Впрочем, хозяин заведения не спешил вызывать электрика. Ведь подобные перепады температуры, вызванные сломавшимся термометром, только привлекали новых посетителей. Остановится какой-нибудь русский, улыбнется этой несуразице, да заодно и присядет за столик, чтобы чашечку кофе с круассаном заказать или стакан прохладительного напитка пропустить. А потом, наевшись и напившись, это самое глючное табло на фотик щелкнет. Да в своем блоге или ЖЖ запостит что-то типа такого:
«Зацените, френды, прикол — Средиземноморье, пот ручьями льется, а тут градусничег над кафешкой «Bon appetite» температуру, как на Северном полюсе, показывает. И спрашивается, какого такого лешего я из вечно холодной Тюмени сюда перся? Нет, все-таки юморные ребята эти лягушатники». Чем не бесплатная реклама?
При этом ему и в голову не придет, что кафе принадлежит отнюдь не французу, а русскому. А вернее, двоюродной сестре российского министра юстиции — Марине Николаевне Зайцевой, у которой подобных заведений с аналогичным названием по всей Франции пруд пруди. И открыла она эту сеть общепита исключительно благодаря материальной помощи своего братца, которому свой капитал, сколоченный на «тяжкой» государственной службе, девать на родине некуда стало. Однако все это была мелочовка. Помимо сети кафе «Bon appetite» Мариночка — так ласково называл свою сестренку высокопоставленный родственник — владела также трехзвездочным отелем в Тулузе, небольшим бордельчиком в Париже и супермаркетом в Лионе. Уже не говоря о том, что за ней числилось несколько огромных вилл на берегу Средиземного моря, каждая из которых стоила не менее трех миллионов евро.
Наивно было бы полагать, что все это добро министр юстиции отдал сестре безвозмездно, подарил, так сказать, по доброте душевной. Просто таким вот незамысловатым образом, обкатанным многими российскими коррумпированными чиновниками, министр юстиции Владимир Михайлович Зайцев обеспечивал себе безбедную старость. Проще говоря, выводил деньги за границу, вкладывал их в бизнес. И сам оставаясь не при делах, так как все было оформлено на сестру. Даже если кто-нибудь на родине и захотел придраться бы к нему — мол, откуда это все у Зайцевой появилось, он мог спокойно сказать что-то вроде: «Брат за сестру не в ответе…»
…На террасе роскошной виллы за столиком из мореного дуба сидели двое: министр юстиции и его частый гость — начальник отдела по борьбе с экстремизмом Митяев. Последний вот уже целую минуту напряженно высматривал в море одинокую яхту под итальянским флагом, на палубе которой веселилась компашка молодых людей: трое парней и четверо девиц. Они пили шампанское, смеялись, натирали друг другу спины кремом для загара. Каждый раз приезжая во Францию, Марат Сергеевич с нескрываемой завистью поглядывал на туристов. Оно и неудивительно — в отличие от него они ехали сюда отдохнуть, оторваться на полную катушку. А он исключительно по работе, чтобы встретиться с Зайцевым и обсудить с ним важные дела. Ведь министр, хоть и жил в России, немало времени проводил на одной из своих любимых вилл на Лазурном Берегу. Не будешь же по мобильному телефону и по Skype важные разговоры разговаривать, их ведь и подслушать можно. Только тет-а-тет. Вот и приходилось Митяеву постоянно мотаться во Францию.
— …Плохо, очень плохо с этим Иннокентием Седых получилось, — негодовал Зайцев, придирчиво разглядывая полированные до зеркального блеска ногти.
— Кто ж знал, что он такое выкинет? — оправдывался Митяев, стараясь не смотреть в глаза собеседнику.
— А нужно было знать, Марат. Нужно, понимаешь? Ты ж не вчера родился и вполне представляешь, что наркоман под кайфом может натворить. Что угодно может: с крыши прыгнуть, под поезд броситься или, как в нашем случае, поджечь себя к чертовой матери. — Зайцев отхлебнул из запотевшего стакана минералки и откинулся на спинку плетеного кресла. — Его тело, между прочим, позволило бы забить последний гвоздь в гроб этой сучки. А так… — повисла неопределенная пауза, — улик недостаточно, как пить дать оправдают, хоть и судья, который будет это дело рассматривать, мною как следует обработан.
Ох, как неловко чувствовал себя сейчас Митяев. Что уж тут говорить — недосмотрел, оплошал, подвел своего начальника.
— Придумаем что-нибудь, Владимир Михайлович, — стараясь излучать уверенность, пообещал Марат Сергеевич.
— Придумаем, придумаем, — передразнил его Зайцев, — вечно только это и слышишь от подчиненных. Ты мне конкретное предложение давай, и прямо здесь, а не завтраками корми.
И тут Митяева осенило — он и сам удивился, почему эта идея не родилась у него в голове раньше.
— Не оправдают медсестричку… — хитро прищурился он и принялся излагать министру свой план.
Тот слушал подчиненного внимательно, не перебивая. А когда Марат закончил, некоторое время молчал, а затем одобрительно кивнул — мол, принимается. После чего произнес:
— Что ж, если тебе удастся сломать ее таким вот образом, и она сама признается сперва на следствии, а потом подтвердит показания на суде, то и без тела обойдемся. Чистосердечное признание как-никак, — ухмыльнулся министр.
— Удастся, — пообещал Зайцев и тут же добавил: — Да и с телом этого бизнесмена, которого уже не существует, вполне можно будет выкрутиться. Пускай заявит на суде, что она его в бочке с серной кислотой растворила или сожгла на костре.
Зайцев вытянул ноги, запрокинул голову и уставился в голубое небо: над виллой кружили чайки. Позволил себе расслабиться и Митяев — вынул из пачки сигарету и закурил.
— Владимир Михайлович, можно вопрос? — сделав несколько затяжек, осторожно спросил начальник отдела по борьбе с экстремизмом, чувствуя, что министр подобрел и уже не так зол на него.
— Да, Марат, — неожиданно мягко прозвучало в ответ.
— Я вот что тут на досуге подумал, — начал издалека Марат Сергеевич, явно боясь задать прямой вопрос, — мы демонстративно охоту на этих антикоррупционеров открыли, и скоро одну из их представительниц в тюрьму упрячем. Но ведь и наверху не дураки, они нам скажут, что вместо нее ряды этой организации кто-нибудь другой пополнит. Это все равно, что Змею Горынычу голову отрубить — на ее месте новая отрастет. Понимаете, о чем я?
— Хочешь сказать, что мы зря время теряем? — вздохнул Зайцев, щуря глаза на солнце.
— Ну, в общем-то, да, — сознался Митяев и тут же пояснил свои опасения: — Понимаете, я привык доводить любое дело до конца и получать определенный результат. А здесь выходит, что мы только эту бабенцию-медсестру, которая по большому счету не при делах, закроем, и все — финита. При этом антикоррупционная организация как существовала, так и будет существовать. Даже этого Ларина не возьмем. И неужели ради вот такого незначительного результата стоило тратить столько сил и энергии? Вот что меня больше всего беспокоит.
Министр юстиции внезапно поднялся и принялся расхаживать по просторной террасе.
— А теперь, Марат, выслушай, что я тебе скажу. Только не перебивай, — проговорил хозяин виллы и заложил руки за спину. — Во-первых, давай начнем с того, что эти самозванцы, так называемые борцы с коррупцией, которым симпатизировала Погорелова, взяли на себя карательные функции государства российского. А это не прощается. Власть просто обязана наказать их, иначе это уже не власть. Но так как эти антикоры сплотились в глубоко законспирированную организацию и действуют крайне осторожно, я бы даже сказал — ювелирно, выловить всех их крайне сложно. Но мы и не ставим перед собой такую задачу. Достаточно будет провести хотя бы один показательный судебный процесс над членом организации, и не важно, рядовым или нерядовым. Чтобы все до единого несогласные усвоили — воевать с государством бессмысленно и бесперспективно, а главное — чревато заключением под стражу. В первую очередь, это касается всех этих активизировавшихся в последнее время блогеров, опальных писателей, художников, офисного планктона и правозащитников, которые взяли моду белые ленточки цеплять и на площадях нашей столицы собираться, — Зайцев замолчал и уставился на начальника отдела по борьбе с экстремизмом.
— А во-вторых? — заморгал Митяев.
— А во-вторых… — задумчиво протянул Владимир Михайлович, — мы судебный процесс над Погореловой широко осветим в средствах массовой информации, чтобы каждый, повторяю, каждый в нашей стране увидел, что грозит человеку, решившему вступить в ряды антикоррупционной организации. А это наверху оценят.
Наконец Марат уловил суть дела. Однако по-прежнему ловил себя на мысли, что начатая игра не стоит свеч.
— Ну, хорошо, покажут пару раз в новостях, как Погорелову в наручниках из зала суда уводят. Прозвучит закадровый голос, мол: «Вот как бывает — по неосторожности и дурости взялась помогать людям, впарившим ей, что они благими делами занимаются, коррупцию искореняют. А они ее взяли да использовали, заставив тело бизнесмена расчленить, к тому же еще потом и бросили, как отработанный материал». Тут же можно ее заплаканного сынишку крупным планом показать. И вновь закадровый голос пустить: «Бедный ребенок, без матери расти будет. Но закон для всех един. Так что, граждане, будьте бдительны, не поддавайтесь на сладкие речи тех, кто предложит вам вступить в подобную организацию», — произнес Митяев и сомкнул пальцы рук в замок. — Конечно, народ такой сюжет проймет. Но память людская недолговечна. Пройдет месяц, и все об этом забудут, а значит, и страх в обществе пропадет. А этого наверху не оценят.
