Хэрод вытаращил глаза на Вилли и Саттера.
– Тони, – спросил Барент, – признайся, ты впервые слышишь об этом предложении?
Он кивнул.
– И мистер Борден никогда не поднимал эту тему в разговорах с тобой?
Хэрод покачал головой.
– Теперь ты понимаешь всю важность своего голоса, – тихо произнес Барент. – Это решение вскоре может изменить характер наших ежегодных развлечений.
Кеплер надтреснуто рассмеялся:
– Оно может взорвать весь этот чертов мир!
– Да, – согласился Вилли, – возможно. А возможно, и нет. Но это будет невероятно захватывающее зрелище.
– Вы смеетесь надо мной, – произнес Хэрод срывающимся фальцетом.
– Вовсе нет, – спокойно сказал Вилли. – Я уже продемонстрировал, с какой легкостью могут быть обойдены самые высокие уровни военной безопасности. Мистер Барент и остальные давно знают, как просто оказывать влияние на глав государств. Нам остается только отказаться от временных ограничений и расширить масштаб наших состязаний, что придаст им несравнимо большую привлекательность. Конечно, это будет связано с некоторыми поездками, необходимостью обеспечить безопасное место для переговоров, когда состязание… э-э… станет слишком горячим, но мы не сомневаемся, что К. Арнольд в состоянии позаботиться о таких мелочах. Не правда ли, герр Барент? Миллионер потер щеку.
– Конечно. Но дело в том, что мои возражения обусловлены не затратами средств и даже не огромным количеством времени, которого потребуют подобные состязания, а потерей ресурсов – как человеческих, так и технических, накопленных за столь долгий период времени.
Джимми Уэйн Саттер рассмеялся своим грудным смехом, который так хорошо был знаком миллионам телезрителей.
– Брат Кристиан, неужели ты думаешь, что сможешь забрать все это с собой?
– Нет, – тихо ответил Барент, – но я не вижу смысла уничтожать все лишь потому, что сам не смогу наслаждаться этим.
– А вот я вижу! – решительно возразил Вилли. – Вы являетесь основателем этой Игры. Предлагаю провести голосование. Джимми Уэйн и я голосуем «за». Вы и трус Кеплер – «против». Тони, твое решение?
Хэрод вздрогнул. Тон Вилли не допускал никаких возражений.
– Я воздерживаюсь, – заявил он. – И пошли вы все к такой-то матери!
Вилли стукнул кулаком по столу:
– Хэрод, кусок дерьма, черт бы тебя побрал, юдофил! Голосуй!
Словно огромные тиски впились стальными когтями в череп Хэрода. Он схватился за голову, раскрыв рот в беззвучном крике.
– Прекратите! – рявкнул Барент, и тиски разжались. Хэрод снова чуть не закричал, теперь от облегчения. – Он сделал свой выбор, – уже спокойно произнес Барент. – Он имеет право воздержаться. А при отсутствии большинства голосов решение не принимается.
В глубине холодных серых глаз Вилли словно вспыхнуло синее пламя.
– Нет. При отсутствии большинства возникает патовая ситуация. – Он повернулся к Саттеру: – Как ты думаешь, Джимми Уэйн, можем мы оставить этот вопрос в подвешенном состоянии?
Лицо Саттера лоснилось от пота. Он уставился в какую-то точку чуть выше и правее головы Барента и забубнил:
– И семь Ангелов, имеющих семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и град и огонь, смешанные с кровью, пали на землю; и третья часть дерев сгорела…
Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью…
Третий Ангел вострубил, и большая звезда, горящая подобно светильнику, упала с неба на третью часть рек и на источники вод.
Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд…
И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!
Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ему ключ от кладезя бездны…
Саттер умолк, допил остатки бурбона и упал в кресло.
– И что это означает, Джеймс? – спросил Барент. Саттер словно очнулся и промокнул лицо благоухающим лавандой шелковым платком.
– Это означает, что патовая ситуация исключается, – прошептал он хрипло. – Антихрист уже здесь. Час его наконец настал. Единственное, что нам остается, – это выполнить предписанное и засвидетельствовать бедствия, которые обрушатся на нас. Выбора у нас нет.
Барент снова сложил на груди руки и слабо улыбнулся:
– И кто же из нас Антихрист, Джеймс? Саттер безумным взглядом обвел лица присутствующих.
– Помоги мне, Господи, – взмолился он. – Не знаю. Я отдал ему на служение свою душу, но я не знаю.
Тони Хэрод резко отстранился от стола:
– Ну, это уже слишком! Я выхожу из игры.
– Оставайся на месте, – приказал Кеплер. – Никто не выйдет отсюда, пока мы не примем решение.
Вилли откинулся на спинку кресла.
– У меня есть предложение, – проронил он.
– Мы слушаем. – Барент спокойно встретил взгляд немца.
– Предлагаю завершить нашу шахматную партию, герр Барент.
Кеплер остановился и посмотрел сначала на Вилли, затем на Барента.
– Шахматную партию? – переспросил он. – Что это за шахматная партия?
– Да, – подхватил Тони Хэрод. – Что за шахматная партия? – Он прикрыл глаза и отчетливо вспомнил свое собственное лицо, вырезанное на фигурке из слоновой кости.
Барент улыбнулся:
– Мы с мистером Борденом уже несколько месяцев ведем шахматную партию, обмениваясь ходами по почте… Совершенно безобидное развлечение.
– Боже милостивый! – выдохнул Кеплер.
– Аминь, – сказал саттер, поглядев на всех мутными глазами.
– Несколько месяцев? – повторил Хэрод. – Вы хотите сказать, что все происходящее… Траск, Хейнс, Колбен… А вы, значит, все это время просто играли в шахматы?
Джимми Уэйн саттер издал какой-то странный звук, нечто среднее между отрыжкой и смешком.
– И если кто поклоняется зверю или его образу и имеет его знак на своем челе, тот изопьет чашу гнева Господня, – пробормотал он. – И будет мучим огнем и серой в присутствии святых ангелов и Агнца. И он сделает так, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет иметь знак на правой руке или на челе… и число его будет шестьсот шестьдесят шесть.
– Заткнись, – спокойно произнес Вилли. – Герр Барент, вы согласны? Партия почти завершена, осталось лишь доиграть ее. Если я выиграю, мы расширим… состязание… до более крупных масштабов. Если победа будет за вами, я смирюсь с настоящим положением вещей.
– Мы остановились на тридцать пятом ходу, – напомнил Барент. – И ваше положение было не слишком… э-э… завидным.
– Да, – ухмыльнулся Вилли. – Но я готов продолжить. Мы не будем разыгрывать новую партию.
– А если игра завершится вничью? – спросил Барент.
Вилли пожал плечами:
– Тогда победа будет присуждена вам. Я выигрываю лишь вчистую.
Барент кинул взгляд в окно на всполох молнии.
– Не обращайте внимания на этот бред! – вскричал Кеплер. – Он же просто сумасшедший!
– Заткнитесь, Джозеф. – Барент повернулся к Вилли: – Хорошо. Мы закончим партию. Будем играть теми фигурами, что имеются в наличии?
– Я более чем приветствую это. – Немец широко улыбнулся, продемонстрировав идеальную работу стоматолога. – Спустимся вниз?
– Да, – кивнул Барент. – Через минуту. – Он взял наушники, прислушался, затем произнес в микрофон: – Барент на связи. Выведите одну из бригад на берег и моментально покончите с евреем. Понятно? – Затем положил наушники на стол. – Все готово.
Хэрод на ватных ногах последовал за остальными к лифту. Саттер, шедший впереди него, внезапно споткнулся, повернулся и схватил Тони за руку.
– И в эти дни люди станут искать смерти, и не найдут ее, – страстно прошептал преподобный прямо ему в лицо. – Они будут искать смерти, но та будет бежать от них.
– Отвали, – бросил Хэрод, высвобождая руку. Все пятеро молча спустились вниз.
Глава 66
Мелани
Я помню пикники, которые мы устраивали в окрестностях Вены. Эти заросшие соснами холмы, луга с полевыми цветами и открытый «пежо» Вилли возле какого-нибудь ручья или в другом живописном месте. Когда Вилли снимал свою дурацкую коричневую рубашку и портупею, он являл собой образец изысканности в этих шелковых летних костюмах и широкополой белой шляпе, подаренной ему одним из актеров кабаре. До Бад Ишля, до момента предательства Нины, я испытывала наслаждение только от того, что нахожусь в обществе двух таких красивых людей. Нинина красота в те предвоенные годы достигла своего расцвета, и, хотя мы обе уже были в том возрасте, когда нас нельзя считать девушками, а по сегодняшним меркам – даже молодыми женщинами, один вид голубоглазой восторженной Нины заставлял меня чувствовать себя молодой и вести себя как юное существо.
