— Вовсе складно сложилось, — улыбался Егор.
— Теперь только бы ничего не сорвалось! — вздыхал Гошка.
— Какие помехи могут случиться?
— А всякие! Слыхал иль нет, что у Шинкарева сын пропал? Легавые его всюду шмонали, все без понту. Как испарился козел!
— То ты про Димку? — уточнил лесник.
— Про него.
— Ну, этот барбос сам не околеет. Кто-то ему подмогнул. И давно он пропал?
— Да уж недели три прошло…
— Во, я его впослед аккурат так и ветрел вон там, на том берегу, на лужайке. Я приехал траву скосить корове. Димка со своей шпаной на моем лужку резвился. Девки с ними были. Такие ж дурковатые. Курили и подвыпили. Всю траву поизмяли. Я как глянул, порешил воротиться. Думал с неделю ождать, покуда трава подымется после их. А Димка углядел меня, позвал на угощение, но я отказался, сказал, что с утра не выпиваю, работы много. Тогда он осерчал и велел проваливать, не мешать другим веселиться. Я и уехал, а вскоре слышу, подрались промежду собой. Може, девок не поделили. Их всего две увидел, а ребят много. Уже под вечер, глядь, волокут Димку в лодку, сам идти не мог, перебрал
сопляк! Ну, вскоре они уехали. Я енто говно знаю. Задень его, вони не оберешься! Родитель всю душу измотает на лоскуты. Да и лужок скосил ужо. Энти недоноски весь его засрали. Бутылок, банок почти мешок накидали. Я все закопал в ямку.
— Егор, не видел ты, живой ли был тот Димка?
— Ну, со своими был! Он с ими много годов дружится, считай, с детства. А и волокли его, не бросили. Каб дохлый был, на што он в лодке? На берегу, в земле кто б сыскал его? Оно тебе к чему? Нехай легавые ищут! Они на то поставлены. Зачем их морокой свою голову глумить?
— Понимаешь, Егор, незадолго до того, мы с Димкой и его отцом пособачились круто. Я ему по соплям вмазал. И Рогачев вместе с Шинкаревым брякнули, мол, пока не сыщут Димку, не видать мне воли как своих ушей! Теперь доперло? А тут уж все на мази!
— Так чем я подмогну?
— Хоть день вспомни! — взмолился Гоша.
— Не припомню. Да коль надо, пацанов его нехай тряхнет милиция. И девок! Они из новых учителок, каких прислали в поселок. Обе рыжие и морды крашеные! Едино в толк не возьму, куда Димку сунули? Может, он с теми девками и поныне шалит, а вы его упокойником ищете!
— Не-ет, Егор! Бабы на халяву столько времени не держат!
— Как знать их, нонешних?
Лесник пригласил поселенца в зимовье, но Гоша отказался, сославшись на дела, и уехал в поселок.
Едва человек вошел в дом, Анна выпалила:
— Ольга звонила из Оссоры! Только ты поехал, она — тут как тут. Про тебя спрашивала, сказала, что через три дня воротится.
— Как ей там? — перебил Гошка.
— Понравилось. Все по душе пришлось: и поселок, и люди.
— Значит, уедет.
— Непременно. Так и решила, скорей туда воротиться. Вот только документы сдаст за этот сезон и умотает туда насовсем. Говорила, что снабжение Оссоры царское, Усть-Большерецк — просто жалкая дыра, куда даже за своими вещами ехать не хочется.
— Во, блин, дает! — удивился Корнеев.
— Еще сказала, что ей будущую квартиру показали. Небольшая, но уютная в доме на берегу моря. Там все дома так стоят, что море со всех окон видно. До него полсотни шагов. А продуктовый магазин — в том же доме, на первом этаже. Ее квартира однокомнатная, но посередке дома. Все есть, даже телефон. Если захочет уволиться, жилье заберут — так- то и привязали к инспекции веревками до самой пенсии.
— Один у нее шанс есть — замуж выйти, если найдет за кого! — сказал Гоша.
— Говорила, что молодежи много, и живут они весело. Она уже сдружилась с некоторыми, — рассказывала Анна так словно сама собралась переехать в Оссору.
Ольге и впрямь притянулся поселок. Его центральная улица начиналась рядом с аэропортом и убегала к сопкам, вытянувшись вдоль берега моря на несколько километров.
Частные дома и домишки, сохраняя общий вид улицы, не держались один за другой, всяк имел свое лицо, а потому даже на улицу каждый смотрел кто лицом, а кто и вовсе задом.
Бревенчатые, кирпичные, совсем не похожие, они с любопытством глазели окнами на море и прохожих. Казалось, вжимались в землю от гула взлетающих самолетов. Любили смотреть на всякие корабли, дрейфующие на рейде. Их было так много, и все разные! Большие и поменьше, из разных стран. Они с самого раннего утра и до поздней ночи оглушали берег разноязычными песнями и музыкой. От той мешанины чайки глохли и прилетали на берег, ругая пронзительными голосами ненормальных моряков, живущих на кораблях.
Зато как красиво смотрелись пароходы ночью с берега. Расцвеченные множеством огней суда казались сказочными в глухой ночи. Там всегда кипела своя бурная жизнь. Одни корабли приходили, другие отчаливали, мигнув огнями берегу, где уже кто-то вздыхал вслед и ронял слезу. Здесь никто не задерживался подолгу. Жители поселка, привыкнув за годы, не обращали внимания на суда и редко оглядывались на море. Они проскакивали мимо равнодушно, и только новенькие, приехав в Оссору, смотрели на поселок и море с восторгом, ходили гулять на берег.
В Оссоре всегда было ветрено. Сказывалась близость моря. Хорошая погода случалась крайне редко. В основном, тут шли дожди, промозглый туман ложился на крыши с ранней весны и до глубокой осени, а потом выпадал снег. Он шел всю зиму серый, как тоска. Может быть, поэтому уж слишком редко небо над поселком наряжалось в звезды. Зато в зимнюю стужу, когда круглолицая луна выглядывала из-за туч взглянуть на землю, она белела от ужаса, заслышав волчий хор, доносившийся с острова Карагинский, что в сорока километрах от Оссоры. Там был волчий заповедник. Когда море замерзало, зверюги с острова приходили в поселок поживиться хоть кем-нибудь. Что делать? Голод — не подарок, и зверье промышляло кто как мог. Одни ловили собак и кошек, другие, случалось, нападали на людей. Если не успевали вовремя вернуться на Карагинский, их отстреливали местные жители и пограничники.
Ольга прилетела в Оссору ясным, солнечным днем. Она еще в самолете познакомилась со многими пассажирами. Одни возвращались из поездки в Питер, другие прилетели в Оссору в командировку. Многим из них очень понравилась яркая веселая девушка. Бойкая и остроумная, она умела тонко пошутить, никому не отдала предпочтения, держалась независимо, но не высокомерно.
Еще в самолете, даже не приземлившись в аэропорту, ее пригласили на вечер в ресторан. Двое звали к себе в гостиничный номер, один умолял погулять с ним по берегу. Кудрявый светловолосый парнишка, краснея и заикаясь, звал в кино, а долговязый черноглазый парень приглашал ее на дискотеку.
Ольга никому не отказала и не дала согласия.
— Оля, давайте к нам! Я охотовед, еду в Оссору на неделю с проверкой. Зовут меня Анатолием. Если хотите, подвезем вас из аэропорта в гостиницу. Нас автобус будет встречать, вместе доедем, чем тратиться на такси, — предложил человек запросто, и Ольга согласилась.
Анатолий не обманул. Автобус подошел к трапу самолета и, забрав троих мужчин, а вместе с ними и Ольгу, заспешил в поселок.
— Вы впервые в Оссоре или бывали раньше здесь? — спросил охотовед, присев рядом.
— Знакомиться еду.
— С кем, если не секрет?
— С Оссорой. Предлагают переехать на работу.
— А кто вы по профессии?
— Инспектор рыбоохраны, — ответила тихо.
— Шутите? — не поверил попутчик.
— Ничуть!
— За что себя прокляли?
— Я так не считаю, — отодвинулась Ольга.
— Не обижайтесь. Я — охотовед, но вашу работу знаю не понаслышке. Обычно рыбинспекторами работают мужчины, да и то лишь те, кому от жизни ждать уже нечего. Они никем и ничем не дорожат, обычно одинокие, повидавшие жизнь и растерявшие в ней все. Как правило, это очень несчастные мужики, забывшие о жалости и сострадании.
