Глаза Шатрова блеснули:
— Значит, мы находимся всего лишь в шаге от разгадки?!
— Получается, что так, — спокойно кивнул Чертанов.
— Честно говоря, мне трудно поверить во все это. Хотя признаюсь, что-то в этом есть, — вздохнул Шатров.
— Знаете, Дмитрий Степанович, но я хотел поговорить с вами совершенно о другом.
Шатров невольно насторожился:
— О чем же?
— Я еще раз просмотрел дело вашего отца…
— И что? — сухо спросил Шатров.
— Признаюсь, получить эти материалы было нелегко. А ведь прошло столько лет! И тем не менее я их получил, — сказал Михаил почти торжественно. — Так вот, я могу со всей ответственностью заявить, что к смерти девушек он не имел никакого отношения.
Шатров застыл. На несколько минут воцарилась гнетущая пауза.
— С чего вы взяли? — хрипло спросил Дмитрий Степанович.
— Из материалов дела видно, что велось оно очень поверхностно. По-другому можно сказать так: произошла следственная ошибка. Дело в том, что после того, как приговорили вашего отца, подобные преступления не прекратились. Позже к высшей мере приговорили еще одного человека. Его также обвинили в том, что он серийный убийца. Но, скорее всего, к этому делу он тоже не имел никакого отношения. Убийства продолжались и дальше, просто в соседнем районе. Что тоже было отмечено в материалах дела. Но этот факт решили не обнародовать. Не хотели признавать судебной ошибки…
Губы Шатрова нервно дрогнули:
— Но почему же тогда… мой отец?
— Здесь произошла очень странная история. Такое впечатление, что его с самого начала преследовал какой-то рок. Он ведь у вас выступал с лекциями?
— Да… В то время существовало такое общество «Знание». Он был один из активных его участников и частенько разъезжал по России с лекциями.
Голос Шатрова звучал хрипло и меняться не желал. Внешне он выглядел совершенно спокойным, его волнение выдавала лишь блуждающая улыбка.
— Хочу подчеркнуть — в какой бы город он ни приезжал, как там тут же происходили убийства. Прошло время, прежде чем эти преступления стали связывать с вашим отцом. Один из слушателей увидел вашего отца недалеко от места убийства. Довольно шаткое обвинение, но тем не менее его задержали. Правда, через сутки отпустили. Оказалось, что у него имелось очень серьезное алиби. Он был в гостях, когда совершалось убийство, и никак не мог быть на месте преступления.
— Почему же тогда его арестовали во второй раз?
В глазах Михаила мелькнуло сочувствие.
— Я уже сказал, что в этом деле много непонятного. Суд тоже не разобрался. Сразу же после освобождения ваш отец вернулся в Зеленоград. Пробыл дома около двух недель. За это время там было обнаружено четыре трупа с характерными ранениями. В двух случаях у него не было серьезного алиби. На месте преступления был обнаружен его блокнот. Собственно, на основании этого его и задержали. Потом предъявили обвинение, и вскоре состоялся суд. Но серьезных доказательств так и не было обнаружено. — Чертанов сцепил ладони в замок. Немного помолчал, после чего отважился на дальнейшее повествование: — Ваш отец отрицал все с самого начала. Утверждал, что к этим убийствам он не имеет никакого отношения. Говорил, что его просто подставляют. Что кому-то очень нужно, чтобы он оказался виновным. Но накануне суда он вдруг неожиданно поменял свои показания и полностью взял вину на себя.
— Почему? — в отчаянии произнес Шатров.
— Мне удалось узнать, что он встретился с каким-то человеком. После чего кардинально изменил свои показания.
— Вы хотите сказать, что мой отец покрывал этого человека? — невольно изумился Шатров.
Чертанов пожал плечами:
— Похоже, что так. Больше ничего не приходит в голову.
— Странно все это.
— Мне тоже так показалось. Притом ваш отец провалил все следственные эксперименты. С первого раза было видно, что он не был на месте преступления.
— А знаете, я всегда верил, что мой отец не преступник. — Шатров вдруг расстегнул халат и сунул руку во внутренний карман пиджака. — Хотите, я вам кое-что покажу?
— Покажите, — пожал плечами Чертанов, стараясь не выдать интерес.
Дмитрий Степанович вытащил из кармана паспорт и извлек из-под тонкой обложки узкую полоску бумаги, потрепанную по краям.
— Это коротенькое письмецо я получил от своего отца за месяц до его казни. Даже не знаю, какими путями оно попало ко мне. Однажды в дверь позвонили, и его мне отдал немолодой мужчина. Тогда я не задумывался над этим вопросом, но сейчас мне кажется, что он работал в тюрьме и был одним из тех, кто не верил, что отец был виновен. Просто судебная машина сделала свое дело. А может, здесь еще сработал обычный человеческий фактор — в обществе всегда особенное отношение к смертникам.
— Не могу с вами не согласиться.
Бережно развернув бумагу, Шатров усмехнулся:
— По-другому это называется ксива, так, кажется?
Чертанов улыбнулся в ответ:
— Верно, иногда еще называют малявой.
Листок был маленький, и Михаил даже не знал, что можно было написать на таком крошечном клочке.
— Хотите взглянуть? — протянул Шатров листочек.
— Если вы, конечно, настаиваете…
— Да, я настаиваю!
Михаил осторожно взял клочок бумаги и бережно развернул его. Малявка была написана химическим карандашом, и кое-где разводы влаги уже стерли буквы, но послание еще читалось. «Сынок, Дима, верь мне. Я ни в чем не виновен. Пройдет время, и ты обязательно узнаешь правду и, надеюсь, простишь меня. Твой папа». Вот, собственно, и все. Чертанов вернул записку.
Взяв ее, Дмитрий Степанович аккуратно свернул листочек вчетверо и вновь заложил за обложку паспорта.
— Это письмецо для меня было как молитва. Без него я бы не добился ничего! Оно мне помогло поверить в себя. Знаете, я ведь даже пытался заниматься этим делом, узнать, кто же настоящий маньяк, но неудачно. А кто вел дело отца?
— Некто Виктор Валерьевич Утекеев.
— Он еще жив? — с надеждой спросил Шатров.
— Да. Сейчас ему шестьдесят пять лет. Еще крепкий мужчина.
— Мне бы хотелось с ним встретиться. Это возможно?
Чертанов улыбнулся:
— Я уже договорился по телефону о встрече. Он будет ждать нас завтра в семь часов вечера. Вас устроит это время?
— Да, — с готовностью кивнул Шатров.
— У меня к вам будет просьба.
— Все, что в моих силах. Вы для меня такое сделали!
— У вас есть фотографии вашего отца?
— Отец рос в детдоме, фотографий осталось совсем мало. Но несколько есть. А зачем? — удивленно спросил он.
— Вы не могли бы мне дать такие, где он больше всего похож на себя, каким он был в жизни.
— Хорошо, дам. Особенно удачно получилась одна, где он сфотографирован с каким-то мальцом и с девушкой. Только, сами понимаете…
— Не беспокойтесь, они не пропадут, — отмел его опасения Чертанов. Посмотрев на часы, добавил: — А теперь давайте съездим на квартиру к доктору Феоктистову, который проводил электроэнцефалографию Антона. Вы знаете, этот доктор бесследно пропал. И это меня очень настораживает.
* * *
Доктор жил недалеко от Волгоградского проспекта, в желтом пятиэтажном доме. Двор вокруг дома был просторным и зеленым, а это по нынешним временам большой плюс.
Квартира Феоктистова находилась на четвертом этаже, ее окна выходили на тихую улочку.
На короткий звонок откликнулась женщина, судя по голосу, молодая. Объяснив причину своего появления, Чертанов стал ждать. Некоторое время в квартире было тихо. Наконец язычок замка дважды сухо щелкнул, и в дверном проеме Чертанов увидел совсем юное лицо.
— Вы и есть майор Чертанов? — спросила девушка.
Михаил достал удостоверение и, развернув его, показал девушке.
— Пожалуйста… Взгляните!
— Что вы, — испугано произнесла она. — Я и так вам верю. Вы проходите!
Распахнув дверь, девушка отступила в сторону. Поблагодарив ее кивком головы, Чертанов прошел в квартиру. Смущенно улыбнувшись, вслед за ним вошел и Шатров.
Девушка предложила им сесть и сама неловко устроилась на стуле. В ее больших глазах плескались тревога и смятение. — Вы не нашли Пашу? — с робкой надеждой спросила она.
Чертанов вздохнул и отрицательно покачал головой. Затем спросил:
— Вас зовут Гуля?
— Да.
— Вы знаете, чем занимался ваш муж?
— Он ученый… Занимался исследованием человеческого мозга. В последнее время он был очень загружен. Проводил какие-то серьезные исследования.
— А вы не знаете, с чем были связаны эти исследования?
— Я совершенно не разбираюсь во всех этих вопросах. Знаю только, что он занимался проблемами человеческого мозга. И очень любил свою работу.
— Вы ничего не заметили в нем странного в тот день, когда он уходил?
