— А где будешь?
— Поблизости. Пансионат там есть, директор мне кое-чем обязан. В Подмосковье сейчас тихо, не сезон. А весна вот-вот начнется. — Белов посмотрел за окно, где с утра сыпало мелким снежным крошевом.
Журавлев тяжело засопел, потом обреченно махнул рукой.
В пансионате, пустом до гулкого эха на этажах, они прожили неделю. Четвертый день едва не стал последним.
Белов проснулся среди ночи, ощутив холодную пустоту там, где уже привык ощущать нежное тепло Елены. За окном выла злая мартовская метель. Гробовая тишина в коридоре.
Он лежал, вспоминая, как замертвело ее лицо, сделалось мраморно-белым, только на виске билась тонкая синяя жилка. Утром пришлось сказать ей все. Тогда ему вдруг стало страшно, но сейчас было еще хуже. Сердце лихорадочно билось, захлебнувшись предчувствием беды.
Из ванны донеслись тихие всхлипывания. Белов откинулся на подушку, решив дать ей выплакаться, но потом вскочил, обожженный догадкой.
Рванул дверь ванной. Крючок отлетел, жалобно звякнув о кафель.
Лена сидела на краю ванны, спустив руки в умывальник. По кисти вниз змеилась красная ниточка.
— Ты что наделала? — выдохнул Белов. Она открыла глаза. Взгляд пришел откуда-то издалека, где уже нет жизни.
— Извини, — прошептала, с трудом разлепив обкусанные губы. — Так будет лучше…
Белов одной рукой обхватил готовую завалиться Елену, второй прижал скомканное полотенце к ране. Машинально отметил, что порез сделан неправильно, поперек кисти, и крови в раковине мало. «Истеричка!» — вспыхнуло в голове. Первым желанием было врезать наотмашь, чтобы выбить дурь, но вместо этого он крепче прижал ее к себе, зашептал, словно баюкал ребенка:
— Ничего страшного. Это дурная кровь. Раньше врачи специально пускали немного крови, и больному сразу становилось легче. Чуть-чуть лишней крови, чтобы опять хотелось жить…
— Не бросай меня, Игорь. — Она уткнулась носом ему под ключицу и замерла.
Он почувствовал, как сжалось ее тело, готовясь принять удар.
— Ну как ты могла такое подумать? — Белов смотрел на бьющуюся в такт ударам сердца жилку на ее виске и чувствовал, что его сердце вот-вот остановится. — Все будет хорошо, Лена. Даю слово.
В Москву вернулись притихшие, словно с похорон. Их встречи продолжались еще три месяца. Еще ни разу Белов так не изощрялся в конспирации. Таиться приходилось от всех. Кроме семейных неприятностей, грозили весьма серьезные по служебной линии. За несанкционированную связь с провалившимся агентом на стол пришлось бы выложить партбилет и удостоверение одновременно, а потом до конца дней пытаться устроиться дворником. Но Белов плевал на все. Он верил, что правда на его стороне, потому что, тысячу раз проверяясь, шел не на встречи с агентом, а на свидание с женщиной, от одного взгляда которой сладко ныло под сердцем.
Оба не верили, что это навсегда. Знали, все отболит и отпадет само, как корка на зарубцевавшейся ране. Но нужно было время, чтобы не рвать по живому, чтобы опять не брызнула кровь. И время пришло. В июне, когда от жары плавился асфальт и по всей Москве ветер гонял комки тополиного пуха, Журавлев отвел Белова в сторонку и, дымя в лицо «Примой», прошептал:
— Я запустил наружку за «Верой». Пасли ее неделю. Ничего страшного, обычная профилактическая проверка «архивного» агента.
— И что? — насторожился Белов.
— Все тихо. Подозрительных контактов нет. Старые дружки оставили ее в покое. На работе все в ажуре. И еще. — Журавлев отвел глаза. — У нее появился мужчина. Кажется, там все серьезно.
— И слава богу, — кивнул Белов, ощутив укор ревности. — Дальше что?
— С «Верой» — все. — Журавлев сыграл интонацией на последнем слове, дав понять, что все это время знал о связи Белова. — Дело сдано в архив.
С тех пор Белов с Леной не встречался. Как отрезал, раз и навсегда.
У него было время вспомнить и заставить себя забыть, чтобы думать только о работе, которую кровь из носу он обязан сделать. И теперь в мозгу ожил временно отключенный нахлынувшими чувствами приборчик, холодно и беспристрастно анализирующий слабости и сильные стороны собеседника, чтобы в лабиринте плюсов и минусов прочертить кратчайший путь к победе.
Лена, насколько он помнил, никогда не опаздывала на встречи. В кафе она вошла, как обещала, ровно через тридцать минут. Улыбнулась, увидев сидевшего в углу Белова, смахнула черные очки, и пошла к нему через зал своей летучей походкой.
Во взгляде барменши и официантки, до этого ненавязчиво разглядывающих Белова, возник двойной немой вопрос: «К тебе?» и «Заказывать будешь?» Белов кивнул, официантка, сделав непроницаемое лицо, пристроилась вслед Елене.
— Привет! Извини, пришлось задержаться. — Лена широко улыбнулась, показав великолепные зубы. На шее появилась цепочка с кулоном, которой еще полчаса назад не было. Опрокинутая звезда на черном камне. Тонкий шик нашего помешанного на мистике времени.
«Она не конспирирует, она играет в свидание, — остро почувствовал Белов. — Переигрывает… Нет, тут другое».
Белов делал заказ, улыбался в ответ Елене, что-то говорил, а приборчик внутри него прокручивал все увиденное и угаданное, пока не выдал ответ. Елена изменилась больше, чем он мог предвидеть.
— Что-то не так? — Лена отставила чашку с дымящимся кофе и с тревогой посмотрела на сидевшего напротив Белова.
— Нет, все в порядке. — Белов постарался улыбнуться. Понял, что вышло плохо, но лучше не смог.
В этом кафе он чувствовал себя неуютно. Столики стояли вдоль высоких окон, и посетители вынужденно играли роль живых манекенов в витрине. Может, на Западе, откуда пришла эта мода, такой трюк и работает, но Белова это нововведение раздражало.
«Все равно что обедать на подоконнике, чтобы весь двор завидовал, — зло подумал он. — Что французу в кайф, то русскому — стыдно. Кусок в горло не лезет, когда за стеклом проходят бабки обнищавшие да мужики плохо пообедавшие. Хотя кому как». — Он посмотрел на двух девиц за соседним столиком. Лет по двадцать, одеты так, как нельзя одеться на зарплату. На столе, между парой бокалов вина, небрежно, как пачка сигарет, лежал сотовый телефон.
— Не напрягайся, Игорь, они не тебя, а меня обсуждают, — усмехнулась Лена.
— Кто?
— Эти две шлюшки, естественно. И официантки.
— Откуда знаешь?
— Сама на их месте делала бы то же самое. Баба бабе — враг до старости. А ты на настоящий момент — единственный мужчина. Вот и обсуждают, что во мне такого особенного, если окрутила такого видного мужика. — Лена выжидающе посмотрела на Белова, в надежде, что он подхватит игру, но тот отвел взгляд. — Все правильно, Игорь. Никакие мы не любовники, и это шлюшки просекли сразу же. Не хватает прикосновений, взглядов, улыбок глупых… Ну всего такого. — Она сделала неопределенный жест рукой. Белов отметил, что шрама на кисти она абсолютно не стесняется.
— Как жизнь, Лена?
— По-всякому. — Она пожала плечами.
— Муж?
— Господин Хальзин обретается в Париже. Женат вторым браком. Когда вдруг открыли границы, разом перестал играть в принципы и спокойно выехал в Израиль. Прожил там года три и при первой же возможности, наплевав на идеи сионизма, перебрался во Францию. Дочка с ним. Кстати, сколько ей сейчас?
— Семнадцать, — почти без задержки ответил Белов, проведя в уме нехитрые вычисления. Попутно отметил, что Хальзин — бывший муж, а другого Лена не упомянула, значит — не было.
— Надо же, не забыл. Внимательный и чуткий, — улыбнулась Лена. — Если хочешь знать, за это тебя бабы и любят.
— Никогда не интересовался, за что. — Белов искренне считал, что если и наделен особым талантом, то воспринимать это надо как данность и не доискиваться, в чем его секрет.
Оконные стекла задрожали, в такт низкой, упругой вибрации заплескалось вино в Ленином бокале. Звук нарастал, давил на уши, пока не заныло сердце. Белов сжался, давя волну паники, прокатившуюся из живота к голове. Ноги вдруг сделались ватными, он с ужасом осознал, что, случись страшное, он не смог бы, повинуясь животному инстинкту, выбить собой стекло и вырваться наружу.
— Что случилось? — В глазах Лены застыл испуг. В переулок вполз тяжелый самосвал, замер на светофоре, плюясь солярным дымом. Потом в его нутре громко клацнули железки, переключая передачу, взвыли шестерни, набирая обороты, и, надсадно урча, самосвал свернул за угол.
— Все в порядке. — Белов медленно размял сигарету во влажных пальцах. Прикурил.
Лена притихла, сосредоточенно разглядывая каплю вина, дрожащую на кромке бокала.
— Скажи, ты еще работаешь? — спросила она, не поднимая лица.
— Да, — выдохнул вместе с дымом Белов. Страх отступил, теперь изнутри жгла слепая злость.
