И бомбы бросал не он. А отпетые мерзавцы вроде Захара Гурского.
Конечно, разве этот хладнокровный убийца способен понять всю прелесть парижских закатов?
Тихомиров, отъезжая от часовни, еще раз оглянулся на нее и перекрестился:
— С Богом, Захарушка. Скорей бы покончить с этой канителью.
— До суда еще два дня, чего мы так рано едем-то? — проворчал Гурский.
— Пока осмотримся, пока всё приготовим. Ты же знаешь, важное дело нельзя исполнить впопыхах.
— Тоже мне, важное дело! — Гурский презрительно скривился. — Поручили бы мне, коли такое важное. Я бы исполнил без сучка, без задоринки. А к этим босякам у меня доверия нет. Были бы немцы, или англичане — я б не сомневался. А эти…
— Ну, батенька, уж какие есть, — невесело рассмеялся Тихомиров, и они поскакали вниз по холму, оставив часовню за спиной.
У Натаниэля Паттерсона были две главные страсти в жизни — шахматы и история кавалерии. Коренной техасец, Гражданскую войну он прошел под знаменами Джеба Стюарта, легендарного предводителя конницы Юга. Тогда Паттерсону было не до шахмат, как, впрочем, и не до истории. Прошло почти тридцать лет, и теперь маршал мог с гордостью заявить, что в историю кавалерии он внес свой скромный вклад, не только как исследователь, но и как участник исторических событий. Что с того, что ему тогда не было и семнадцати? Что с того, что он участвовал во всех рейдах, управляя лишь кухонным фургоном? Герои тоже нуждаются в пище, и гораздо сильнее, чем простые смертные. Зато после еды и доброго виски герои могут такое рассказать… Юный повар слушал их, затаив дыхание, но не теряя рассудительности. Об одном и том же боевом эпизоде он слышал несколько рассказов. Каждый рассказчик видел бой по-своему, и вносил что-то свое, и оставалось только исключить противоречия, чтобы получить точную и яркую картину.
Позже, когда война стала достоянием историков и литераторов, Паттерсон удивлялся, как сильно можно исказить самые простые события. Рейды Стюарта, нацеленные на разрушение коммуникаций противника, именовались «бандитскими налетами» и «грабительскими вылазками». А каждому рейду предшествовали тщательная разведка, анализ агентурных донесений и изучение местности — об этом нигде и не упоминалось.
— Знаешь, Пол, что я на днях прочитал? — сказал Паттерсон, передвигая ладью. — Кавалеристами Стюарта двигала не воинская дисциплина, а «бессильное отчаяние обреченных».
— Чему удивляться? — ответил Орлов, безжалостно снимая с доски черного слона, которого прозевал маршал. — Победа в войне достигается полным уничтожением противника. Обезоружить — не значит усмирить. Убить и закопать — не значит уничтожить. Уцелевших надо заставить служить новой власти. А убитых — вычеркнуть из книги, что зовется памятью. Залить черной краской целые страницы, если их не удается выдрать. Это — обычная практика победителей. Если бы в той войне выиграли вы, мир бы сейчас почти ничего не знал про генерала Гранта и его компанию.
— Грант — пьянчуга. Шерман[3] — мясник. И все это знают, несмотря ни на какие их титулы, — сердито заявил маршал, глядя на белого коня, который занял клетку, откуда черный слон, ныне покойный, собирался провести разящую атаку.
— Как хорошо быть побежденным, — усмехнулся Орлов. — Легенды и песни слагают только о павших героях. И никогда — о победителях.
— Песни? Их поют лишь пьяные ковбои. По ночам, чтобы успокоить спящее стадо. Война давно забыта. Ее вспоминают только перед выборами. Чтобы лишний раз плюнуть на могилы.
Паттерсон отправил свою ладью в атаку на дерзкого коня.
— Неожиданный ход, — сказал Орлов. — Ты у нас мастер неожиданных ходов…
— А что, Пол, у тебя в России — такое же дерьмо? — спросил маршал, явно пытаясь отвлечь противника.
— Приблизительно. Разница лишь в том, что у нас трудно понять, кто победил, а кто проиграл. Мы воевали с турками, разбили их. А когда я вернулся домой, оказалось, что о нашей победе никто ничего не знает. Все оплакивали потери, ругали армию, обвиняли командование. В общем, всё выглядело так, будто турки нас разгромили, а не наоборот. А болгары и румыны, которых мы освобождали, тут же переметнулись к нашим злейшим врагам, к англичанам. Вот и гадай теперь, победили мы или … — Орлов не заметил, что коню угрожает опасность, и сделал невинный ход пешкой. — Или проиграли.
Паттерсон быстро снял коня с доски и громко поставил ладью на освободившееся поле. Орлов же спокойно подвинул вперед ферзя и сказал:
— Мат. Еще партию?
Маршал оглядел позицию, надеясь на чудо. Но его королю некуда было деваться с той диагонали, на которой стоял белый ферзь.
— Пожалуй, нам пора в суд, — сказал Паттерсон, укладывая шахматы в дорожную сумку. — Я попросил судью не торопиться, и наше дело рассматривается последним. Но лучше подождать, чем опоздать. Посидим в коридоре. И начнем матч-реванш, как только сядем в поезд. Не возражаешь?
Орлов не возражал — ему давно уже не терпелось выйти на улицу. Все лето он провел в поле, да и осенью уходил в рейды каждую неделю. После походной жизни любые потолки становятся слишком низкими, стены давят, и даже самое чистое оконное стекло кажется мутным. Да и к цивильной одежде трудно привыкать. В светлом костюме и легких башмаках Орлов чувствовал себя чуть ли не голым. Особенно странным было отсутствие привычной тяжести оружия. Конечно, он держал в скрытой поясной кобуре короткоствольный «смит-вессон», но почти не ощущал его веса после того арсенала, который приходилось таскать на себе во время полевых выходов.
Они дошли до здания суда за пять минут. Погрузили сумки в пролетку, которая должна была доставить их вместе с подконвойным к вокзалу. Покурили на крыльце. Вошли в коридор. И здесь Орлова ждало первое малоприятное открытие.
На двери зала судебных заседаний висел список рассматриваемых дел. И последним значилось «дело миссис Роджерс».
Орлов нагнал маршала, который спешил к дивану, и схватил за локоть:
— Нэт! Что за черт! Почему ты не сказал мне, что придется везти женщину?
— Потому что тогда ты бы мог отказаться, — с простодушной улыбкой ответил Паттерсон. — Все отказались, кого я просил.
— Ну, спасибо! Что она натворила такого, что ее должны сопровождать двое мужчин?
— Ее обвиняют в подделке подписи на банковских билетах.
— Всего-то?
Маршал уселся на диван и, сняв шляпу, пригладил седые вьющиеся волосы.
— Помнишь майское ограбление почтового поезда в Калифорнии? Там ребятишки хапнули двадцать тысяч долларов из банка Монтаны. Но бумажки были в пронумерованных пачках, к тому же без подписи председателя банка. В сентябре прошло предупреждение, что эти банкноты могут всплыть у нас в Техасе. Все клерки были настороже. И когда девушка попыталась обменять сотку на мелкие деньги, ее арестовали.
— Она ограбила поезд? Не верю.
— Я тоже не верю. И никто не верит. Она говорит, что работала проституткой на пароходе «Серебряная Стрела», каталась по Миссисипи, обслуживала пассажиров. А пассажиры бывают разные, сам понимаешь. Кто-то вполне мог расплатиться с ней бумажкой из ограбленного вагона.
— Отдать сто баксов проститутке? — усомнился Орлов.
— Ну, почему бы и нет? Я ее видел, и она стоит таких денег. В общем, все это весьма правдоподобно, но ничем не подтверждается. Хотя и не опровергается. Все-таки она могла быть связана с грабителями. Вот ее и мариновали тут целый месяц. Сегодня узнаем приговор. Правда, это ничего не изменит. Чем бы дело ни кончилось, мы все равно повезем ее в Сан-Антонио. Нам с тобой по дороге, вот почему я тебя и пригласил. Ну, что ты сверлишь меня глазами? Всё в порядке, Пол. Проедемся в хорошем вагоне, сыграем матч-реванш. А потом ты спокойно двинешь к себе в Севастополь, а я сдам красотку и отправлюсь домой.
Маршал снова улыбнулся. Орлов не мог долго злиться на Паттерсона. «В конце концов, — подумал он, — на его месте я бы, наверно, тоже пошел на военную хитрость».
— Сдашь? — спросил он, продолжая хмуриться. — Куда сдашь? В камеру хранения? Или в местный бордель?
— Нет. Дипломатам. Дело в том, что наша миссис Роджерс вовсе не миссис Роджерс. Предполагают, что она иностранка. Если сведения подтвердятся, девушку выдадут. На нее пришел запрос, и очень серьезный запрос. У себя дома она натворила дел похуже, чем подделка подписи. Так что тебе нечего стыдиться, Пол. Вполне возможно, мы с тобой сопровождаем не кого-нибудь, а террористку. Русскую террористку. Вот и прикинь, кого еще я мог позвать на такое дело?
— Да, — только и мог сказать Орлов, садясь рядом. — Ты мастер неожиданных ходов.
Но это был не последний сюрприз на сегодня.
Когда их, наконец, пригласили в зал заседаний, Орлов долго не мог разглядеть лицо женщины, сидевшей на скамье подсудимых. Рядом с ней стоял адвокат. А зал был заполнен до отказа. Все места были заняты, и толпа теснилась в проходах. Орлов, продвигаясь вслед за маршалом, слышал обрывки разговоров. Мужчины отзывались о «миссис Роджерс» весьма и весьма лестно. Она держалась достойно, она была очаровательна, она ни в чем не виновата, и ее следовало немедленно выпустить, да еще заплатить компенсацию за причиненные неудобства. Дамы же возмущались наглостью этой безнравственной особы, которая не гнушалась обслуживать грабителей поездов, а теперь, получается, ни в чем не виновата.
