расстрелять? Военнопленного? — выговорил поручик наконец, стараясь унять дрожь в голосе. На этот бессмысленный вопрос можно было не отвечать, но Мизинчик ответил:
— А что нам, в бирюльки с тобой играть? Выполняй, Алеха!
Святополк, Саня и Степан глядели в землю и молчали. Потоптавшись, дед Алеха взял тяжелый парабеллум, вынул из кобуры, перевел рычажок. Офицер пожал плечами и двинулся туда, куда указывал ствол пистолета. Потом вдруг остановился:
— Если расстреляете, я вам ничего не скажу! А если отпустите, расскажу очень интересную вещь.
Он волновался, но говорить старался с достоинством.
— Что расскажешь? — насторожился Мизинчик.
— Военную тайну. Я возил офицера связи с секретным пакетом.
— Давай, рассказывай.
— А вы даете слово, что отпустите?
— Отпустим.
— Нет, сначала вы дайте слово.
— Ну, даю… Веди его сюда, Чикин.
Дед Алеха подвел пленного поближе.
— Мы отвезли пакет полковнику Рябчевскому, в штаб дивизии. — Офицер поглядел на небритых и оборванных бойцов маленького отряда. — Насколько я понимаю, вы отрезаны от своих и, наверно, не знаете: красные начали большое наступление. В нескольких местах уже вышли к Тоболу.
— Это нам известно, — не моргнув глазом, соврал Мизинчик. — Но ты рассказывай, рассказывай. Для проверки.
— Так вот, полковник Рябчевский получил секретный приказ: послать динамит и, команду саперов, чтобы взорвать мост через Тобол. — Он приостановился, давая Мизинчику время оценить всю важность этого сообщения. — Понимаете? Разрушить мост и сорвать переправу ваших частей. А теперь вы можете предупредить своих, чтобы они как-нибудь помешали, не дали взорвать. — Его губы опять шевельнулись в чуть заметной усмешке. — Если, конечно, успеете…
— Послушайте, — вмешался Святополк. — Вы сказали, приказ секретный. Откуда же вам известно его содержание?
Помявшись, пленный ответил:
— Видите ли… Дело в том, что я племянник генерала Лебедева, и Рябчевский это знает. Он вскрыл пакет при мне…
— А какой дорогой повезут динамит? — возобновил допрос Мизинчик.
— Дорогу перерезали партизаны. Поэтому повезут пароходом по Тоболу. Пароход называется «Ермак Тимофеевич». — Пленный обернулся к Святополку, самому интеллигентному из слушателей. — По-моему, эти сведения стоят того, чтобы не расстреливать какого-то поручика?
Ответил ему Мизинчик — не сразу и почти с сожалением:
— Нет, паря… Расстрелять тебя все ж таки придется.
Пленный задохнулся от ярости:
— Как это придется? Вы же обещали!
— Ну, некуда тебя девать… Чикин, отведи его.
— Где у вас совесть? Что вы делаете! Мерзавцы, сволочь большевистская! Бандитье!
— Тихо! Молчать! — рявкнул Святополк и повернулся к Мизинчику. — Ты дал слово не расстреливать.
— А что с ним делать? К сосне привязать? Так его комары насмерть заедят. Это, что ли, лучше?
— Мизинчик, надо его отпустить. Ты обещал, — сказала Саня.
— Во, во! Отпусти… А он на тебя всю колчаковскую армию натравит!
— Ни. Вин того не зробит, — рассудительно заметил Степан Байда. — Злякается военного суда. Вин секрет продал.
— Я стрелять не буду, — запротестовал и дед Алеха. — Зачем грех на душу принимать? Нe будет нам фарта.
— Вот вы как? Все на меня? — скрипнул зубами Мизинчик. — Ладно, сам расстреляю!
— Не расстреляешь! — И Святополк заотупил командиру дорогу.
— Не надо при нем, — шепотом попросила Саня. — Отойдем в сторонку.
Она первая отошла к другому краю полянки. Остальные пошли за пей. Только дед Алеха остался охранять офицера, который, устав от нечеловеческого напряжения, молча ждал решения своей судьбы.
— Что я, кровосос? — говорил Мизинчик. Нго трясло от обиды и возмущения. — Мне нешто удовольствие его шлепнуть? Но ведь нельзя отпускать!
— Он нам дал такие сведения, что… — начал Святополк, но Мизинчик не дал ему договорить:
— Вот именно, что сведения! Через это он для нас самый опасный человек! Если колчаки дознаются, что он их продал, — переменят план, и каюк! Да кого вы жалеете? Вражину закоренелую. Он бы вас пожалел?
— Чому ж ты свое слово давал такой поганой людине? А дал, так держи! Дэ ж твоя справедливость? — жестко сказал Степан Байда. — Думаешь, я до революции бидно жил? Та я и одного дня голодным не был! Але мени потребна была справедливость!
— Справедливость после войны будет! Вы ж не военные люди, вы не понимаете: получилась возможность сделать огромное дело! Тыщу жизней уберечь, а то и больше. А вы из-за одного паразита…
— И все-таки придется рискнуть! — Святополк оглянулся на товарищей. — Видишь? Все так считают.
— Это ты их накрутил! — взорвался Мизинчик. — Ну, баба — с нее спрос маленький. Не надо было брать, сам виноват… А Степана с Алехой ты против меня науськал! Ты и никто другой! Думаешь, я не понимаю, с чего ты сегодня добрый? Своего пожалел, дворянскую свою породу!
— Позволь, ведь это я его к тебе привез.
— А теперь отпускаешь! Контра потаенная, Святой полк! Не хотите, шут с вами! Сейчас я его своей рукой порешу.
И, схватившись за рукоять шашки, Мизинчик двинулся к пленному. Но не успел сделать и двух шагов: сидевший на пеньке Степан сунул ему под ноги сухую жердину, и командир, споткнувшись, грохнулся наземь. Не сговариваясь, Степан со Святополком навалились на пего, прижали к земле. Мизинчик вырывался отчаянно: он признал свое поражение только после того, как дед Алеха присоединился к тем двоим.
