Он решил, что самая лучшая защита — это ликвидация самого Дёмина. Как раз в эти дни Дёмин прилетел из Москвы на ежегодное собрание акционеров, и люди Мельникова начали тщательно изучать слабые места в организации его охраны. Но казалось, что слабых мест не существовало. Единственно, где можно достать Дёмина — это возле его дома, когда он, выйдя из машины, заходил в подъезд.
Расстояние между машиной и подъездом около семи метров, причем это место просматривалось телекамерами. Не исключено, что со второго этажа, который полностью занимал Дёмин, подходы к подъезду контролировали снайперы из комнаты охраны. Там же должны быть установлены мониторы, по которым охрана отслеживала всё, что делается вокруг подъезда. Не только отслеживала, но и прослушивала, потому что вместе с телекамерами были установлены чуткие микрофоны.
В этом чувствовалась рука покойного Смолина, которого Мельников никогда терпеть не мог. Недавно Илюша Кузнецов, работающий в Управлении старшим следователем, хитрыми вопросами пытался выяснить у Мельникова его причастность к покушению на Смолина, думая связать это дело с взрывом Афонина и покушением на его жену Галину.
— Афонина взорвали и после этого убили Смолина. Затем двух твоих людей убили при попытке устранить Галину Афонину. Я думаю, что это месть за Володю, — аргументировал Кузнецов свой интерес к делам Мельникова.
— Странная логика, основанная на очередности событий. Так можно меня обвинить в чём угодно.
— Логика, возможно, и странная, но я, Витя, хорошо зная тебя, не думаю, что ты в последние годы вдруг стал мягким и податливым. Так что у меня к тебе есть вопросы.
— То, что ты не думаешь — это правильно делаешь, — безмятежно пожал плечами Мельников, рассматривая книжные полки в его кабинете. — От мыслей морщины на лбу появляются, поэтому необходимо время от времени расслабляться. А в том, что я не вдруг стал мягким и податливым, ты прав. Для этого мне потребовалось много времени и духовное озарение.
Ничего интересного на полках не было, и он, провожаемый тяжелым взглядом Кузнецова, прошёл к большому мягкому креслу в углу комнаты.
— Ты, Илюша, не там ищешь, — удобно устраиваясь в кресле, начал Мельников. — Неясно, кто заказал Смолина, и кто его уничтожил. Возможно, заказал его московский пенсионер и добропорядочный гражданин Шарыгин, известный нам как Гриня Шарый. Хотя в этом я не уверен, так как пенсионерам обычно не до разборок, они с трудом сводят концы с концами. Конечно, не исключена возможность, что Володя Смолин попал под это сведение концов с концами. А может Вовик пал жертвой своих коммерческих дел? Ты ведь знаешь, у нас сейчас первобытная фаза накопления капитала, поэтому всё возможно.
— Не первобытная, а первоначальная, — играя желваками, поправил его Кузнецов.
— Не будем придираться к словам, мы не филологи. Если бы я задумал его убрать, то организовал бы это не здесь, а в Москве. Согласись, тогда ко мне вопросов было бы меньше.
— Убирают, Витя, мусор, а людей ликвидируют или уничтожают.
— Вот видишь, значит, я правильно сформулировал мысль! Помнишь, у нас в казарме училища висел плакат: "Чисто не там, где метут, а там, где не сорят!"
Кузнецов надеялся, что разговор будет обстоятельный и продуктивный, а получился каким—то несерьёзным, шутовским. Мельников считает, что неуязвим и не желает обсудить проблему откровенно и честно. А ведь у него тоже был интерес в ликвидации Смолина.
— Жаль, Виктор Михайлович, что у нас не получается с тобой разговор по существу. Я надеялся, что он пойдёт по—другому.
— Надеялся, что расплачусь и покаюсь? Нет, Илюша, не буду тебя обманывать и утверждать, что это всё организовал я. Обманывать ближнего — это большой грех, поэтому признаюсь честно: к убийству Смолина никакого отношения не имею.
Вспоминая беседу с Кузнецовым, Мельников колебался, раздумывая о способе устранения Дёмина. Сама мысль о том, что этот бывший комсомольский вожак способен поднять руку на его возлюбленную, приводила его в бешенство. Устранить необходимо безусловно, но сделать это следовало так, чтобы не давать Кузнецову повода для подозрений на его счет. Впрочем, дело должен будет расследовать не Кузнецов, а уголовный розыск и прокуратура.
Мельников снова и снова анализировал систему охраны Дёмина. Когда тот подъезжал к дому, вместе с ним из машины выходили два охранника, а навстречу из подъезда ещё двое. В это время охранники, из следовавшего за ним джипа, блокировали подходы со стороны улицы и небольшого скверика напротив дома. Скверик просматривался насквозь, поэтому снайпера там не спрячешь и засаду не устроишь. В кольце из четырех охранников Дёмин следовал к подъезду, и подступиться к нему было невозможно.
Если в момент приезда Дёмина кто—нибудь из жильцов сидел на скамеечке около соседнего подъезда, то к нему выходил из дома ещё один охранник и контролировал каждое его движение, пока Дёмин не зайдёт в подъезд. План подхода к подъезду зарисовали, всё детально описали, но решение найти не могли.
Своими опасениями Мельников поделился с генералом Ферапонтовым, которого к этому моменту уже перевели из реанимационного отделения в отделение общей хирургии. Мельников знал, что завод "Импульс" очень интересовал московских друзей генерала, и надеялся на их помощь в решении проблемы.
Между тем, Ферапонтову ещё вчера вечером сообщили о том, что принято решение о ликвидации Дёмина в связи с реальной опасностью передачи ему завода "Импульса". Устранять его в Москве посчитали неудобным, поэтому решили это сделать подальше, тем более, что он вылетел на собрание акционеров ГОК'а. Поэтому просили установить за ним наблюдение: нужны схемы его передвижений, описание системы организации охраны, а также имена личных охранников. Также просили проработать вопрос обеспечения прикрытия при последующем расследовании этого дела.
Решение о срочной ликвидации Дёмина неоднократно обсуждалось на одной из подмосковных дач, где собирались директор завода "Импульс" Степан Александрович Шевчук, два армейских генерала и чиновник министерства обороны, курировавший ВПК. Этот чиновник должен был договориться с людьми из Госкомимущества, чтобы они вычеркнули завод "Импульс" из списка приватизируемых предприятий. Переговоры шли трудно и, наконец, была достигнута договоренность: в Госкомимущества согласились вычеркнуть завод из списка приватизируемых предприятий, но с условием, что участники тендера сами откажутся от участия в нём.
Это было не более, чем простецкая хитрость: Дёмин добровольно никогда не откажется от завода. За ним стоит мощное лобби из депутатов и высших чиновников, он открывает ногой двери многих правительственных кабинетов, поэтому чувствует себя уверенно. Да и зачем ему отказываться, если у него есть потенциальные покупатели и проценты от продаж комплексов уже расписаны по карманам хозяев больших кабинетов.
Тем не менее, договоренность существует и требовалось создать новую реальность, так как выхода не было: передача завода в частные руки делала невозможным работу по существующей схеме госзаказов. Сейчас министерство обороны получает продукцию завода в долг, не имея денег на её оплату, а завод влазит в огромные долги, беря кредиты под большие проценты. С госпредприятиями завод расплачивался по схеме взаиморасчётов и как—то держался на плаву, благодаря усилиям его директора, придумывавшего головокружительные пируэты для добывания денег на зарплату персонала и оплату услуг коммерческих структур.
Переход завода в частные руки сводил всё к упрощенной схеме — платишь деньги, получаешь товар. Однако в процессе перехода к светлому капиталистическому будущему армия не имела достаточно денег даже на своё содержание, не говоря уже о вооружении. Резко снижались ассигнования на закупку вооружений, и кроме того, на бюджет тяжелым грузом ложились колоссальные затраты, связанные с передислокацией войск из стран ближнего и дальнего зарубежья [45].
Директор завода Шевчук, проработавший на нём более тридцати пяти лет, категорически настаивал на принятии самых радикальных мер. На заводе уже шли разговоры о переменах после его приватизации, что вызывало у директора дикую ярость. Это он вытащил завод из дерьма, добился его переоснащения, собрал творческих людей в конструкторском бюро и сделал предприятие одним из ведущих в своей области.
Это его неоднократно тягали в обком партии на ковёр за неправильную кадровую политику, это он хитрил, юлил, изворачивался и клялся в верности идеалам коммунизма, вызывавшие у него рвотные позывы. А последние несколько лет постоянно ломал голову, где взять деньги для того, чтобы завод продолжал работать.
Для получения займов он разыгрывал из себя своего человека перед банкирами, а потом плевался у себя в кабинете от брезгливости. Шевчук их люто ненавидел, но делать было нечего и он, как клоун, хихикал над похабными анекдотами, над грязными разговорами о том, кто кого трахнул, и сколько денег стоит переспать с той или иной бабой. А сейчас его выбросят на помойку и в его кабинете будет сидеть какой—нибудь барыга, пользоваться результатами его труда и вытравливать его имя из истории завода.
