– Что же делать?
– Вообще-то у нас не очень серьезный замок. Может, вы просто выбьете его?..
Иван Павлович огляделся по сторонам. В подъезде пусто. Действительно, не стоять же с больной девчонкой на лестничной клетке.
– Послушай, ты давно здесь живешь?
– С рождения.
– Хорошо, значит, соседи тебя знают, ведь сейчас мы будем шуметь…
Плотный мужчина подошел к двери и осмотрел преграду, которую ему предстояло разрушить.
– Да. Ничего серьезного. Всего-навсего один замок.
Он отвел Катю к перилам, предложил ухватиться за них.
– Постой здесь, это недолго.
Иван Павлович разбежался и двинул дверь плечом. Дверь затрещала, но не открылась. Со второй попытки он бил уже ногой по замку, и этого оказалось достаточно.
– Вот и все, – удовлетворенно сообщил он.
– А я знаю, я слышала. Слышала, как грохнула о стенку в квартире распахнувшаяся дверь.
– Если дверная ручка немного попортила стену у вас в коридоре, то уж извините.
– Ничего, ничего. Главное, что теперь я дома. Спасибо вам большое. Сколько я должна вам заплатить?
– Да ты что? Ты лучше заходи давай и ложись на кровать, а придет мать – она тебе поможет. Извини, Катя, мне надо ехать.
Иван Павлович помог Катерине добраться до дивана и даже прикрыл пледом, лежавшим в кресле. Потом распрощался и поспешил уйти.
Вера Сергеевна пришла через час и увидела, что дочь спит на диване. Нервы у нее сдали, и, подбежав к Кате, женщина стала трясти девочку за плечо.
– Просыпайся, просыпайся, – бормотала она. – Ты что делаешь? Хочешь, чтобы у меня был разрыв сердца?
Катерина проснулась и, не поворачиваясь к матери, заплакала.
– Мама, уйди.
Вера Сергеевна сразу почувствовала неладное.
– Что случилось с дверью? Ты что, ее сама выбила?
– Да какая разница?..
– Ну-ка, посмотри на меня! – приказала мать.
Катя повернула к ней лицо с незрячими глазами.
– Господи! – Вера Сергеевна побледнела. – Ну-ка, сядь.
Посадив девочку, она заглянула ей в глаза.
– Ты что? Что с тобой? – Она начала трясти Катю за плечи.
– Мама, я ничего не вижу.
– Да как же это? Господи, как же так? Ты, может, дуришь меня? А?
Вера Сергеевна с надеждой посмотрела на дочь – у той по щекам текли слезы.
– Как же?..
– Мама, ты до туалета меня не проводишь? Я ведь теперь совсем ничего… совсем ничего не вижу.
Вера Сергеевна была ошеломлена. Но это же… Нет, она не могла поверить.
– Хватит, Катя. Хватит. Я и так устала. Я всю ночь не спала. Я же вижу, что у тебя с глазами все в порядке. Прекрати смотреть сквозь меня.
– Да ты что, дура старая! Не поймешь до сих пор, что я не вижу ничего! Меня изнасиловали в лесу и по голове трахнули.
Мать села рядом с дочерью, обняла ее и в голос заревела.
– Надо сообщить в милицию. Ты ведь знаешь, кто это сделал.
– Найдет кого твоя милиция? Вот по врачам помотаться – другое дело. Авось что и получится. Дай я пойду приму душ. Смою грязь. Черт, я до сих пор не могу привыкнуть к этой темноте.
– Как же ты выбралась из леса?
– Мама, я тебе все расскажу. Дай только искупаться – я вся грязная.
Мать помогла дочери забраться в ванну, открыла ей воду и вышла.
Вера Сергеевна боялась выпускать свое дитя надолго из поля зрения. Ей казалось, что девочка может наложить на себя руки. Хотя все может не так и безнадежно. Ее ударили, и она ослепла. Серьезная, конечно, травма, но ведь это же что-то связанное с нервами, значит, зрение может и вернуться. Мать утешала себя. Не выдержав, она заглянула в ванную.
– Ты чего? – спросила Катя, не поворачивая головы.
Ей теперь незачем поворачиваться. Ей достаточно просто слышать.
– Ничего, – пробурчала мать и пошла на кухню.
Когда Катерина вымылась, мать помогла ей сесть на стул.
– А почему ты не на работе? Где ты была?
– Где я была? – вяло проговорила Вера Сергеевна. – Ходила в милицию, заявляла, чтобы тебя нашли. Ты думаешь, это так просто – ждать тебя, пока ты там веселишься?
– И что сказали тебе в милиции?
– Сказали, что ты погуляешь денек-другой и придешь. И оказались правы. Только вот здоровье свое ты, девочка моя, оставила в каком-то лесу.
В тоне матери уже не было жалости. Она скорее отчитывала дочь, а не успокаивала ее.
– Вот-вот, видишь, какая ты, мама, всезнающая. Так скажи тогда, что мне теперь делать?
– А я тебе уже сказала. Сейчас я тебя одену, приведу в порядок. Ты останешься дома, а я пойду в милицию. Я этого так не оставлю. И ты даже не пытайся остановить меня. Я понимаю, что у тебя сейчас депрессия. Но я хочу, чтобы та скотина, которая надругалась над моим ребенком, была наказана. И меня никто не остановит.
«И меня», – подумала Катя, но не произнесла эти слова вслух.
Через какое-то время, наверное, ближе к вечеру, мать появилась в квартире не одна. По тяжелым шагам Катерина поняла, что к ним в дом пришел мужчина.
– Здравствуйте, – услышала она бархатный низкий голос. – Я старший следователь Упеков Вадим Леонидович. Я, как вы понимаете, из милиции.
– Да, да, понимаю, – откликнулась Катя, стараясь смотреть в ту сторону, откуда доносился голос.
Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и спрятав их под полами халата.
– Я пошла вчера вечером с моим приятелем, с Петром, на свадьбу к его сводному брату…
Упеков внимательно выслушал Катерину, затем задал несколько уточняющих вопросов, после чего сказал, что это дело не должно быть слишком сложным и есть все основания полагать, что гражданина Ларецкого обязательно найдут.
– К тому же, если у него сломана нога, это нам поможет, – заверил бархатный голос.
Катерина не видела этого человека, но она представляла его себе невысоким, с большим лбом и умными карими глазами. Почему-то ей казалось, что у Вадима Леонидовича обязательно должны быть усы.
Когда Упеков ушел, в Катином воображении остался нарисованный ею портрет старшего следователя.
«Красивый мужчина», – почему-то подумала Катя. После всего случившегося у нее не возникло ненависти к мужчинам вообще. Встречаются среди них мерзкие уроды, и на ее беду с одним из таких ей пришлось столкнуться.
– Мам, – позвала Катерина.
– Что, доченька?
– Сейчас ночь или день?
– Сейчас вечер, половина девятого. Как ты, девочка?
– Ничего.
– Ничего не болит?
– Кроме души, в которую нагадили, сволочи. – Она уткнулась в подушку и заплакала.
Вера Сергеевна села рядом и стала гладить дочь по волосам.
– Сейчас тебе нужно набраться сил. Мы с завтрашнего дня начнем ходить по врачам, и, я думаю, нам должно улыбнуться счастье.
– Один раз оно мне уже улыбнулось…
– Ну, ну, ну, успокойся, – мать запустила мягкую руку в дочкины светлые волосы и легонько их потрепала.
В девять вечера никто звонка не ждал. Диван едва скрипнул, когда мать поднялась и пошла открывать.
– Спроси – кто, – бросила ей вслед Катя.
– Это Иван Павлович. Я подвез сегодня вашу дочь. Вы, должно быть, Вера Сергеевна?
Женщина резко распахнула дверь.
– Что вам нужно? – довольно грубо спросила Вера Сергеевна.
– Мама, мама, успокойся, – Катя встала и на ощупь двинулась в коридор. – Я тебе еще не сказала. Этот человек… он сегодня помог мне. Он подобрал меня. Ему надо сказать спасибо.
– Я переживаю за то, что сегодня выворотил вам весь косяк, – сказал Иван Павлович. – Вот пришел доложить, что завтра утром пришлю плотника. Он поменяет всю дверную коробку. Вы уж извините меня за подобные действия, но у меня просто не было времени стоять под дверью. Нужно было ехать, а девочке поскорее лечь.
– Да ничего, ничего. Это вам спасибо за мою дочь. Может быть, пройдете?
– Да нет, уже поздно, а мне до дома час езды. Просто будьте готовы, что завтра часов в десять придет человек и займется вашей дверью. Замок, кстати, не хотите поменять?
– Да нет. Не жалуемся пока. – Вера Сергеевна поблагодарила председателя.
Иван Павлович повернулся, пожелал спокойной ночи, и мать с дочерью еще долго слышали его удаляющиеся шаги. Наконец внизу хлопнула входная дверь.
– Ну, и как тебе мой спаситель?
Мать улыбнулась. Дочь не могла этого видеть, но почувствовала.
– Он мне в женихи годится.
– А что, хорошая была бы пара. Он тебе понравился?
– Ты прямо вот так вот все хочешь знать. Лучше давай-ка мы пройдем с тобой на кухню, я включу там свет, и ты посмотришь на лампочку. Вдруг к тебе возвращается зрение, а ты и не знаешь об этом.
Вере Сергеевне хотелось, очень хотелось в это верить. Подняв голову дочери за подбородок, она попросила ее посмотреть на лампочку, горевшую на кухне.
– Ну как? Видишь что-нибудь?
– Ничего.
Катя убрала руки матери.
– Я ничего не вижу. Все?! Поняла?! И больше никогда, слышишь, никогда не заставляй меня это делать!
Наутро действительно пришел плотник, но он был не один. Председатель колхоза приехал сам.
– Ты одна? – спросил он после того, как Катя, на ощупь провозившись около двух минут, открыла дверь.
