А сейчас это «было бы» реально имело место.
Допив водку, Парфенов включил тихую лирическую музыку и, не раздевшись, прилег на софу, предавшись сладким мечтам.
Так, мечтая, через несколько минут он крепко, без сновидений уснул.
Все, что намечалось в доме на Сиреневой, прошло без проблем. И через два дня, в ночь с пятницы на субботу, Малой встретился с Серым. В небольшом, укрытом от посторонних глаз среди густого кустарника домике, выходящем узким деревянным причалом на реку Граву. Серый, уже немного освоившийся здесь, встретил Малого словами:
— С приездом, Малой, проходи, гостем будешь!
— А хозяин ты, что ли?
— Получается так. Вчера под утро, как сбросил меня этот ветхий Герасим тут, так больше никого не видел. Теперь вот ты.
— Ну и как здесь?
— Да никак! Глухомань она и есть глухомань. И чего только нас сюда притащили? Не пойму!
— Скоро узнаем. Как со жратвой?
— С этим все в порядке, только пойла нет, не оставили, шакалы. Я искал!
— Ну, это не беда, я прихватил с собой грелку отборного первача, как чувствовал, что с этим нас обломают.
— Молодчик, Малой! Теперь все ништяк, а то тоскливо здесь, в натуре!
— Ночью не холодно? Я смотрю, у дома и трубы-то нет?
— Печки нет, зато есть пуховые спальные мешки. Хоть голым спи.
— Ну, пошли в дом, что ли? Чего тут на причале торчать?
— Пошли, Малой. Сейчас грамм по двести рубанем и «отбой», хоть немного поспишь. Замаялся, поди?
— Да не то чтобы очень, но есть маленько! Только почему немного? Думаешь, с утра нас навестят?
— Должны! Не на отдых же сюда кинули?
— Ладно, видно будет, пошли, прохладно у воды.
Друзья вошли в дом, выпили самогону и завалились спать. На часах пробило четыре утра.
Почти в это же время к Верхотурску подходил пассажирский поезд со стороны Рахтура. В тамбуре, покуривая, стоял молодой человек с восточными чертами лица. Таких в ту пору и в тех местах жило и работало много, поэтому внимания он не привлек.
По прибытии на станцию Хоза Сулейманов, а именно он и был тем молодым человеком, поправил спортивную сумку на брезентовой штормовке и, минуя само здание станции, направился по пустынному городу к его центру.
Через полчаса он стоял возле двери № 5 второго этажа нового трехэтажного дома. Звонить не стал, постучал — незачем тревожить соседей. Но толстая обивка делала его попытки разбудить хозяина квартиры бесплодными. Тогда Хоза порылся в карманах, вынул связку ключей, нашел нужный — дубликат, сделанный втайне от Парфенова, открыл дверь. Предохранительная цепь была снята в считаные секунды клинком кинжала чеченца. Сулема, как называл своего верного помощника начальник золотодобывающего прииска Жилин, тихо вошел в квартиру, осторожно прикрыв за собой дверь.
Привыкнув к темноте коридора после освещенного подъезда, он крадучись прошел в комнату, где на софе, завернувшись в одеяло, мирно похрапывал хозяин квартиры, Семен Семенович Парфенов.
Сулема сел в кресло у журнального столика, достал фонарик, включил его, направив луч себе под ноги, взял со стола журнал «Вокруг света» и швырнул его на софу.
Парфенов, еще не открыв глаза, вскочил и тут же быстро сел, испуганно забившись в угол постели. Ослепительный луч, направленный в глаза, слепил его.
— Кто здесь? — на грани истеричного вопля прохрипел Семен Семенович.
Луч опустился.
— Ай, не узнал, да? Кого должен быть встретить, начальник? — знакомый акцент в ответ.
Парфенов облегченно вздохнул:
— Сулема, ты? Черт нерусский!
— Не ждал так рано? Нет-нет пугался, да?
— Испугаешься тут!
Чеченец рассмеялся гортанным, приглушенным смехом.
— Зачем пугаться? Ствол надо под подушкой держать. Появится кто, бах, и нет его! Так мужчина должен делать, не забиваться в подушки, как баба пугливая!
— Откуда у меня ствол-то?
— Спроси у меня! Я продам, недорого возьму. Две тысяча, и все дела!
— Да ну тебя, Хоза! Ты есть хочешь? — потянулся рукой Парфенов к ночнику, но его остановил чеченец:
— Не надо включать свет! Не надо, чтобы знали, что у тебя гость. Ты спи, как спал, есть я не хочу, буду тоже спать. На полу прилягу, утром говорить будем!
— Но, может, перекусишь все же?
— Эй. Зачем ты такой непонятливый, Семен? Сказал спать, значит — спать! Мало осталось.
— Чего мало?
— Спать, конечно, зачем глупость спрашиваешь? Спокойной ночи, Семен, и прошу, не говори больше ничего, не мешай!
— Спокойной ночи!
Сулейманов, положив под голову спортивную сумку и укрывшись штормовкой, моментально уснул. У Парфенова же сон как рукой сняло. Не помогли и двести граммов водки. Но не бродить же в темноте по квартире? Прилег, да так и лежал до утра, ворочаясь в беспокойных и бесполезных попытках уснуть. Поэтому и поднялся в семь часов разбитым, уставшим, словно две смены подряд отсидевшим в конторке карьера.
Хоза в отличие от хозяина квартиры поднялся бодрым, сделал несколько упражнений, ушел в ванную, где долго плескался под холодным душем.
Приготовив завтрак — обычную глазунью, Парфенов ожидал на кухне, когда закончит свой затянувшийся моцион чеченец. Время поджимало, пора идти на работу, а еще надо было переговорить с Хозой, хоть накоротке. Определиться, что делать дальше. А Сулема все плескался в ванной.
Семен Семенович подошел к совмещенному санузлу, крикнул негромко:
— Хоза!
— Чего тебе, дорогой?
— Времени нет, выходи, мне на работу пора!
— Один минут, Семен, не знал, что ты и по субботам пашешь!
И только тут Парфенов вспомнил, что сегодня выходной день.
— Тьфу, — сплюнул на пол Парфенов, — черт попутал, совсем с этими делами счет дням потерял.
— Э-э, много думаешь, наверное? — сказал Хоза, выходя из ванной. — Так башка скоро совсем перестанет работать. Непонятно только, в чем твои заботы? Дом есть, работа — начальник, не кайлом в карьере камень рубишь, все больше на совещаниях жопу протираешь. Не так?
— Не так! Ты не говори, чего не знаешь, а давай-ка лучше завтракай и по делу побазарим. Тебя сюда тоже не так просто прислали.
— Это правильно! Но яичницу свою жри сам. Я потом как-нибудь шашлычок сам надыбаю у земляков!
— Ну как хочешь, гурман!
— За языком следи, Сеня!
— Гурман — не оскорбление.
— Я этого не знаю.
— Ладно, больше не буду.
— Вот и молодец, так будет лучше!
Парфенов проглотил завтрак, запив его жиденьким кофейным напитком. Вымыв посуду и убрав со стола, Семен Семенович неловко начал разговор о том, из-за чего, собственно, и появился чеченец в его квартире.
— Хоза! Я должен показать тебе женщину, которую ты… ну сам понимаешь. Надо подумать, как это сделать, чтобы нас вместе никто не видел. Что предлагаешь?
— Все очень просто, Сеня! Делай что хочешь, хоть иди к местной сутенерше вашей и снимай шлюху, но вечером, как стемнеет, ты и она должны быть в доме на Сиреневой!
— Что? Ты с ума сошел? Я с проституткой? Потом весь город будет по этому поводу гудеть, не говоря уже о членах парткома.
— Придумай что-нибудь другое, но иного способа разобраться с твоей блядью просто нет!
— Да какая она моя?
— Короче, Семен, ты понял задачу?
— Но если я даже смогу Ксюху выманить на хату, ее потом хватятся, и все подозрения падут на меня?
— Подозрения в чем?
— Как в чем, в убийстве!
— О каком убийстве ты говоришь?
— Но…
— Слушай, Семен, ну снял ты бабу, ты же мужчина, в конце концов, и потом, ты мог просто пригласить ее для спасительной беседы как общественный деятель — защитник морали, а потом она ушла. И… исчезла. Куда? А шайтан ее знает. Может, ты так ее пристыдил, что пошла бедная проститутка и утопилась со стыда. Или встретил ее какой старый клиент, предложил случку, она отказала, он и отправил ее в мир иной, скрыв все следы. Вариантов для ментов по поводу исчезновения бабы будет предостаточно, но, главное, против тебя ничего не будет, я все сделаю аккуратно, в первый раз, что ли? Ты же только приведешь ее, а потом вали на люди. Я, сделав дело и убрав следы, уйду по надежному адресу, где всегда подтвердят, что все время находился дома и с тобой никак не пересекался. А в понедельник, как положено, приду в вашу контору, я же в официальной командировке. Работать будем. Ну что? Как тебе мой план?
— Не знаю, надо хорошо все обдумать, взвесить каждый шаг!
— Думай, но вечером я жду вас на Сиреневой. Все! Пошел я, Семен Семенович! Да, ключ от хаты на Сиреневой на месте?
— На месте! Ты вот что, Сулема, из подъезда напрямую не выходи, а спустись в подвал, он открыт, пройди вправо до торца здания. Там через дверку слесарей в кусты и выйдешь. Никто не увидит.
— Не надо, Семен, а?
