– А периметры? С чего они начались?
– Существовал некий закрытый международный клуб, собравший немало умных и влиятельных богатых людей. Собственно, тогда и родилась идея, чуть позже кардинально развитая Суворовым. В своеобразных колониях решили собирать людей, моральные и физические силы которых еще не израсходованы, но мечты которых уже разбились о действительность.
– Почему именно их?
– У них нет выбора. Они пойдут туда, куда им укажут. Надо было лишь пообещать им будущее. Специальные службы начали работать не только в России. Некоторые бизнесмены, служащие, ученые с определенного момента их биографии, как правило, связанного с каким-то потрясением, брались указанной службой под жесткий контроль. Причем брались задолго до того, как окончательно терпели крушение.
– И такие люди всегда выбирали Новые Гармошки?
– У нас да.
– И много их?
– Больше, чем ты думаешь, – странно улыбнулся Валентин.
Глаза его были направлены на Сергея, но вряд ли видели его.
– Правда, по отношению к миру, все эти периметры все еще остаются мелкими островками в океане неустроенности, но это же начало, иначе не может быть. Они строятся так, чтобы предельно смягчить для обитателей размывающее влияние окружающего мира. Ставка всегда делается на людей, уже имеющих опыт. Я имею в виду горький опыт. Такие люди хватаются за любую соломинку. А Вера Павловна еще давила на Суворова с другой стороны. Еще много невыпущенных, много невылеченных… Выпускай, лечи… Вот Суворов и начал реализовывать свою идею. Заметь, что тут не было места ни для какой религии. Обратиться к религии означало бы принять тезис о бессмертии души. Чувствуешь подводные камни? Раз душа бессмертна, зачем ей общество? Правда? Зачем ей наши проблемы? Зачем выпускать из сырых подвалов, зачем лечить? Раз душа бессмертна, значит, рано или поздно мы получим все там. Человек, наделенный бессмертной душой, существо в принципе антиобщественное. А Суворов всегда хотел спасать реальных людей.
– А колючая проволока?
– Ну это больше условность, – улыбнулся Валентин. – В периметрах судьба человека корректировалась не наказаниями. Там совсем другой подход, он не имеет ничего общего с подходами мировой петенциарной системы. Люди ведь чаще всего зациклены на своем прошлом. Они любят вновь и вновь переживать прошлое, особенно неудачное. Это нарушает нормальное развитие общества, искривляет берега, намывает мели. В России поколение за поколением вырастали в слепой надежде на чудо, на какую-то новую освободительную революцию, на какие-то новые потрясения. Опять и опять… Сплошные потрясения… Понимаешь?… Сколько можно?…
– К чему ты это?
– К тому, что нам надоело ждать. Мы больше не хотим ждать. Время уходит, и мы не хотим больше ждать, когда влиятельные придурки наверху покончат, наконец, со всеми своими никому не нужными революциями и контрреволюциями, насосутся, нажрутся, напьются, наворуются. Мы хотим построить мир сами. Нам надоел бесконечный бездарный пир гомососов. Мы хотим увидеть результаты своей работы при жизни.
– Мы? – удивился Сергей. – Ты говоришь – мы?
– Я действительно так сказал?
– Вот именно.
– Сорвалось…
Валентин улыбнулся.
– Впрочем, не буду скрывать… С некоторых пор я разделяю уверенность Суворова в успехе этого опыта. Твой большой руль оказался глубокой личностью. Я восхищаюсь им. Я долгое время не понимал его. Никто до Суворова не пытался строить новый мир с помощью реальных людей. Суворов подарил этим людям веру. Ты ведь понимаешь, что криминал бывает явный и криминал бывает скрытый. Последний как бы еще не криминал, он даже не преследуется законом. Но именно такой скрытый криминал сильнее всего подтачивает душу. Суворов пришел к мысли, что наступила пора активно вмешаться в жизнь людей, мнящих себя добропорядочными, но на самом деле давно вступивших на путь, скажем так, греха. Открыть им глаза, помочь встать на ноги… Ведь это активные, это энергичные люди… Это люди с большим опытом… Вот почему, как только такой человек попадает в поле нашего внимания, мы начинаем активно и со всех сторон его изучать…
– Ты опять говоришь мы…
– Да, нет смысла говорить иначе, – согласился Валентин. – У нас получается. У нас не может не получаться. Мы возвращаем надежду. Мы даем понять, что у каждого человека есть будущее. Люди слабы, они всего боятся, они закрывают глаза на собственные пороки. Люди предпочитают видеть мир пусть в ложном, но розовом свете. Вот мы и помогаем осознать, что все неприятное и устрашающее в жизни, то, что специалисты называют девиантным, это не есть что-то чуждое, привнесенное извне, а наоборот, является частью собственной жизни, пусть неприятной, но естественной ее частью. И ее нельзя выбить из человека палкой. Понимаешь? Раньше подобные проблемы пыталась решать милиция, прокурорский надзор, многочисленные судьи, воспитатели и учителя, вся эта огромная насильственная и безграмотная система государства, а у Суворова каждый человек решает указанные проблемы сам.
– Но чтобы говорить так уверенно, надо хорошо знать, что творится в головах тех людей, которых вы рано или поздно, ну, скажем так, приглашаете в эти периметры…
– А мы знаем, – твердо ответил Валентин.
– И ты знаешь?
– И я.
– Знаешь даже то, что крутится сейчас в моей голове?
Валентин рассмеялся. В его черных глазах вспыхнул свет, который Сергей до этого видел только в неистовых глазах Мишки Чугунка, и в сияющих глазах Леньки Варакина. Откинувшись на спинку стула, Валентин чуть насмешливо уставился на Сергея. Он явно верил в будущее, о котором говорил. Он явно знал, что это будущее у него нельзя отобрать. И никто не отберет, кстати. Что за черт? – невольно удивился Сергей, внимательно разглядывая старого друга. Что такое делается на свете? Ведь очень сильно вроде ничего не изменилось. Мы все в том же Томске. Знакомое кафе. Друг.
– Конечно, знаем, – уверенно повторил Валентин. – С некоторых пор многие интересующие нас люди находятся под жестким контролем. Столь многие, что это и определит наше общее будущее. Скорость отряда, конечно, определяется слабейшими, но ведут отряд сильнейшие, не забывай об этом. Изменить уже ничего нельзя.
P. S. В романе использованы стихи и письма покойного томского поэта Макса Батурина, хранящиеся в личном архиве одного из авторов, а также личное письмо поэта, любезно предоставленное авторам Андреем Ф.
