class="p1">«сейсмическом» регистре. Потерпевшая выдавала только один звук у-у-у, но
такой мощности, что он вызывал дребезжание ложки в стакане на подоконнике
и семибалльную головную боль у мужа, не говоря уже о преждевременной и
безвозвратной гибели миллионов нервных клеток. Контуженный многолетней
семейной жизнью муж, морщась, стоял рядом с женой и только повторял:
— Ладно, Маш. Ну ладно!
И так несколько минут.
В конце концов Степан устало сказал:
— Хватит жаловаться, мать!
— Я не жалюсь, а переживаю!
— Так это одно и то же! Не вижу разницы!
— Не видишь?
— Нет!
— Одно и то же? Да?
Степан насторожился, услышав перемену тона голоса жены к повышению.
— А кто его поливал, растил, пропалывал, — заголосила она. — Кто заботился, чтобы. — тут Марья Сергеевна замолчала и как-то нехорошо посмотрела на мужа.
Повисла пауза. Но это не был момент отдыха или долгожданного пере-мирия. Скорее секунда перед выстрелом снайпера. Ощущение оказалось вер-ным. Супружница начала привставать, мрачно надвигаясь на Степана. Рука ее
медленно потянулась к лежащему на колоде у лавки топору.
— Разницы. говоришь. сейчас узнаешь! Точную, — выдавила Мария Сергеевна, чеканя слова и повышая голос до крика. — Между обкакаться и обосраться!!
Степан быстро отступил на шаг назад. Он не испугался, нет! Понимал, что не ударит. Только посмотрел на жену убийственно и демонстративно от-вернулся. Обиделся!
Тут к ним подошел бывший участковый Фролов. Его нескладное, более чем
двухметровое тело приблизилось к Степану и протянуло ему ладонь размером с ки-23
тайскую ракетку для настольного тенниса. Поздоровались. Сергеевне кивнул. Один
глаз у Фролова был стеклянным, другой слезился, и поэтому между собой сельчане
звали его «маяком». Сверкающее око узнавалось издалека, и это было удобно народу. Раньше. Раньше — это когда гоняли за самогон и такого рода научные занятия.
Сейчас участковый уже отдыхал на пенсии, и его, конечно, больше не боялись, но
уважали — это точно! Без Б/У, как его немедленно перекрестили после ухода на за-служенный отдых и за вторую женитьбу, не обходилось ни одно веселье или печаль-ное событие на селе. Власть в глубинке всегда была, есть и будет властью!
Переизбытка работы, в бытность участковым, у Фролова не было.
Убийства и тяжелые увечья случались редко. Дружеские потасовки в самом
злачном заведении села — «Чайной», обычно в результате братания паленой
водки с пивом, разводились местными силами без осложнений. Ну, воровали
по чуть-чуть друг у друга. Жены били пьяных до непонимания мужей. И все.
Для раскрытия преступления в деревне много делать не нужно, а просто ждать, пока кто-то проболтается или настучит из зависти.
— Слышал, обидели тебя, Сергеевна!
— Не обидели, а убили веру в человека. На-по-вал!
— А чего за топор держишься?
— А… это?
Сергеевна махнула свободной рукой, а другой, вогнав сверкающую
сталь глубоко в колоду, пояснила, покосившись на Степана:
— Учебное пособие.
Место преступления выглядело по-сельски обыденно и без больших
сюрпризов: пустые разворошенные луковичные грядки и свежая, хорошо заметная тропинка к широкой дыре в заборе. Ни оброненных паспортов, ни других
удостоверяющих личность документов на земле не валялось. С отсутствием
таких нужных улик исчезали и шансы на быстрый успех в нахождении пропажи.
— Подозреваешь кого, Сергевна?
— Да я б сама дала, если нужно, — по-бабьи запричитала она. — Если б
по-человечески попросили, объяснили, что нужда!
— Да, — пробурчал в сторону Степан. — Ты б дала… топориком.
— Ну, тогда бывайте. Пока. А чего у вас собаки-то нет?
— Да и не было отродясь. Зачем нам? — Сергеевна хмыкнула. — У нас
Степка заместо. Шуму только от нее!
— Подумай, если лучок любишь.
Сергеевна задумалась.
На экстренно созванный совет был приглашен постоялец, проживаю-щий у них уже год, мужчина образованный, положительный, к словам которого
стоило прислушаться. Сосед, дед Алексей, притащился сам с целью одолжить
что-то у Степана и теперь, вовлеченный нечаянно, мялся вокруг, надеясь на
24
угощение. Степан участия в сходке не принимал, на жену внимания не обращал
и игнорировал происходящее, как бывший алкоголик пьянку.
Дед Алексей весело посмотрел на Степана, угрюмо сидящего у окна.
— Соседка! Че! Поругались что ли?
— Да сам видишь! Изображение есть, а звука нет, — ответила Мария
Сергеевна, поглядывая на мужа, молча вставшего со стула и гордо проплываю-щего мимо благородного собрания в сторону двери.
— Тааак! Ладно! Одного бойца потеряли. Будем думать с теми, что имеем. Ну? Заводить мне собаку или нет?
Дед Алексей, торопясь внести свою лепту и стать причастным к собы-тию, а значит, и к последующему за ним обеду, высказался:
— Да ну этих собак! И что от них хорошего? Никакого умного поведения
не просматривается. Скажем, пукнешь на людях секретно, а она уже тут как
тут — возле тебя крутится, воздух нюхает. Одни неудобства! — закончил старик.
— Ну, а если бы она у твоей бабки заначки отыскивала? — спросил с
улыбкой постоялец.
Дед сразу оживился.
— А что, есть такие? Какой породы?
Тут сын Колька со школы пришел. С фингалом.
— С кем подрался? — Мария Сергеевна ждала.
— С Федоровым. Он меня обезьяной обозвал.
— Если бы ты был обезьяной, то лучше бы учился в школе, — отрезала
мать. — Быстро мыть руки и за стол! И позови отца. Давайте обедать, — обратилась она уже мягче к своим советникам.
— А с собакой мы… повременим, пожалуй. Жили без нее и еще поживем.
Из открывшейся двери подъехавшего сельского автобуса спустилась
по ступенькам усталая женщина с огромной хозяйственной сумкой на тележке.
Переведя дух, она потащила ее за собой по пыльной дороге. Сумка икала раз-болтанными колесами и сопротивлялась, как могла.
У дома встретился дед Алексей.
— Откуда, Сергевна?
— Да вот!
Она усмехнулась.
— На рынок ездила. Лук свой покупать.
Когда дед отошел, женщина сказала сама себе:
— А, может, действительно нужда была. Тогда пусть. Я не в обиде.
Потом она затащила поклажу на крыльцо и, отворив дверь, миролюбиво крикнула внутрь:
— Стеееп! Хорош дуться! Я тебе тут кое-что привезла. Беееленькая!
25
софия
Молодая охотница внезапно остановилась. Она почувствовала: сейчас что-то произойдет. В ту же секунду сзади обрушился страшный удар, швыр-нувший ее лицом глубоко в снег. Ружье слетело с плеча и утонуло в сугробе.
Женщина быстро перевернулась на спину, смахнула рукавицей снежную крошку, забившую глаза и… прямо перед собой увидела оскаленную волчью пасть.
* * *
Обледенелые верхушки елей сверкали звездами не хуже кремлевских.
Лежащие на ветках пласты слежавшегося в причудливые формы снега напоми-нали старые елочные игрушки из папье-маше, серебристые и серые. С высоты
земля выглядела манящей, пушистой и мягкой, как взбитый крем на поверхности свадебного торта. Авиаторы знают, как обманчива эта кажущаяся мягкость.
Случись что непредвиденное, спасти сможет только лишь искусство и талант
пилота. Плохие на
