Александр Щелоков - Черный трибунал

Кострова Андрей знал давно и очень удивился, увидев его совсем не таким, каким привык видеть, — веселым и подвижным. На койке, натянув простыню до подбородка, лежал человек с потухшими, ввалившимися глазами.

— Спасибо, Андрюша, — сказал Костров унылым голосом. — Вот уж не думал, что ты зайдешь. — Он шмыгнул носом.

— Дядя Ваня, вы не волнуйтесь. У вас уже все в порядке. Врачи...

Костров подтянул простыню до самого рта.

— Прости, Андрюша. Я мало в такое верю...

— Во что? — не сразу понял Андрей.

— В то, что теперь все в порядке. Наоборот. Тогда мне повезло, а теперь добьют в любой момент. Я ведь свидетель. Поверь, принимаю лекарство, а сам боюсь — вдруг что подсыпали?

— Вы уж совсем, дядя Ваня... Все-таки мы еще не в Италии...

Костров тяжко вздохнул:

— Зато мафия у нас покруче ихней...

Костров вдруг встрепенулся, глаза его блеснули.

— Постой, тебе, наверное, наговорили, что я тронулся, а ты поверил? Так?

— Что вы, дядя Ваня, — смутился Андрей.

— Они всем это говорят, — утвердил Костров, не обращая внимания на оправдание. — И правда, если хочешь знать: я трухнул. Да еще как! И что с того? Чтобы в меня стреляли — я не приучен. Это дело малоприятное, Андрюша. И вот теперь боюсь, чтобы такое не повторилось.

— Больше вас никто не тронет.

— Не надо, Андрюша. Я видел его глаза. На морде черный чулок, в прорези зрачки блестят. Как у зверя. Клянусь, такой вернется...

— Это у вас нервное. — Андрей положил ладонь на костлявое плечо Кострова.

Тот посмотрел пристально и спросил:

—Ты все еще мне не веришь? Считаешь, что я со страху?

— Ну, не совсем...

— Значит, считаешь, — подвел итог Костров. — И зря. Им твой отец мешал. Вот они его и выбили...

— Кто — они?

Костров нервно шевельнулся под простыней и замолчал, прикрыв глаза. Тогда Андрей повторил вопрос, изменив его форму.

— Почему вы думаете, что охотились именно за отцом? В милиции считают, что произошла ошибка.

— А ты больше верь, что скажут в милиции, — проговорил Костров из-под простыни. И замолчал испуганно.

— Ну? — подтолкнул его Андрей.

— Вот те и ну. Они говорят не то, что случается, а как им самим удобно.

— Почему вы так думаете, дядя Ваня?

— Причины имеются. Был ведь у меня следователь. Протокол составил. Ушей он, конечно, не затыкал, но смотрел через меня на стену, как сквозь стекло.

— И все же это не доказывает, что охота шла именно за отцом.

— Не веришь, — обиженно утвердил Костров. Он взял с тумбочки стакан с компотом и стал пить. Острый кадык на худой шее судорожно дергался: вверх-вниз, вверх-вниз. Напившись, поставил стакан, рукой отер губы.

— Верю, что вы так чувствуете, — примирительно успокоил его Андрей. — Но нужны факты. А у нас их нет. — Он специально сказал «у нас», чтобы еще больше не обижать собеседника.

— Есть, — вдруг сказал Костров и, словно обессилев, откинулся на подушку, закрыл глаза.

— Вы об этом рассказали следователю?

— Нет.

— Почему?

— Потому как сам узнал об этом позже.

— От кого, дядя Ваня?

— Лучше не спрашивай, Андрюша. — Минутное оживление Кострова вновь погасло, он помрачнел, глаза посуровели, губы поджались. — Не скажу. Ты вот уедешь, тебе-то что...

— Я не из простого любопытства, — сказал Андрей. — Хотел бы сам разобраться с этой сволочью. Чтобы не ползала по земле.

Костров поглядел в глаза Андрею, выпростал руку из-под простыни и положил ее ему на колено:

— Не горячись, не стоит. Что можешь сделать ты этой погани? С ней даже милиция сладить не в состоянии.

— Милиция не может, а я найду, как это сделать. Важно знать — кому врезать...

— Нет, Андрюша, в этом я тебе не помощник.

Андрей встал. Расправил плечи, поддернул брюки.

— Как говорят, дядя Ваня, пора и честь знать. Выздоравливайте, я пойду.

— Ты чего сразу так? — В голосе Кострова слышалось беспокойство. — Обиделся, что ли?

— Нет, дядя Ваня, я не обиделся. Мне просто вас жаль. Продолжайте бояться. Это нетрудно. Натянуть простынку до глаз и выжидать — не случится ли чего. А если в самом деле случится? Вы сказали, что вас могут убрать как свидетеля. Но это имеет смысл, когда хотят заткнуть рот. Выходит, вам нет резона таить в себе то, что кому-то выгодно скрыть. А, да ладно, вроде я вас опять уговариваю. Пойду...

Костров нервно дернулся под простыней.

— Присядь.

Андрей неохотно опустился на стул. Костров поерзал под простыней и вдруг, впервые за все это время, присел на кровати. Подтянул подушку вверх к спинке и привалился к ней.

— Наверное, ты прав. — Голос его нервно срывался. Он опять облизал губы. — Сказать тебе я обязан...

Андрей молчал, сосредоточенно разглядывая ногти левой руки.

— Только не думай, что за себя боялся. Все куда сложнее. Да, я видел, как стреляли в твоего отца. Видел глаза того... убийцы... Но, клянусь, сам узнал о сути дела только вчера...

— Как так? — удивился Андрей.

— Брат у меня, Михаил. — Признание давалось Кострову непросто. — Брат у меня. Он рассказал.

— Что именно, дядя Ваня?

— Все, до подробностей.

Костров сполз на кровать, улегся, поправил подушку и натянул до подбородка простыню.

— Все, Андрюша, не могу. Не имею права. Я тебе дам адрес Миши. Съездишь к нему. Он все сам расскажет...

«Железка» — так в Придонске именовали автомобильный рынок, тем самым отличая его от «толчка», где торговали промышленными товарами, от просто «базара», который специализировался на продукции сельского хозяйства, и от «вернисажа», где продавались поделки художников, резчиков по кости и дереву, скульпторов, ювелиров; где собирались любители контрабанды, привезенной сюда из неведомого оттуда и предназначенной для переброски отсюда в неведомое туда.

Серый пустырь, на котором еще в советское время собирались заложить новый рабочий микрорайон, демократическая власть обратила в арену предпринимательства и отдала землю в распоряжение перекупщиков, спекулянтов, мошенников, рэкетиров.

По воскресеньям весь дальний Кавказ слетался на «железку» на крыльях огромных денег и, поживившись за русский счет, уезжал назад на новых «колесах». В остальные дни правили порядок на «железке» местные рэкетиры, которых придонцы именовали «ракетчиками».

Ранним утром, чтобы захватить местечко поудобней, Андрей и Катрич прикатили на «железку» для ловли Акулы. Они выбрали позицию в самом центре огромного пыльного пустыря, ставшего для города символом новой эпохи. Договорившись о том, как действовать, Катрич ушел в засаду. Андрей, постелив на капоте машины холстину, выложил на нее запчасти, прихваченные из гаража, и стал разыгрывать роль «лоха» — наивного, впервые занявшегося бизнесом простака. Впрочем, так ведь оно и было на самом деле. Именно «лохи» — лопоухие и беспомощные «пескари», заплывавшие в мутную воду «железки», привлекали местных «окуней» и «щук». Появление хищников не заставило себя ждать.

Уже минуты через три после того, как товар был выложен, появился разведчик — парень в ярких цветастых шортах, с гривой нечесаных сальных волос, рассыпавшихся по плечам. Он подошел пружинящим, легким шагом, этакий вертлявый гуляка.

— Продаешь? — спросил он вкрадчиво, почти доброжелательным голосом.

— Ну, — буркнул Андрей с нарочитой грубостью. —Чего б я это выложил?

— А за место платил?

— Ну, — сказал Андрей. — Еще при въезде.

— В первый раз? — спросил парень сочувственно. — Тогда учти, здесь еще платят за безопасность. Иначе возникают разные неприятности. Подойдут «ракетчики», ты им заплати, не ломайся. Спокойствие того стоит. Любишь свою тачку? Так вот, могут попортить. Запрыгнут на крышу и канкан спляшут.

— Те же, кто собирает плату?

Парень хохотнул, не отрицая и ничего не подтверждая.

— Выходит, надо платить, чтобы «ракетчики» охраняли меня от самих себя?

— Понятливый! — сказал парень и отошел. На ходу обернулся: — Лучше не жмись. Я ведь тебя просто так, по дружбе, предупредил...

Андрей, которому Катрич подробно объяснил его роль, соглашаясь, кивнул: «Ладно, учту». Теперь предстояло ждать визита рыб покрупнее. Они выплыли из-за палатки, торговавшей винтами и гайками, — два крепких, наглых обиралы, заставлявшие дрожать «лохов», бывающих на «железке».

Первым двигался коротконогий мордастый парень с бугристыми плечами и самоуверенным выражением лица. Судя по описанию, сделанному Катричем, это и был Акула — один из участников убийства отца.

Андрей ощутил неприятную сухость во рту. Как он ни старался в эти минуты держаться спокойно, это не удавалось. Так бывало и раньше, когда он впервые выходил на ринг и, оказавшись лицом к лицу с переполненным залом, терял вдруг способность что-либо видеть, кроме нетерпеливо разминавшегося в углу противника. Все остальные — судьи, зрители, суетящиеся фоторепортеры и телевизионщики — воспринимались только как источник громкого и непонятного шума. Настоящее спокойствие к Андрею возвращалось в момент, когда удар его кулака обрушивал противника на ринг. И тогда все — и зал, и вопящие от восторга болельщики — вдруг становилось ясно видимым, буквально осязаемым.