— Не забывай, Камаль, что ровно через год в вашей стране состоятся выборы президента. И чтобы собрать очки в предвыборной компании, Картеру вовсе не обязательно освобождать все посольство, — ему достаточно одного человека. Но такого, кого бы знала вся Америка. Сын Ральфа Пери, освободителя американских военнопленных, — это то, что нужно.
— Но девяносто „зеленых беретов“ будут просто уничтожены!
— Нет, не просто, — возразил Али. — Они станут национальными героями, а народный гнев перекинется на кровожадных моджахединов.
Рэмбо посмотрел на Али так, словно впервые увидел.
— Выходит, я буду набирать очки президенту?
Нет, Камаль, ты постараешься помочь хорошему человеку найти его сына.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Рэмбо и улыбнулся. — А ведь ты уже начал учить меня, Али.
Али развел руками.
— Просто ты должен знать то, что тебе нужно знать, — сказал он. — Чтобы не задумываться тогда, когда нужно будет только действовать. Если не секрет, чем ты решил сегодня заняться?
Рэмбо хотел один сходить к макету посольства, чтобы на месте со схемой в руках представить себе расположение подвальных помещений. По укоренившейся привычке действовать в одиночку, он не хотел делиться своими замыслами даже с Али. Но теперь он понял: то, что ему предстоит, не похоже на то, что он делал прежде. И что в Тегеране Одинокому Волку останется лишь выть на луну. Кроме того, он начал проникаться доверием к Али, а ведь им еще вместе работать. И он поделился с ним своими планами и пригласил с собой.
— Отличная мысль, — согласился Али. — Пусть посольство охраняет хоть весь Тегеран, но ведь кто-то туда все же входит!
— Я войду туда, — спокойно сказал Рэмбо и посмотрел на Али. Али не выразил ни удивления, ни недоверия. Он поднял брови и так же спокойно спросил:
— А почему бы и нет?
Рэмбо разложил на полу „посольства“ план расположения подвальных помещений и стал переносить их контуры куском породы на доски. Али по схеме разметил расположение водоснабжения и канализации. Покончив с этим, они перешли туда, где должен был находиться продовольственный склад, и сели на пол.
— Здесь? — Рэмбо постучал пяткой по доскам и вопросительно посмотрел на Али.
Али дотянулся рукой до „винного погреба“ и постучал кулаком по полу.
— А может, здесь?..
Том Пери, двадцатипятилетний красавец, сын миллионера и сам преуспевающий бизнесмен, сидел в котельной американского посольства на восемнадцатидюймовой трубе, обмотанной асбестовой изоляцией, и размышлял о превратностях судьбы. Казалось бы, ничто не предвещало такого крутого поворота событий.
Совсем еще недавно Том был приглашен вместе с другими американскими бизнесменами в Ниаваранский дворец — блестящую шахскую резиденцию. И сам "царь царей", могущественный шахиншах, лев Ирана Мохаммед Реза Пехлеви благосклонно изволил пожать ему руку. А потом он был представлен шахине. Сорейя одарила его такой ослепительной улыбкой, что Том, кажется, чуть не потерял рассудок. Все слова, которые он приготовил для соответствующего случая, вылетели у него из головы, и он стоял истуканом до тех пор, пока это не сочли неприличным и не увели его вежливо, но настойчиво в банкетный зал. Несколько ночей потом снилась ему обворожительная улыбка шахини.
Молодящийся шах был еще крепок и бодр и чувствовал себя спокойно и уверенно, как и подобает "царю царей". Но уже исподволь что-то назревало, разливалось тревогой, смутными слухами. Из Франции ждали возвращения после многолетней эмиграции аятоллы Рухоллы Мусави Хомейни — злейшего врага шаха. И тогда в "Нью-Йорк тайме" промелькнуло: "Если Хомейни придет к власти, то ограничит роль в Иране иностранных компаний, выдворит американских советников, прекратит экспорт нефти в Израиль и Южную Африку".
Том Пери пропустил это мимо ушей. Он не был связан с нефтяными компаниями — его бизнес процветал на радиоэлектронике. И он твердо был уверен: пока существует цивилизация, в нем будут нуждаться в любой стране.
А зять шаха Захеди, посол Ирана в США, успокаивал своего тестя сладкозвучными речами: дружба Америки с Ираном непоколебима, и пока вращается Земля, шаху нечего опасаться — враги его иллюзорны, а друзья могущественны.
Но аятолла не побоялся клыков льва Ирана. Он лучше всех знал, что клыки эти давно уже сгнили изнутри. И лев даже не рыкнул, когда в международном Мехрабадском аэропорту приземлился самолет из Парижа и сотни тысяч людей приветствовали неустрашимого аятоллу. Том тоже ходил в аэропорт, но, конечно же, не для того, чтобы приветствовать этого белобородого старика. Он интересовал его как экзотическая личность. Том даже не хотел понять его или просто задуматься, чем вызвано народное ликование: Восток — всегда загадка. И он вместе со всеми проводил аятоллу до здания школы "Рафа" на окраине Тегерана, где Тома чуть не смяли на узкой и неказистой улочке. И все же он был доволен, что видел Хомейни своими глазами — будет что рассказать на родине друзьям и знакомым.
Но вот на первой же пресс-конференции тихий голос восьмидесятилетнего старца прозвучал уже набатом: аятолла камня на камне не оставил от американской политики в Иране. И запылали Лавизанские казармы шахских гвардейцев, и бежал шахиншах, лев Ирана, со своей обворожительной шахиней, и сотни американцев, европейцев и японцев бросились к Мехрабадскому аэропорту. Стали готовиться к эвакуации на военно-транспортных самолетах пять тысяч американцев. А представитель госдепа успокаивал и Америку, и посольство: отъезд из Ирана некоторых групп американского персонала носит "временный характер".
И даже когда через две недели после возвращения Хомейни группа вооруженных иранцев захватила американское посольство, Том лишь удивился: разве можно так неосторожно поступать с представителями могущественной страны? Вскоре выяснилось, что этот инцидент был спровоцирован агентами САВАКа, как предлог для вмешательства США в дела Ирана. Представители новой власти извинились перед послом и сотрудниками посольства, и эти извинения были приняты: ни одна-из революций еще не обходилась без провокаций.
Том Пери был уверен, что пройдет время, политические и религиозные страсти улягутся и жизнь вновь войдет в свою привычную колею. В конце концов человек создан не для того, чтобы разрушать, а чтобы созидать и укреплять созданное. И Том укреплял свои деловые позиции, насколько это было в его силах, в далекой от родины стране. Но время шло, и он стал чувствовать настороженное к себе отношение со стороны иранских партнеров. А когда в Персидский залив вошли американские авианосцы и ракетные крейсеры, Том понял, что его деловой карьере в Иране пришел конец — настороженность сменилась откровенной враждебностью. И он решил покинуть страну.
Тот день, когда он пришел в американское посольство, стал для него роковым. Посол не смог его принять, и он пошел к первому секретарю посольства, с которым был на дружеской ноге. Кажется, они успели лишь обменяться любезностями, когда дверь распахнулась, толпа вооруженных молодых иранцев ворвалась в кабинет, их тщательно обыскали и бесцеремонно погнали по коридору. Все произошло так неожиданно и скоротечно, что Том опомнился только в конференц-зале, куда стали загонять, видимо, всех, кто оказался в этот момент в посольстве.
— Опять провокация? — спросил Том своего приятеля — секретаря.
— Кажется, все повторяется, — усмехнулся секретарь. — Знакомый сценарий.
Посол, как всегда надменный и хладнокровный, цедил через зубы слова о спокойствии и благоразумии. Когда все были собраны, вперед вышел плотный коренастый иранец с заросшей черными волосами физиономией и на ломаном английском сделал официальное заявление.
— С этого времени. — сказал он, — мы объявляем вас заложниками иранского народа. Ваша дальнейшая судьба будет зависеть только от вашего президента. Связь с внешним миром прекращается, посольство окружено верными стражами исламской революции. Всякая попытка вашего освобождения бессмысленна. Мы не хотим вашей крови, и не вынуждайте нас пролить ее. Господина посла прошу следовать за мной.
Том бросился к чернобородому, пытаясь объяснить ему, что он не имеет никакого отношения к дипломатическому корпусу, что он попал сюда совершенно случайно. Но несколько молодых людей оттеснили его автоматами от своего вожака, и тот только сочувственно улыбнулся.
— В свое время мы выслушаем каждого, кто захочет поговорить. Но это ничего не изменит.
Их пересчитали, как баранов, и загнали в подвал. Потом отбирали по два-три человека и уводили. Больше их никто не видел. Наконец наступила очередь Тома. Ему завязали глаза и вывели за дверь. Единственное, что он мог в таком положении, так это считать ступени — вверх и вниз по бесконечным переходам. А когда с Тома сорвали повязку и он увидел себя в котельной, то понял, что находится на том же уровне, что и прежде, но не мог уже сообразить, в какой части посольства эта котельная. Дверь за ним захлопнулась, и он услышал скрежет засова. Значит, замка на засове нет. Память услужливо отмечала множество таких мелочей, на которые в нормальной обстановке он не обратил бы ни малейшего внимания. Помимо его воли начал действовать инстинкт самосохранения.
