— А, это ты. Не узнал. — Муромский отступил назад. — Проходи. Как договорились, ненадолго.
Лилит переступила через порог, в квартире бывала не раз, сразу же повернулась налево, поправила перед зеркалом парик.
— Как я смотрюсь?
— Похожа на героиню из «Криминального чтива». — Муромский захлопнул дверь, встал за спиной у Лилит, сунул руки в карманы шорт. — Вообще-то тебе идет. — Он оценивающе осмотрел ее с головы до ног. Черные узкие брючки, белая рубашка навыпуск, прямые длинные волосы до плеч, «кокаиновый» макияж и черный лак на острых ногтях. — Что это ты так вырядилась?
— Настроение криминальное, — сделав непроницаемо лицо, ответила Лилит. И тут же весело рассмеялась.
Прошла в комнату. У Муромского их было всего две, в одной он спал и принимал гостей, в другой работал. У него хватило ума не превращать мастерскую в богемный салон. Во-первых, отечественная богема предпочитает не шампанское «Клико», а портвейн «три семерки» со всеми вытекающими последствиями, поэтому любой «салон» способна за месяц превратить в гибрид ночлежки с винным магазином. А во-вторых, на салон высшего разряда долгое время не хватало ни связей, ни денег. Муромский завоевывал Москву проверенным способом провинциалов — каторжным трудом и фанатичным аскетизмом. Из мебели у него водился только продавленный диван, пара стульев да доставшийся от прежних жильцов огромный письменный стол.
— Минутку. — Муромский проскочил вперед, набросил покрывало на незастеленную постель. — Можешь сесть здесь.
— Спасибо. — Лилит брезгливо покосилась на пару подушек, еще сохранивших вмятины от голов. — Очередная пэтэушница?
— Ты ее не знаешь, — смутился Муромский. — С чем пришла?
Лилит села на стул, закинула ногу на ногу.
— Прежде всего, поздравить. Турне по всей Европе — это круто.
— Знала бы, чего мне это стоило! — вздохнул Муромский.
— Кто знает, сколько ты на этом заработаешь! — поддела его Лилит.
— Как, кстати, с фильмом? — Муромский поспешил уйти от ответа. — Сама понимаешь, как он сейчас пригодится.
— Вот об этом и пришла поговорить.
Муромский с беспокойством посмотрел на часы:
— Слушай, мать, дай пять минут. Я в душ, приведу себя в божеский вид.
— Спешишь? — насторожилась Лилит.
— Для тебя у меня время есть… — Муромский прошлепал босыми ногами в смежную комнату, откуда шел концентрированный запах масляных красок. Оглянулся на пороге и добавил: — Но минут десять. Ладно?
— Как скажешь. — Лилит пожала плечами. — На большее я и не рассчитывала.
Муромский решил показать пример бережного отношения ко времени, и через минуту сквозь шум воды в ванной уже слышался его хриплый баритон. Бог дал ему острый глаз, но явно обделил слухом. Лилит с превеликим трудом разобрала, что Муромский напевает арию из «Паяцев».
Лилит прошла в комнату, служившую мастерской. Наклонив голову к плечу, внимательно рассмотрела незаконченную картину на мольберте. Подошла к столу. Из сумочки достала белые лайковые перчатки, натянула на руки. Только после этого нажала на кнопку на автоответчике. Механизм выщелкнул микрокассету. Лилит бросила ее в сумочку.
В ванной после небольшой паузы Муромский прочистил горло и затянул арию Онегина.
— Кретин, — прошептала Лилит.
Сбросила с себя одежду. Постояла, любуясь своим отражением в большом старинном зеркале — самом ценном предмете в интерьере мастерской.
Танцующей походкой прошла на кухню, задержалась там на секунду, потом настойчиво постучала в дверь ванной.
— Открыто, — пропел Муромский. Лилит усмехнулась и рванула дверь.
Лифт остановился, издав такой лязг, словно затормозил железнодорожный состав. Дом был старый, уважительно величаемый «сталинским», а лифт наверняка остался еще с тех времен.
Квартира Муромского находилась на последнем этаже, и площадку с лестницей в лифтовую плотно обжили бомжи. Стоял тот неистребимый аммиачный дух, что сопровождает париев большого города. В углу площадки аккуратно лежало немудреное хозяйство кочевника: пара коробок с тряпьем, сумка-тележка с одним колесом и батарея пустых бутылок — свободно конвертируемый эквивалент денег.
— Слушай, а что он их не прогонит? — поинтересовался Максимов, оглядывая площадку.
— Говорит, жалко. Он их даже подкармливает. — Вика принюхалась и брезгливо передернула плечиками, чуть приоткрытыми полупрозрачным топиком.
Максимов покрутил пальцем у виска.
— Ничего, ничего. На покупателей действует. Имидж у Юры такой — художник, вырвавшийся в люди из бомжей.
— А разве это не так?
— О! — состроила гримаску Вика. — Кем бы он был, если бы Великая не указала на него пальцем.
Максимов не стал спорить. Шагнул к двери квартиры Муромского. И тут подъезд наполнился истошным собачьим лаем. Максимов отдернул руку от звонка, оглянулся.
— У него?
— Нет, у соседей. — Вика указала на бронированную дверь справа. — Сами чокнутые и собака у них такая же. Они ее в ванной запирали, чтобы евроремонт не загадила, вот у пса крыша и поехала.
— Клаустрофобия, — поставил диагноз Максимов. Прислушался к истеричному лаю. Задумчиво покачал головой. — Что-то не так. — Он бросил взгляд на часы, они приехали минута в минуту, хватило лишь одной магической фразы Вики: «Везу клиента с деньгами», чтобы Муромский дал согласие на встречу.
Лай неожиданно перешел в протяжный вой.
Максимов толкнул Вику в плечо.
— Быстро на два этажа ниже! — прошептал он. — Вызывай лифт, удерживай дверь и жди меня.
Нагнулся, выхватил из-под штанины стилет, из-за жары пришлось надеть рубашку с коротким рукавом, а ножны закрепить на лодыжке. Чтобы не оставить «пальцев», вдавил кнопку звонка рукоятью стилета. Звонил больше для проформы, все внутри уже захолодело от предчувствия беды. Едва затихло эхо долгого звонка, способного разбудить даже мертвецки пьяного, Максимов всадил стилет в щель, отжав собачку замка.
Хан ждал ее за столиком летнего кафе. Лилит не без удовольствия отметила, что все, как по команде, повернули головы, стоило ей подняться по ступенькам на открытую площадку. В черных очках она еще больше походила на оторву Иму Турман из «Криминального чтива». Рты приоткрылись у всех, без разницы, смотрел он фильм или нет. Только лицо Хана осталось непроницаемо спокойным.
— Можно? — Лилит взяла стаканчик Хана, сделала несколько маленьких глотков. Отставила. На белом краешке остался черно-фиолетовый след помады.
— Заказать что-нибудь? — спросил Хан.
— Нет. — Лилит закурила.
Хан положил локти на стол, придвинулся ближе.
— Как прошло?
— Класс! — Лилит чуть растянула в улыбке темно-фиолетовые губы.
— Я смотрю, тебе понравилось.
— Это чистая необходимость, как с Ниной. Муромский слишком много трепал языком. Где гарантия, что он не ляпнул бы на вернисаже или, еще хуже, не ткнул бы в меня пальцем? Я обрубила еще одну ниточку, только и всего.
— Черному это может не понравиться.
— Да? Только что я увеличила стоимость работ Муромского в десять раз. И те работы, что Черный увез в Испанию, сейчас стоят больших денег. Пусть спасибо скажет. Это, кстати, будет одной из версий. Художники перед решающей выставкой просто так не умирают. Прокуратура ухватится за этот след, можешь мне верить. А во-вторых, будут отрабатывать всех баб Муромского. Их было столько, что года не хватит…
— Почему именно женщин?
— А вот об этом я позаботилась. — Лилит ткнула горящий кончик сигареты в стаканчик. — Поехали, пообедаем где-нибудь. У меня аппетит разыгрался. Только заскочим домой, я переоденусь.
Она встала первой. Хан скользнул взглядом по ее белой рубашке.
— Ни пятнышка крови. Как это у тебя получилось?
— Учусь, Хан.
Она взяла его под руку.
Оставшиеся в кафе долгим взглядом проследили за удаляющейся парочкой. Лилит была уверена, что, если опера начнут отрабатывать окрестности вокруг дома Муромского, описания красивой и странной незнакомки, выпорхнувшей из подъезда и отметившейся в кафе, совпадут до деталей, но ничего общего с реальной Лилит иметь не будут. Трюк старый, применяемый только матерыми преступниками: чем лучше запомнят, тем хуже для следствия.
Максимов затолкнул Вику в машину, пристегнул ремнем к сиденью. Она еще не пришла в себя от бега вниз по лестнице. Спустившись до пятого этажа, Максимов вытащил ее из лифта и бегом погнал впереди себя.
— Что случилось? — Вира едва переводила дыхание.
— Ничего страшного. Но нам лучше рвать отсюда когти, — как можно спокойнее ответил Максимов.
Тронулся плавно, но едва машина набрала ход, рванул от дома на третьей передаче. Решил в центр возвращаться по самому долгому маршруту, не выезжая на Ленинградское шоссе, и ушел вправо. Нужно было время, чтобы обдумать ситуацию.
